Карелы в скандинавских сагах

Этот раздел представлен по книге:

С.И. Кочкуркина, А. М. Спиридонов, Т. Н. Джаксон. Письменные известия о карелах (X-XVI в). Петрозаводск, 1996.

Древнескандинавские письменные источники.

В настоящем издании впервые приводится свод древнескандинавских письменных источников по истории Карелии. Особая ценность этих источников определяется тем, что в них имеется информация по истории края до XII в. — времени, практи­чески совершенно не освещенному в русских письменных памятниках. Кроме того, в древнескандинавской литературе отразились некоторые оригинальные факты истории скандинаво-карельских контактов в период крестовых походов, прежде всего — сведения об освоении корелой северных районов Фенноскандии, погранич­ных с Норвегией.

Публикуемые фрагменты текстов, содержащие сведения о древ­них карелах, происходят из источников разных жанров — латино-язычной норвежской хроники, исландских анналов, географиче­ских трактатов, саг различных видов  (королевских, родовой, о древних временах). Следует учитывать, что жанровая специ­фика перечисленных групп памятников — самостоятельных, имею­щих свои особые истоки — непосредственно влияет на возмож­ности использования их в качестве исторических источников (Мельникова, Глазырина, Джаксон, 1985, с. 36—53). Каждый из приводимых ниже фрагментов снабжен краткой источниковедческой характеристикой памятника, из которого он заимствован. Исторические комментарии известий не претендуют на полноту и завершенность: в них составители попытались отразить совре­менное состояние дел с использованием древнескандинавского круга источников в изучении истории Карелии.

Тексты помещены в соответствии с устанавливаемой исследо­вателями последовательностью их сочинения, а не по хронологии приводимых известий. Такое расположение материалов в данном разделе вызвано тем, что сколько-нибудь точная датировка неко­торых сведений (например, географического характера), которые основаны на устной традиции, восходящей к эпохе викингов (VIII—XI вв.), очевидно, вообще невозможна. Указанные в ком­ментариях абсолютные даты событий, упоминаемых в сагах, большей частью установлены исследователями путем сопоставле­ний с датированными фактами, известными по нескандинавским источникам, поскольку летоисчисление в самих сагах, а для ран­него времени также в хрониках и анналах, основано на генеало­гическом принципе и ведется по времени правления того или иного конунга.

В основной массе публикуемых текстов древние карелы вы­ступают под именем «кирьялы» (kirialar, kirjalar). Эта форма этнонима нуждается в особой оговорке. Э. М. Метцентин отме­тила неясность происхождения «i» в первом слоге и указала на формы с гласными «а» и «ае» как исходные в скандинавском языке, восходящие к древнерусской огласовке этнонима «корела» (Metzenthin, 1941, S. 57—58). По мнению Д. В. Бубриха, в форме kirjalar отразилось архаическое название древнекарельского на­селения, приближенное к исходной форме — kirjala(iset) <балт. girja, garja — 'ropa' (Бубрих, 1947, с. 17; 31; 1971, с. 17). В ком­ментариях к текстам термины «древние карелы», «кирьялы» и «ко­рела» употребляются как синонимы.

I.                   «История Норвегии»[1]

На северо-восток простираются за Норвегию многочисленные племена, преданные (о ужас!) язычеству, кирьялы и квены, ро­гатые финны, и те и другие бьярмоны. Но мы не знаем точно, какие племена обитают за этими. Однако, когда некие моряки стремились проплыть от Ледяного острова[2] к Норвегии и встреч­ными бурями были отброшены в зимнюю область, где приби­лись между вириденами[3] и бьярмонами, где, как свидетельст­вуют, обретались люди удивительной величины и где была страна дев (каковые, как говорят, зачинают, попробовав воды)... (Historia Norwegix, 1880, р. 74—75).

«История Норвегии» — латиноязычная хроника, охватываю­щая историю норвежских конунгов с древнейших времен до 1115 г. Автор ее неизвестен. Хроника сохранилась в единственной рукописи середины XV в. Из предложенных многочисленных дат написания этого сочинения (с 1152—1163 по 1264—1266 гг.) наи­более   убедительной представляется датировка С. Эллехёя 1170-м годом, основанная на детальнейшем анализе «Истории Норвегии» в связи с хронологически и тематически близкими ей сочинениями (Ellehoy, 1965, s. 142—174).

Приведенный фрагмент происходит из географического введе­ния к хронике и описывает пограничные с Норвегией земли на се­вере Фенноскандии и их население. Квены (фин. kainuu, kainulaiset) — финское население прибрежной полосы у северной око­нечности Ботнического залива (ср.: его русское название «Каяно море»), территории современной финляндской провинции Остерботния и, видимо, смежного района Северной Швеции (Мельни­кова, 1986, с. 209; Julku, 1986). «Рогатые финны» — жители Финнланда, в данном случае саамы (лопари). Г. Сторм, издатель «Истории Норвегии», полагает, что в ней на финнов перенесена ле­генда о сатирах (отсюда — «рогатые финны»), а на квенов — ле­генда об амазонках (ибо «Квенланд» можно перевести как «Стра­на дев»). «...те и другие бьярмоны» — жители Бьярмии, широко локализуемой на Восточноевропейском Севере (Джаксон, Глазырина, 1986, с. 7—14; Мельникова, 1986, с. 197—200). Обращает на себя внимание указание хроники на двучастность Бьярмии. Све­дения о двух частях этой страны имеются также в «Деяниях дат­чан» Саксона Грамматика (рубеж XII—XIII вв.). Объясняя эти сведения с привлечением ряда других источников, можно прийти к выводу, что два Бьярмаланда были разделены Белым морем и его Кандалакшским заливом, а суммарно охватывали всю за­падную половину Беломорья между реками Онега и Стрельна (или Варзуга) (Джаксон, Мачинский, 1988, с. 25—26).

Сведения хроники об этногеографии Северной Фенноскандии перекликаются с рассказами норвежца Оттара, изложенными в «Орозии короля Альфреда» конца IX в., — этот на 300 лет более ранний источник также упоминает квенов, финнов (терфиннов) и бьярмов (Матузова, 1979, с. 13—35). Однако присутствие древ­них карел в этом регионе впервые фиксируется «Историей Нор­вегии». Согласно контексту, кирьялов уже до 1170 г. встречали где-то вблизи областей расселения квенов и финнов, т. е. у се­верной оконечности Ботнического залива и, видимо, к северо-во­стоку от него. При этом речь должна идти о достаточно значительном массиве древнекарелького населения, по всей видимости, постоянно обитавшем на Севере (см. также ниже комментарий к «Саге об Эгиле»).

