МОЯ ГОЛГОФА

Недолго продолжалось мое блаженство в обители святой. Светские власти не дали мне права жительства в Выборгской губернии, как прифронтовой, на основании общих правил, за­прещающих иностранцам селиться в этой местности. Пришлось спешно покинуть мона­стырь. В Гефсиманском скиту стоит часовня, где одна лишь огромная икона — моление о чаше. Там со слезами, горячо я молился Гос­поду, чтобы Он вернул меня снова на Валаам. И был услышан. В глубокую осень вместо па­рохода, сократившего рейсы, уехал я на мотор­ной лодке. Был сильный ветер и волна гро­мадная. Лодку бросало и заливало. Хорошо, что крытая, но пережил я то, что гласит поговорка: «Кто на море не бывал, тот Богу не молился».

Куда же мне идти? Опять в мир. Зачем? Проповедовать — ведь ты запасся теперь на Валааме новыми силами. Еду в Або, где есть друзья. Беру работу на американской паровой гладильной машине, а в свободное время пы­таюсь по-прежнему проповедовать. Но чувствую, что ничего не выходит. Почему? Тогда недоуме­вал. Но потом понял: вкусивши сладкого, не захочешь горького. В душу вошло так много нового, приобщился к иному миру, богатству неисчерпаемому — и вот, оторвавшись от этого источника, пытаешься ты сам из себя что-то источать. Напрасная попытка. Это я чувствую всем своим существом. И начинается моя Гол­гофа. Крушение духовное — полное. Шестилетняя миссионерская работа кончается крахом. Не других учить, а самому сначала надо выучиться. Все, чем ты, казалось тебе, владел, оказалось детской игрушкой по сравнению с вековым опытом всей Церкви. Скорее, скорее беги опять туда, в эти глухие леса, к этим малограмотным русским крестьянам. Беги и учись у них уму-разуму. И я побежал...

Но как же получить право жительства на Валааме? Теперь это получает иной оборот, раз я решил стать монахом. Да, теперь уже для меня ясно, что Сам Господь, закрывая для меня путь миссионерства, открывает дверь к мо­нашеству. И яснее всего это из того, как по­тянуло меня в монашество. И прежде тянуло, но перетягивала горделивая мысль: нужно спасать мир. Теперь же сильнее звучит в душе: «Спасай самого себя — предоставь мир Мне». Пишу опять письмо архиепископу Герману. Про­шу принять меня в монахи и содействовать получению права жительства. Долго идет воло­кита по канцеляриям Гельсингфорса. Но вот приезжает по делам из Сердоболя председа­тель епархиального управления о. Сергий Солнцев, тоже принимавший во мне участие, и сам идет к губернатору просить за меня. И разре­шение дано. Какая радость! Я спасен.