ПОСЛУШАНИЕ

«Послушание выше молитвы», — говорят мо­нахи. Выше, но и труднее. Молитва — самое трудное по душевному усилию. Но послушание выше, потому что требует сломить свою волю. А монахи по опыту знают, как трудно отка­заться от своей «самости». Поэтому, если кто усерден в молитве, но не сломил своей само­сти, тот напрасно стремится вверх, себе на осуждение. Надо сначала пройти долгий искус послушания, труда и работы, а уже потом открывается тебе область молитвы беспрепят­ственной. Поэтому и самые виды и роды работ называются «послушанием». Как известно, чело­век работает из-за своего личного интереса. В монастыре — осуществление первохристианского идеала — общность имущества и общность работы. Для этого требуется переменить самую природу человеческую: чтобы добро­вольно и охотно трудиться на общую пользу, не за страх, а за совесть. И коммунисты пробуют осуществить «общность имущества». Но у них это основано на принуждении, пото­му и непрочно. Один мой друг, Сергей Б., в Москве правильно сравнивал: «Мирская ком­муна — как блохи в коробочке: открой — и распрыгаются. Христианская община — как му­равьи: разбросай их жилище, опять соберутся».

Главный принцип послушания на Валааме — все своими руками. Отсюда масса ремесел и мастерских: кожевенная, сапожная, шорная, портняжная, гончарная, углеперегонная, кирпичная, слесарная, бондарная, плотническая и проч. и проч., а потом целые хозяйства: полевое, огородное, садовое, молочное, лошадиное, лесное, древяное, рыбное, строительное, паро­ходное, гостиничное — и экономии, снабже­ние, заготовка, погреба, керосиновый бак и проч. На все вырабатываются специалисты в са­мом процессе работы, если уж нет специали­стов среди монахов по этим профессиям. Но есть работа, не требующая специалистов, когда вся трудоспособная братия призывается нака­нуне через объявление нарядчика в трапезной. Это луга, картофельная плантация, заготовка дров и тому подобное. Не запрещается мона­хам заниматься работами и у себя в кельях или заводить маленькие индивидуальные хозяй­ства. Одни по кельям работают для бого­мольцев: шкатулки с выжиганием видов Ва­лаама, иконы, картины, ложки и проч. Другие заводят маленькие садики, любящие цветы — клумбы, а то и пчел держат.

В мастерских во время работы читаются жития святых, чтобы не заводились пустые разговоры. Склад вещей называется «рухольной» от слова «рухлядь», так невысоко монахи ставят свои изделия. Во главе каждого мастерства стоит заведующий, называемый «хозяином». Ему при­ходится руководить не только работами, но и поведением работающих. От всех требуется безусловное повиновение воле «хозяина» имен­но из-за самого принципа послушания, а не из-за интереса работы, что само собою строго соблюдается. Соревнование в искусстве дает прекрасные результаты. Мастерские поставлены хорошо. Это большая «гордость» монастыря. Получается целый малый городок в 1200 жи­телей, самообслуживающийся по системе натурального хозяйства. Недаром одна шведка кор­респондентка, приезжавшая при мне (я ей слу­жил переводчиком), назвала в газете Ва­лаам «25-купольная республика». Трудовая дисциплина — огромное орудие воспитания мона­хов. Труд и молитва — два рычага Архимеда, которыми монашество переворачивает землю. То и другое вместе: трудиться с молитвою Иисусовой на устах. Вообще это трудно дости­жимо, но в монастыре это облегчается тем, что человека здесь не заедает забота о зав­трашнем дне, нет того, что называется «борь­бой за существование». И труд дается с таким расчетом, чтобы не изнурял и не очень обре­менял. Высшая цель — устроение души, а труд — средство. Тогда и богомыслие, и молит­ва легче сочетаются с трудом.

День свой все монахи начинают одновремен­но пробуждением в два с половиной часа, а если день полиелейный и служба длиннее, то в два часа, и через полчаса идут все к полунощнице и утрене. Как удар обухом, раз­дается сильный колокольчик в руках будильщика с протяжным зовом: «Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас». Надо сразу вскочить с постели и бежать под холодный кран в общую умывальную в коридоре. Если не вско­чишь, то в следующий момент заснешь опять Тогда по обнаружении твоего отсутствия в храме идут будить еще. Стоят все в храме до конца шестопсалмия минут сорок, а потом подходят и берут благословение у о. игумена. У него в храме особое место, «стасидия», с креслом на возвышении и под деревянным балдахином. Получив благословение от игумена, каждый идет в свою келью пить чай и потом становится на работу. А у кого нет работы, остается до конца службы. Полиелейный день узнается по особому колокольному звону пятнадцати коло­колов на высокой колокольне. За литургиями присутствуют только свободные от послушаний. А все вместе собираются на молитву вновь вечером в семь часов, когда идет общее «правило», то есть малое повечерье, помянник, молитва вечерняя, перемежаемая молитвой Иисусовой. Самое сильное впечатление произво­дит это вечернее правило, когда множество монахов в мантиях кладут одновременно сто земных поклонов и вычитывают еще 200 молитв Иисусовых без поклонов частью про себя, молча. Здесь постороннему невозможно устоять — или соединяйся с ними, или уходи — так силен дух молитвы. В 8 часов все спят, а зимой и раньше. Только отдельные подвижники творят еще свое правило келейное. Это разрешается, но по благословению старцев и лишь для преуспевших уже. Отступление от общего ре­жима в сторону большей строгости и большего подвига может порождать духовную гордость — самого большого врага монахов. За стеной моей жил один такой подвижник. Долго еще разда­вался его голос певуче-напевный, тянущий за­унывно псалмы. Как будто бы пружинная спи­раль, то усиливался он, то ослабевал, но сила его все возрастала в пропорции удаления зву­ков от земли до неба... Тот же голос маячил за стеной часто и днем. И становилось ясно, что решил человек протаранить небо и тем приводит в движение силы небесные, как бы невидимые механизмы бесчисленных колес си­лою одного приводного ремня... Так и каждая молитва в устах делателей послушания — тот же рычаг Архимедов или приводный ремень. И тогда получается двойная работа у каждого работника: одна дает плоды на земле, другая — на небе. Одна кует блага земные, другая — небесные. Ибо сказано: «Кольми паче Отец ваш даст блага просящим у Него».

Вот «нарядчик» объявляет после ужина: «Завтра по благословению о. игумена все на покос». Косят косилками, но надо переворачивать сено, сгребать копны, навивать на возы. И вот множество монахов в белых полотняных балахончиках растекаются по лугу с граблями. Картина великолепная. Потом появляется воз с самоварами, хлебом, молоком и сахаром — и перед вами живописнейший пик­ник. А то на картофель выгоняют — сажать и копать. Эта работа уже потруднее, без привычки спина болит от нагибания. Кажется легко, а под вечер весь разбит. На такие массовые работы и сам о. игумен выходит с граблями, и старцы соборные, по слову: «Кто хочет быть старше, будь всем слуга». Тут-то и создается единство духа — высшая цель монашества. «Работа в руках, молитва в устах» — два колеса, и телега не хромает. И везет эта телега монашеский воз из года в год, из поколения в поколение, от силы в силу. И весело, и радостно на душе: строится и высится Царствие Божие, «слагаясь стройно из камней духовных, скрепляемое взаимными связями любви». Уже нет «я», «ты», а «мы». Уже нет «мое» и «твое», а «наше», а мы — Христовы, а Христос — Божий. «Будьте едино, как Я в Отце и Он во Мне». Идеал монашества достигнут.