II.                 «Легендарная сага об Олаве Святом»

Теперь плывет ярл Свейн через Фольд. И так на юг вдоль земли, и приплывает теперь со своим войском на юг в Данмарк, и на восток через Эйрарсунд, и так в Свитьод[4] к конун­гу свеев, рассказывает ему эти новости. Теперь предлагает конунг свеев ярлу остаться у него. А ярл говорит, что хочет воевать летом на Восточном пути. Затем он так [и] посту­пает. И осенью он был на востоке в Кирьялаланде, отпра­вился оттуда вверх[5] в Гардарики[6], опустошая страну. Заболел там и умер там осенью. Лишился тогда ярл Свейн своей жизни. А Эйнар отправился назад в Свитьод. И много лет был там в державе конунга свеев и на севере в Хельсингаланде, а иногда в Данмарке. (Olafs saga hins helga, 1922, s. 26).

«Легендарная сага об Олаве Святом» восходит к несохранив­шейся «Средней саге об Олаве Святом», возникшей в самом на­чале XIII в., а та, в свою очередь, — к так называемой «Древней­шей саге об Олаве Святом», датируемой исследователями в ин­тервале от 1150 до 1200 г. «Легендарная сага...» написана, как принято считать, в начале XIII в.; автор ее неизвестен. Текст представлен единственной норвежской рукописью, составленной около 1250 г. в Трённелаге. Сага носит характерные черты христианской житийной литературы и является церковной версией саги об Олаве Харальдссоне — норвежском  конунге  (1014— 1028 гг.), активно способствовавшем христианизации страны и ставшем первым канонизированным норвежским святым.

Согласно реконструируемой хронологии, описываемые в цити­рованном фрагменте события происходили летом и осенью 1015 г. Сага не рассказывает прямо о грабежах ярла Свейна в Кирья­лаланде, но на них указывают сами цели организации этого лет­него викингского похода. Свейн был вынужден покинуть Норвегию после поражения в битве с конунгом Олавом Харальдссоном и отправился к конунгу Олаву Шведскому, надеясь с его по­мощью вернуть обратно свои земли и положение на родине; в ре­зультате переговоров, поход в Норвегию с шведским войском был назначен на зиму, а летом, дабы время в ожидании помощи не пропадало даром, Свейн и его люди решили совершить военную экспедицию на восток, «чтобы добыть себе добра» (Снорри Стурлусон, 1980, с. 190—195)[7].

III.              «Красивая кожа»

Ярл Свейн отправился на юг в Данмарк, а оттуда на восток в Свитьод к конунгу свеев и рассказал ему эти новости. Конунг Олав хорошо принял ярла и просил его остаться у него в Свить­од, но он хотел воевать летом в Восточном государстве, и так он и сделал. И когда наступила осень, он [уже] был на во­стоке в Кирьялаланде, отправился оттуда вверх в Гардарики, опустошая страну, заболел там и умер. Эйнар Брюхотряс от­правился назад в Свитьод и был много зим в державе конунга свеев или в Нордхельсингьяланде, а иногда в Данмарке. Ко­нунг Олав Толстый подчинил тогда всю Норвегию с востока от Эльва и на север до Гандвика. (Fagrskinna, 1902—1903, s. 154).

«Красивая кожа» — свод саг о норвежских конунгах от Хальвдана Черного по 1177 г. Автор свода неизвестен. Предполагается, что «Красивая кожа» была написана около 1220 г. исландцем, но в Норвегии, в Тронхейме — для (или даже по указанию) конун­га Хакона, сына Хакона. Две норвежские рукописи (А — первой половины XIV в., В—около 1250 г.) сгорели в 1728 г. За исклю­чением одного листа рукописи В, сохранились лишь восходящие к этим пергаменам бумажные списки.

Приведенный фрагмент почти дословно повторяет процитиро­ванный более ранний текст «Легендарной саги об Олаве Святом» и, по-видимому, основывается на последней или на общем для двух саг источнике. Помимо них, сведения о восточном походе ярла Свейна содержат еще семь памятников древнескандинавской письменности, но Кирьялаланд в них не упоминается[8].

На первый взгляд, в источниках царит известный разнобой. «История о древних норвежских королях» монаха Теодорика (1177—1180 гг.) и «Обзор саг о норвежских конунгах» (около 1190 г., перевод соответствующего фрагмента «Обзора...» см.: Рыдзевская, 1978, с. 41) при указании направления похода говорят о Руси (Ruscia и Gardar), «Легендарная сага об Олаве Святом» — о «Восточных путях» (um Austrvego), «Красивая кожа» — о. «Во­сточном государстве» (i Austrriki), «Круг земной» Снорри Стурлусона (около 1230 г.), три редакции написанной им же «Отдель­ной саги об Олаве Святом» (между 1220 и 1230 гг.) и «Большая сага об Олаве, сыне Троггви» (около 1300 г.) — о Восточном пути» (i Austrveg). И все же эти топонимы не противоречат друг другу. Дело в том, что древнескандинавская географическая но­менклатура с корнем aust-претерпевала последовательное суже­ние своего значения. Если в скальдических стихах и рунических надписях (памятниках Х—XI вв.) этими топонимами обознача­лись любые территории, лежавшие к востоку от Скандинавии (Восточная Прибалтика и Беломорье, Русь, Византия и Италия), то в ранних королевских сагах (в их числе «История...», «Об­зор...» и «Легендарная сага...») — территории Восточной Прибал­тики и Руси, чаще —только Руси и, наконец, в поздних королев­ских сагах («Красивая кожа», «Отдельная сага...», «Круг зем­ной») — только восточноприбалтийские земли  (подробнее см.: Джаксон, 1988, с. 140—145). Однако эти наблюдения справедливы лишь по отношению к оригинальным текстам; в тех же случаях, когда идет заимствование из более раннего источника, не всегда происходит переосмысление каждого топонима исходного текста. Именно таким заимствованием из «Легендарной саги...» или ее архетипа, скорее всего, является топонимия перечисленных поздних королевских саг, упоминающих о походе Свейна. Таким обра­зом, «Восточный путь» и «Восточное государство» (термин более расплывчатый и реже употребляемый) в них могут покрывать как Русь, так и Восточную Прибалтику.

Где же Свейн и его люди провели лето и осень 1015 г.? Две наиболее ранние саги говорят только о Руси. «Легендарная сага...» и повторяющая ее «Красивая кожа» — о Кирьялаланде и Руси, а поздние королевские саги — вновь лишь о Руси, хотя одним из вероятных источников Снорри Стурлусона была «Краси­вая кожа». По нашему мнению, причиной исключения Кирьялаланда из маршрута Свейна в поздних королевских сагах явилось представление о неразделенности Кирьялаланда и Гардарики. Эта неразделенность прослеживается уже в приведенных фрагмен­тах «Легендарной саги...» и «Красивой кожи», где движение в пределах «Восточных путей» / «Восточного государства» из Кирьялаланда в Гардарики описывается при помощи наречия upp—«вверх (от побережья в глубь материка)», обозначающего, как правило, перемещение в границах одной страны. Употребле­нию источниками при указании объекта похода разных (но не противоречащих друг другу) понятий могло способствовать дей­ствительно двойственное положение Кирьялаланда и на западной границе Руси, и в Восточной Прибалтике. Для пояснения характера этой двойственности укажем, что Г. С. Лебедевым (1985, с. 185—189) выделены три зоны «географического пространства» норманнов на востоке — наиболее близкая и известная им при­балтийская, хорошо знакомая древнерусская и географически не­определенная «понтийско-византийская» (см. также: Мельникова, 1986, с. 50). Восточное побережье Финского залива и Приладожье находятся при этом в пограничье, в зоне взаимоналожения при­балтийской и древнерусской зон.

Объективной основой для объединения Кирьялаланда и Гарда­рики, в представлениях скандинавов, могло послужить включе­ние земель корелы (наряду с землями других племен Восточной Прибалтики) в состав государственной территории Руси. Обстоя­тельства и дата распространения древнерусской государственной территории и дани на корелу не нашли отражения в источниках, но можно достаточно уверенно отнести этот процесс ко времени не позднее начала XI в. Под 1042 г. летопись сообщает о походе князя Владимира Ярославича на племя емь (тавастов) в цент­ральные районы современной Финляндии (Повесть временных лет, ч. 1, 1950, с. 103)[9]. Поход, возглавлявшийся князем, безусловно, преследовал цель обложения населения государственной данью; косвенно он свидетельствует о том, что древнекарельская племен­ная территория в Северо-Западном Приладожье в это время уже находилась под древнерусским контролем, тем более, что поход был конным, и его маршрут не мог пройти мимо Северо-Запад­ного Приладожья.

IV.             Снорри Стурлусон «Круг земной»

...тогда сказал Торгнюр: «Иной нрав теперь у конунгов свеев, нежели был раньше. Торгнюр, мой дед по отцу, помнил Эйрика, конунга Уппсалы, сына Эмунда, и так говорил о нем, что, пока он мог, он каждое лето предпринимал поход из своей страны и ходил в различные страны, и покорил Финнланд[10] и Кирьялаланд, Эйстланд[11] и Курланд[12] и многие другие восточные земли. И можно видеть те земляные укрепления и другие по­стройки, которые он возвел... Торгнюр, мой отец, всю жизнь находился у конунга Бьёрна. Был ему известен его обычай. При жизни Бьёрна государство его было очень сильным и не уменьшалось... А я помню конунга Эйрика Победоносного, и был я с ним во многих походах. Увеличил он государство свеев и смело защищал его... А конунг тот, который сейчас [у нас] ... теряет земли, обязанные данью, из-за отсутствия энергии и мужества...» (Snorri Sturluson, 1945, s. 115—116).

«Круг земной» — свод car о норвежских конунгах с древнейших времен до 1177 г. Третью часть по объему в нем занимает «Сага об Олаве Святом», из которой происходит приведенный фрагмент. Как считают исследователи, Снорри Стурлусон написал «Круг земной» около 1230 г. В предшествующее десятилетие им была написана так называемая «Отдельная сага об Олаве Свя­том», в трех известных редакциях которой соответствующее место почти дословно совпадает с процитированным нами. Оба сочине­ния Снорри сохранились во многих списках XIII—XIV вв.

Приведенный отрывок — речь лагмана Торгнюра, обращенная к конунгу Олаву Шведскому (годы правления — 955—1022). Дело происходит на тинге в Уппсале, согласно восстановленной для «Круга земного» хронологии — в 1018 г. По вычислениям Б. Нермана, упомянутый в речи Торгнюра конунг Уппсалы Эйрик, сын Эмунда, умер в 882 г., а «покорение» «Восточных земель» отно­сится к началу его правления — 850—860-м годам (Nerman, 1914, s. 19; 1929, s. 50—51). «Покорение» перечисленных лагманом тер­риторий, конечно, нельзя рассматривать как включение их в со­став древнешведского государства (в качестве такового еще не существовавшего в середине IX в.), как постоянное и прочное данническое подчинение на протяжении полутора столетий. «По­корение» в данном случае — разовые сборы дани, сопутствовав­шие грабежам при нападениях, выкупы с населения, полученные шведскими конунгами в ходе отдельных военных набегов. Такое «покорение» территории Восточной Прибалтики действительно имело место в IX и Х вв., что подтверждается другими источни­ками (подробнее см.: Ловмяньский, 1985, с. 113—118 и коммен­тарий В. Я. Петрухина, с. 264—266; Джаксон, 1981, с. 27—42). Нет оснований отвергать подобную интерпретацию сообщения «Саги об Олаве Святом» и по отношению к Кирьялаланду, тем более, что по известию «Повести временных лет» под 859 г. (даты схо­дятся), «имаху дань варязи из заморья на чюди и на словенех, на мери и на всех, кривичех» (Повесть временных лет, ч. 1, с. 18), т. е. довольно далеко к востоку и югу от коренной племенной территории корелы в Приладожье.

Посещение норманнами территории расселения древних карел достоверно зафиксировано археологическими памятниками Северо-Западного Приладожья конца I —начала II тысячелетия н. э.: североевропейское влияние отчетливо прослеживается в материальной культуре местного населения, известны и захоронения скандинавов в этом районе (Кочкуркина, 1982, с. 14—25). При оценке характера и интенсивности скандинаво-карельских контак­тов в IX—Х вв. необходимо учитывать, что территория расселе­ния древних карел у северо-восточной оконечности Финского за­лива находилась у «входа» в разветвленную систему водных ком­муникаций Восточной Европы — Балтийско-Волжской и Балтийско-Днепровской (путь «из варяг в греки»). На этих водно-волоковых магистралях в наибольшей степени проявилась торговая и военно-политическая активность скандинавов в древнерусское время (Лебедев, 1985, с. 227—235; Кирпичников, Дубов, Лебедев, 1986, с. 218—235). «Входом» служила прежде всего р. Нева, но наряду с ней использовался также путь   из   Фин­ского залива в Ладожское озеро (и обратно) по р. Вуоксе. По­следняя представляла собой до XVI в. сквозную водную артерию, шедшую через древнекарельскую племенную территорию от совре­менного Выборга до Приозерска. Картирование археологических памятников и кладов позволяет говорить о достаточно активном использовании Вуоксинского пути в Ладогу во второй половине VIII—XI вв. (подробнее см.: Спиридонов, 1988, с. 132—134; ср.: Kivikoski, 1967, р. 110). Сообщение «Саги об Олаве Святом.» о периодических сборах норманнами дани в Кирьялаланде в кон­це I тысячелетия вполне логично вписывается в намеченный историко-географический контекст.

В своей обличительной речи лагман Торгнюр обвиняет Олава Шведского в том, что к концу Х — началу XI в. походы шведских конунгов в Восточную Прибалтику прекратились. Прекращение «государственной» внешней экспансии, как и походов викингов, было вызвано глубокими внутренними изменениями в скандинав­ском обществе конца Х—XI столетий. Однако был и другой фак­тор, сыгравший свою роль в том, что в начале XI в. шведский «конунг ... теряет земли, обязанные данью»: к этому времени на­селение Восточной Прибалтики (в том числе курши, эсты, емь / хяме и, очевидно, корела, племенные территории которых пе­речислены Торгнюром как отпавшие) стало данником древнерус­ских князей.

V. «Сага об Эгиле Скаллагримссоне»

XIV. О Торольве

Той зимой Торольв снова отправился в [Финн]марк и было с ним сто человек; поехал так же, как и предыдущей зимой; торговал с финнами и побывал во многих местах в [Финн]марке. А когда он зашел далеко на восток, и там стало известно о его путешествии, то пришли к нему квены и сказали, что они были посланы к нему, и что это, сделал (т. е. послал их. — Т. Д.) Фаравид, конунг Квенланда, [потому] что кирьялы напали на его землю. И он послал [в придачу] к этому слово, чтобы Торольв пришел туда и оказал ему помощь. За этим следовало сообщение, что Торольв получит равную долю [до­бычи] с конунгом, а каждый из его людей — как два человека конунга. А таков был закон у квенов, что конунг получал третью часть того, что [получали] его воины, а кроме того, все добытые бобровые и собольи шкуры и другие ценные меха. Торольв рассказал об этом своим дружинникам и предложил им на выбор, ехать или нет, и большинство было за то, чтобы попытать счастья, поскольку добыча могла быть такой боль­шой, и было решено, что они поедут назад вместе с послами.

Финнмарк — весьма обширный, с запада его омывает море, от которого идут большие фьорды, то же — на севере и по­всюду на востоке. А к югу [от Финнмарка находится] Норве­гия, и простирается [Финн]марк почти так же по [своей] внут­ренней южной [границе], как Халогаланд по внешней[13]. А к во­стоку от Наумудаля[14] лежит Ямталанд, а затем Хельсингаланд, а затем Квенланд, затем Финнланд, затем Кирьялаланд, а Финн­марк лежит ниже[15] всех этих земель. И (есть поселения среди гор во многих местах в [Финн]марке, некоторые в долинах, а некоторые у озер. В Финнмарке —удивительно большие озе­ра, а там у озер — большие леса. И из конца в конец через весь [Финн]марк тянутся высокие горы, и называются они Килир.

И когда Торольв пришел на восток в Квенланд и встре­тился с конунгом Фаравидом, то собрались они в путь, и было у них (т. е. квенов.—Т. Д.) три сотни человек, а у норвежцев— четвертая [сотня], и отправились сухим путем через Финнмарк, и пришли туда, где были (т. е., вероятно, жили.—Г. Д.) на горе кирьялы, те, что раньше напали на квенов. И когда они (кирьялы.—Т. Д.) обнаружили, что враг рядом, собрались они вместе и двинулись навстречу, рассчитывая, как и раньше на победу. Но когда началась битва, решительно выступили впе­ред норвежцы, [ибо] у них были более надежные щиты, чем у квенов. Стало тогда нести потери войско кирьял, многие были убиты, а некоторые бежали; взяли они, конунг Фаравид и То­рольв, там огромное богатство, вернулись назад, в Квенланд, а затем отправился Торольв со своим войском в [Финн]марк, расстались они с конунгом Фаравидом дружески...

XVII. Той же зимой[16] отправился Торольв вверх на гору с сот­ней человек, отправился тогда сразу на восток в Квенланд и встретился с конунгом Фаравидом. Посовещались они тогда и решили отправиться на ту гору, как предыдущей зимой. И было у них четыре сотни людей, и пришли вниз[17] в Кирья­лаланд, напали там на те поселения, которые оказались им по си­лам по причине многочисленности [их войска], грабили там и добывали богатство, отправились затем назад, когда зима подошла к концу, в [Финн]марк. Отправился Торольв весной к себе домой. Его люди ловили тогда треску в Вагаре, а некоторые — сельдь; и делал он разного рода запасы в своем доме. У Торольва был большой корабль, который был пригоден для морских плаваний, корабль был построен как нельзя лучше, сильно раскрашен до ватерлинии, в придачу к этому имел па­руса в синюю и красную полоску, [и] вся оснастка корабля была тщательно подобрана. Торольв велел снарядить тот ко­рабль и подобрал своих людей, чтобы отправиться на нем; ве­лел нагрузить его сушеной рыбой и кожами, и шкурками горностая; туда велел он добавить и много беличьих шкурок, и других пушных товаров, тех, что он добыл на горе, и было это огромное богатство... Можно найти много свидетельств того мошенничества, которым Торольв занимался в [Финнмар­ке, потому что торговый корабль, который больше всех других в Халогаланде, был снаряжен весной в Санднесе, а Торольв говорил, что ему одному принадлежит весь груз, который на нем. Я думаю, что почти весь он нагружен мехами, и думаю я там должно быть больше бобров и соболей, чем Торольв привез тебе. (Egils — saga.., 1809, S. 56—59, 68, 69, 71).

«Сага об Эгиле Скаллагримссоне» — одна из саг об исландцах, рассказывающая о четырех поколениях рода Эгиля и охватываю­щая события с конца IX по конец Х в. Она принадлежит к числу ранних саг об исландцах (или родовых саг), запись которых от­носят к 1200—1230 гг. Сейчас можно считать практически дока­занным, что автором «Саги об Эгиле» был Снорри Стурлусон (Hallberg, 1962). Первые главы саги (своего рода пролог), из которых происходят приведенные тексты, повествуют о деятель­ности Торольва Квельдульвссона, дяди Эгиля, на службе у нор­вежского конунга Харальда Прекрасноволосого (около 858— 928 гг.) Торольв становится лендрманом в Халогаланде на се­вере страны, получает право на сбор дани с населения Финнмар­ка; он вступает в конфликт с конунгом и в конце концов гибнет. Имеется полный литературный перевод «Саги об Эгиле», выпол­ненный М. И. Стеблиным-Каменским (Исландские саги, 1956, с. 63—251).

По расшифровкам хронологии саги, походы Торольва Квель­дульвссона в Финнмарк, Квенланд и Кирьялаланд датируются 880-ми годами; таким образом, разрыв между описываемыми со­бытиями и временем записи саги составляет около трех с поло­виной столетий. Это обстоятельство, а также различаемые следы эпической стилизации в описании событий, уже давно склонили большинство исследователей к весьма критическому отношению к тексту и заставили усомниться в достоверности сообщений. Не­которые современные авторы полагают, что в основе первых глав «Саги об Эгиле», посвященных конфликту Торольва с Харальдом Прекрасноволосым, лежит известный по ряду саг спор из-за финской дани между конунгом Сигурдом Крестоносцем  (1103— ИЗО гг.) и ярлом Сигурдом Ранессоном (Нäme, 1979, s. 75—77;

Odner, 1983, s. 26, со ссылкой на работу А. Холмсена). Критицизм исследователей оправдан, если считать, что сага основана на уст­ной традиции, однако очень вероятно предположение, что при описании событий в Норвегии Снорри Стурлусон использовал не только рассказы о деятельности Торольва, но и письменные источники (Jones, 1960, р. 2—3). В целом повествование о похо­дах Торольва представляет собой сложный сплав, контаминацию реалистически переданных отношений норвежцев с населением Финнмарка в эпоху викингов и событий, более близких ко вре­мени записи саги.

То, что населявшие Финнмарк саамы (лопари) были уже в IX в., во времена Харальда Прекрасноволосого, обложены нор­вежской данью, и то, что уже в это время норвежцы вступали в контакты с квенами, подтверждается «Орозием короля Альфре­да», где об Оттаре, информаторе Альфреда, сообщается, в част­ности, что «доход его состоит в основном из податей, которые платят ему финны» (Матузова, 1979, с. 25). Первые главы «Саги об Эгиле» достаточно достоверно передают обстановку в Норве­гии в конце IX в., в период объединения страны (Лебедев, 1985, с. 59—61)., хотя реалистичность описания не означает, конечно, хроникальной точности: повествование построено в соответствии со стереотипными представлениями автора — исландца XIII в.

К числу черт и отношений более позднего времени, оказав­шихся в саге перенесенными на времена конунга Харальда Пре­красноволосого, исследователи относят описываемые столкнове­ния норвежцев и квенов в Финнмарке с кирьялами и колбягами; последние фигурируют в рассказе под именем «кюльфингов» (Рыдзевская, 1934, с. 512—513, со ссылкой на работу X. Кута; Anthoni, 1948, s. 1—12; Gallen, 1984, s. 252—253; Пёлля, 1988, с. 81—85).

По саге, Торольв встретил кюльфингов во время своего пер­вого торгово-даннического похода в Финнмарк. Кюльфинги, при­шедшие «с востока», занимались торговлей с местным населе­нием, «а кое-где — грабежами». Торольв уничтожает этих встре­тившихся на его пути конкурентов (см.: Исландские саги, 1956, с. 78—79). Древнескандинавское kylfingar послужило основой древнерусского названия «колбяги» и среднегреческого (визан­тийского) «кулпинги». В византийских и древнерусских («Рус­ская Правда») источниках XI в. кулпинги/колбяги всегда упоми­наются в паре с варягами. В скандинавских географических со­чинениях XII—XIII вв. Кюльфингаланд (земля кюльфингов) отож­дествляется с Гардарики (Русью) (Мельникова, 1986, с. 209— 210, здесь же обзор основной литературы по вопросу о колбягах).

Наиболее убедительным нам представляется определение кюль­фингов/колбягов, предложенное Е. А. Рыдзевской (1934, с. 511— 513) и конкретизированное в последнее время Д. А. Мачинским. Последний исследователь видит в них этносоциальную группу, «сплавившуюся из пришлых скандинавов, из приладожских (и иных) финнов, из потомков полиэтничной волховско-сясьской «руси» и занятую сельским хозяйством, промыслами, сбором дани, торговлей и службой в византийских и русских войсках» (Мачинский, Мачинская, 1988, с. 52—54). Принимая такое определение колбягов, следует согласиться с авторами, отмечающими невероят­ность появления представителей этой этносоциальной группы в Финнмарке уже в IX в. По археологическим памятникам Се­верной Фенноскандии, восточноевропейское влияние в регионе ста­новится ощутимым с первой половины XI в.; оно прослеживается, в частности, по появлению в находках зооморфных и иных украшений типов, распространенных в Юго-Восточном Приладожье (Serning, 1956, s. 1956, s. 156, b. 1—4; 1960, s. 168—170; Mäki, 1984, p. 163—165). Учитывая археологические данные, торгово-промысловые походы колбягов из Приладожья в Финнмарк нельзя отнести ко времени ранее конца Х—начала XI в. При этом, по нашему мнению, совершенно невероятно предположение М. Хяме, что колбяги пришли в Финнмарк вместе с корелой в XIII в. (Нате, 1979, s. 80—81). Как прослежено по памятникам Посвирья и Прионежья, торгово-промысловая активность населения Юго-Восточного Приладожья на Севере замирает с рубежа XI—XII вв. (Спиридонов, 1989), и таким образом, упоминание колбягов в «Саге об Эгиле» дает основание для датировки дей­ствия XI в.                          

Хронология первоначальных этапов движения корелы в север­ные районы Фенноскандии также устанавливается по археологи­ческим данным, хотя при этом возникают определенные трудности, связанные с тем, что до XII в. специфичность собственно ка­рельских археологических материалов выражена слабо. Исследо­ватели связывают с торгово-промысловыми экспедициями из При­ладожья на территории современной Северной Финляндии мо­нетные клады, найденные в Куусамо (зарыт около 1065 г.) и Куолаярви (около 1110 г.): состав монет последней находки очень близок приладожским кладам (Потин, 1968, с. 16; Nordman, 1921, р. 91—92; Talvio, 1980, p. 174). Женские украшения двух вещевых кладов из района Куусамо, зарытых в интервале между 1050 и 1150 гг., позволяют более определенно связывать эти сокро­вища с деятельностью именно древних карел (Bjorkman, 1957, s. 17—32). К находкам Куусамо и Куолаярви примыкает клад серебряных украшений северно-русских типов из бывшего Кемского уезда (точное место его обнаружения неизвестно), зарытый в начале XI в. (Спицын, 1915, с. 242). В целом археологические данные не позволяют отнести начало карельского проникновения на Север ко времени ранее рубежа Х—XI вв. Поскольку сооб­щения «Саги об Эгиле» о столкновениях норвежцев с кюльфингами и кирьялами, по-видимому, отражают единый хронологиче­ский пласт информации, почерпнутой из устной традиции или какого-то письменного источника, мы полагаем, что эти столкно­вения имели место в интервале от конца Х до рубежа XI—XII вв.

Описание земель Северной Фенноскандии в XIV главе саги, вероятно, представляет собой интерполяцию, заимствованную из какого-то географического сочинения XII в. (Jones, 1960, р. 2—3). В основном оно повторяет этногеографические сведения «Истории Норвегии» (см. выше), включая их в более широкий контекст с северо-восточными областями Норвегии (Наумудаль, Халогаланд) и Швеции (Ямталанд, Хельсингьяланд). Отметим некото­рое противоречие между этим интерполированным текстом и гео­графическими привязками, имеющимися в рассказе саги. Во вставке Кирьялаланд и Квенланд локализуются южнее Финнмарка, а далее при описании первого совместного похода Торольва и Фаравида говорится, что из земли квенов они «отправились су­хим путем через [Финн]марк (разрядка наша.—Авт.) и при­шли туда, где на горе жили кирьялы». Трудно однозначно опре­делить причину разночтений в саге. За ними может стоять ин­формация о разных этапах последовательного движения корелы на север, и тогда текст интерполяции отражает, видимо, более архаичную ситуацию. При этом маршрут похода норвежцев и квенов из Квенланда в Кирьялаланд через Финнмарк можно объяснить разреженным характером расселения корелы на Се­вере. На начальных этапах древнекарельского проникновения на территорию современной Северной Финляндии вполне можно до­пустить чересполосное расселение корелы с финнами (саамами, лопарями).

Интересен состав «богатства», добытого Торольвом на Севере в результате сбора дани, торговли и грабежей. «Пушные това­ры», которые он грузит на корабль, включают шкурки горностая и белок, бобров и соболей (гл. XVII). В XIV главе упоминаются «бобровые и собольи шкуры и другие ценные меха». Слово askraka, которое мы перевели как «другие ценные меха», наибо­лее близко соотносится с русским «скора» (Anthoni, 1948, s. 12, not. I). «Повесть временных лет» последовательно употребляет термин «скора» для обозначения ценного меха вообще; тождест­венным ему было слово «бель» (Повесть временных лет, ч. II, с. 399). Возможно, и в данном случае «другие ценные меха»— шкурки белок, которые упоминаются сагой ниже.

VI. Стурла Тордарсон. «Сага о Хаконе, сыне Хакона»

Той зимой, когда конунг Хакон сидел в Трандхейме, прибыли с востока из Гардарики послы конунга Александра из Хольмгарда. Звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводитель­ствовал ими. Жаловались они на то, что нападали друг на друга управляющие[18] конунга Хакона на севере в [Финн] марке и отправились [они] на восток в Хольмгард вместе с послами Хольмгардов, так как они постоянно вели войну с грабежами и убийствами. Были там назначенные встречи и было принято решение, как этому положить конец. ... Конунг Хакон принял такое решение, что послал он весной людей из Трандхейма, и отправились [они] на восток в Хольмгард вместе с послами конунга Александра. Возглавлял ту поездку Виглейк, сын свя­щенника, и Боргар. Отправились они в Бьёргюн и так еще восточнее[19]. Прибыли они летом в Хольмгард, и принял их конунг хорошо, и установили они тогда мир между собой и своими данническими землями так, что никто не должен был нападать на другого, ни кирьялы, ни финны; но продержалось это соглашение недолго. (Flateyjarbok, 1945, b. III, bl. 537).

«Сага о Хаконе, сыне Хакона» была написана в 1264—1265 гг. исландцем Стурлой Тордарсоном по приказу конунга Магнуса, сына Хакона Старого. Она охватывает период 1204—1263 гг. Ав­тор пользовался материалами королевского архива и воспоми­наниями очевидцев событий, что определяет относительно высо­кую степень достоверности сообщаемых фактов. Сага сохранилась в нескольких рукописях XIII—XVI вв.  (Рыдзевская,  1970, с. 323—327).

Обмен посольствами между Новгородом и Норвегией датиру­ется 1251/1252 г. Обстоятельный анализ процитированного фраг­мента на фоне русско-норвежских отношений того времени про­делан И. П. Шаскольским (1945а, с. 112—116; 1945б, с. 38—62). Хакон, сын Хакона, — норвежский конунг с 1218 по 1263 г.; конунг Александр — Александр  Ярославич  (Невский),  новгородский князь в 1236—1252 гг. По мысли И. П. Шаскольского, Микьяла, возглавлявшего русское посольство, можно отождествить с Ми­хаилом Федоровичем из Ладоги, позднее ставшим новгородским посадником (1257—1268 гг.) и погибшим в Раковорской битве (Шаскольский, 1945а, с. 114, прим. 1).

Новгородские послы жаловались на нападения должностных лиц норвежского конунга на кирьялов, что перекликается с при­веденным выше сообщением «Саги об Эгиле» о грабительских на­падениях Торольва, ответственного за сбор дани в Финнмарке, на карельские поселения, располагавшиеся южнее. Сопоставление известий двух саг позволяет заключить, что грабительские набеги норвежцев на кирьялов на Севере, подобные документально зафиксированным «Сагой о Хаконе» для середины XIII в., про­исходили уже, по крайней мере, на полстолетия раньше, до вре­мени записи (между 1200 и 1230 гг.) «Саги об Эгиле», а по нашему мнению, еще ранее — в, XI столетии. Но по «Саге о Хаконе, сыне Хакона», к середине XIII в. нападения носили обоюдный характер — корела в свою очередь нападала на финнов и нор­вежских чиновников, предпринимая походы в Финнмарк и отни­мая собранную с местного населения дань. Как полагает И. П. Шаскольский, карельское наступление на Финнмарк при­няло широкие размеры именно с 40-х гг. XIII в. Вмешательство новгородцев в эти конфликты в 1251 г. было вызвано попытками норвежских должностных лиц собирать налоги не только с населявших Финнмарк саамов, но и с кирьялов, «которые обязаны данью конунгу Хольмгардов», что ущемляло фискальные инте­ресы Новгорода (Шаскольский, 19456, с. 58—60).

По сообщению «Саги о Хаконе», на норвежских сборщиков дани нападали «восточные кирьялы», что подразумевает суще­ствование (по крайней мере, в представлениях норвежцев) каких-то подразделений этого племени. В данном случае под «восточ­ными кирьялами», вероятно, следует понимать приладожскую корелу, представители которой совершали сезонные промысловые и торгово-военные экспедиции на север и северо-запад со своей коренной территории. Подразумеваемые «западные кирьялы» в та­ком случае — это постоянное древнекарельское население, осев­шее в районах современной Северной Финляндии. Выделение осевших на севере карел в качестве особого подразделения пле­мени подтверждает новгородская летопись, которая под 1375 г. упоминает «корелу семидесятскую», проживавшую, по всей веро­ятности, в районе Оулуйоки в Приботнии.

Как следует из рассказа саги, в результате обмена посоль­ствами в 1252 г. в Новгороде был заключен русско-норвежский мирный договор («установили они тогда мир...»), урегулировав­ший на короткое время положение в Финнмарке. И. П. Шасколь­ский убедительно доказал, что частью этого древнейшего договора Новгорода и Норвегии является так называемая «Разграничитель­ная грамота».

VII. «Разграничительная грамота»

Вот границы между владениями конунга Норвегии и конунга руссов по тому, что говорили старые люди и говорят теперь старые поселенцы и финны. Русским брать дань по морю до Люнгестува, а на горе до Мелеа, а идет она напрямик от моря до Люнгестува и на восток к Кьёль. А норвежский конунг бе­рет дань на востоке до Трианема и по берегу Гандвика до Велсага там, где есть полукарелы или полуфинны, у которых матери были финки. Брать в тех крайних границах не более пяти серых шкурок с каждого лука или по старине, если они хотят, чтоб по старине было[20]. (Antiquites cusses..; t. II, 1852, p. 493—494).

«Разграничительная грамота» (название условное) сохрани­лась в трех списках. Древнейший из них находится в пергамен­ном кодексе, принадлежавшем некогда норвежскому королев­скому архиву, и датируется по почерку 1320-ми гг. Запись этого установления середины XIII в. была осуществлена в связи с за­ключением в 1326 г. нового норвежско-русского мирного договора (Шаскольский, 19456, с. 41—44, 53; 1970, с. 63—71).

Обстоятельный анализ текста документа проделан И. П. Шаскольеким, в статье 1945 г. которого приводятся, в частности, раз­бор топонимов грамоты и их отождествление с современными гео­графическими объектами в Северной Норвегии и на Кольском полуострове (по ссылкам на работы П. Мунка и А. Рестада). Исследователь пишет: «Новгородское государство по грамоте имеет право сбора до Ингейреки (Мелеа грамоты, современная р. Скибоннельвен. — А С., Т. Д.) и до Люнгенфьорда, т. е. почти до западной границы страны саамов, почти до пределов собст­венно норвежской территории. Одновременно Норвегия имеет право сбора дани почти на всей территории Кольского полуост­рова (кроме, вероятно, восточной части Терского берега). Иными словами, и Новгород и Норвегия собирают дань со всей террито­рии страны саамов...» (Шаскольский, 19456, с. 53). Таким обра­зом, первый русско-норвежский договор не устанавливал гра­ницы государственных территорий, а определял пределы районов, с населения которых взималась дань новгородским князем и нор­вежским конунгом, а также размеры платежей. Убедительные по­яснения по поводу податного статуса Финнмарка и Кольского полуострова, как он зафиксирован «Разграничительной грамотой», дал А. Кааран (1910, с. 28): «...большинство населения, занима­ясь оленеводством, не могло всегда оставаться в пределах ус­ловно ограниченной области, а вынуждено было перекочевывать с места на место и переступать границы, если бы таковые были. Это именно обстоятельство — отсутствие определенных внутрен­них границ — и создало то своеобразное и единственное в своём роде положение, что вся эта область, т. е. настоящие Лапландия и Финмаркен, долгое время считались общим русско-норвежским дистриктом, и что одна часть населения его платила дань России, а другая — Норвегии».                                  

Данные «Разграничительной грамоты» существенно дополняют сведения о кореле «Саги о Хаконе, сыне Хакона». Раздви­гаются границы осваиваемых корелой территорий на Севере; если принять предложенную локализацию топонимов на современной карте, то из текстов договора следует, что в середине ХШ в. древнекарельская промысловая и торгово-военная активность на Севере охватывала районы вплоть до Белого моря и Кольского полуострова включительно. При этом кирьялы не выглядят на этих далеких от коренной племенной территории северо-восточных зем­лях только что появившимся инородным элементом, поскольку договор упоминает смешанное саамско-карельское население («по­лукарелы или полуфинны, у которых матери были финки»), про­живавшее на северном берегу Кандалакшского залива. («Велеага» грамоты отождествляются исследователями с р. Вельйоки — притоком р. Умбы, впадающей в Кандалакшский залив — Шаскольский, 19456, с. 52). Судя по этому сообщению «Разграничи­тельной грамоты», первоначальное торгово-промысловое проникно­вение корелы в Беломорье, предшествовавшее заселению его «пятью родами корельских детей» (известных по актам XV в.), следует относить ко времени не позднее начала XIII столетия.

Представляют интерес сведения договора о размерах и рас­кладке норвежской и новгородской дани с населения Финнмарка и Кольского полуострова—«не более пяти серых шкурок (белки? горностая?—ср. выше в комментарии к «Саге об Эгиде».—А. С., Т. Д.) с каждого лука». Единица налогообложения («лук») в дан­ном случае выступает в своем архаичном виде, ориентированном на чисто промысловое охотничье хозяйство податного населения.

VIII. Исландские анналы

Анналы начали записываться в Исландии в конце XIII в., од­нако все дошедшие до нас тексты не старше 1300 г. Исландские анналы восходят к одной общей редакции, значительная часть информации которой так или иначе воспроизводится в каждом тексте. Они имеют единую хронологическую систему и общие источники. Основным источником сведений по ранней истории Норвегии явились для них королевские саги (в первую очередь «Круг земной» Снорри Стурлусона), а для периода XIII— XIV вв. — оригинальные сведения, полученные с материка. Ниже по изданию Г. Сторма (Islandske Annaler.., 1888, далее—IA) приводятся все сообщения о кореле, встреченные в шести исланд­ских анналах: Annales vetustissimi (далее AV), старший почерк— около 1306 г.; Henrik Hoyers Annaler (далее ННА), оригинал за­канчивался на 1310 г.; Annales regii (далее AR), старший по­черк—около 1306 г.; Skalholts Annaler (далее SA), составлены в середине XIV в., но основаны на более ранних; Gottskalks Аnnater (далее GA), составлены в конце XVI в., в известиях до 1394 г. исследователи отмечают в них переработку старых анна­лов, и Flateannaler (далее FA), составлены около 1390 г., но тоже основаны на более ранних.

1271 г.

... Тогда корелы и квены произвели большие опустошения в Халогаланде. ...

(AR//IA, s. 138).

... корелы произвели опустошения в Халогаланде. (GA//IA, s. 331).

По «Орозию короля Альфреда», нападения квенов на севере-норвежскую территорию происходили уже в IX в. (Матузова, 1979, с. 25). Известие анналов следует сопоставить также с пове­ствованием «Саги об Эгиле Скаллагримссоне», отражающим, по нашему мнению, события XI в., где квены выступают союзниками норвежцев в борьбе с корелой. Напротив, в 1271 г. корела и кве­ны совершили, видимо, совместный поход в Северную Норвегию. Участие квенов предполагает, что набег на Халогаланд был со­вершен из Северной Приботнии — очевидно, через те же горные перевалы, которыми, по «Саге об Эгиле», пользовался Торольв. Сообщение анналов о нападении корелы и квенов в 1271 г. на крайнюю северную норвежскую провинцию подтверждает известие «Саги о Хаконе, сыне Хакона», согласно которому мир на гра­нице после подписания (в 1252 г.) норвежско-русского договора продержался недолго (Кааран, 1910, с. 27; История Карелии.., 1952, с. 96—97).

1279г.

... Карелы схватили на горе Торбьёрна Скени, управляющего[21] конунга Магнуса, и убили его[22] тридцать пять человек ...

(HHA//IA, s. 70). (AR//IA, s. 141).

Известие рисует следующий эпизод норвежско-карельских военных столкновений на севере Фенноскандии во второй поло­вине XIII в. Торбьёрн Скени — должностное лицо конунга Магну­са VI Хаконарсона (1263—1280 гг.), ответственный за сбор дани в северонорвежских владениях. Отмеченное анналами столкнове­ние происходило «на горе»; такое же указание на место действия встречаем в рассказе «Саги об Эгиле» о нападении норвежцев и квенов на селения кирьялов («... и пришли туда, где на горе жили кирьялы») и в «Разграничительной грамоте» при определе­нии западного рубежа новгородской податной территории («Русским брать дань по морю до Люнгестува, а на горе до Мелеа»). Устойчивый характер топонима заставляет полагать, что за ним стоит какой-то конкретный гористый район на Севере, имевший сравнительно многочисленное древнекарельское население. Бо­гатства этого района делали его привлекательным для норвеж­ских военных отрядов. «Горе» источников наиболее близко соответствует горная гряда Манселькя в Северной Финляндии. В сред­ней части Манселькя расположены Куусамо и Куолаярви, в рай­оне которых концентрируются клады монет и вещей приладожских типов, зарытые в XI—XII вв. (см. комментарий к «Саге об Эгиле»). Древнекарельское влияние прослеживается и по архео­логическим памятникам северных отрогов гряды, в частности — по находкам на древнесаамском поселении Юйкенття ХII— XIII вв. (Carpelan, 1967, s. 67—77). Можно предполагать, что Торбьёрн Скени, занимавшийся сбором дани в Финнмарке, как и его предшественник Торольв Квельдульвссон, отправился «на гору» в поисках дополнительной добычи или чтобы попытаться собрать дань с населения этого района (ср. выше, комментарий к «Саге о Хаконе, сыне Хакона»).

1296г.

... господин Торгисль, дроттсети[23] конунга свеев, покорил 2 части Кирьялаланда и крестил...

(GA//IA, s. 331).

Запись отражает события «третьего крестового похода» шве­дов, в ходе которого были захвачены территории двух западнокарельских погостов, Эврепя и Саволакс (в сообщении анналов они названы «2 части Кирьялаланда»). Торгильс Кнутссон, фактиче­ский глава Шведского государства в то время, был организато­ром похода, но непосредственного участия в военных действиях не принимал (подробнее см.: Шаскольский, 1987а, с. 57).

1302г.

... нападение карел с севера на Норвегию и господин конунг Хакон послал против них Эгмунда Унгаданц с большим войском...

(AV//IA, s. 52). (HHA//IA, s. 73). (FA//IA. s. 335).

... господин Эгмунд Унгаданц воевал с карелой при поддержке конунга Хакона.

                                         (SA//IA, s, 200, под 1303 г.).

В 1302 г. местные власти в Северной Норвегии, очевидно, не смогли своими силами справиться с вторгшимся военным отрядом корелы, вследствие чего конунг Хакон Магнуссон был вынужден послать из столицы большое вспомогательное войско. По мнению И. П. Шаскольского (История Карелии.., 1952, с. 97—98), в конце ХIII — начале XIV в. набеги корелы на северонорвежские терри­тории особенно активизировались, поскольку те же исландские анналы (IA, s. 392) сообщают, что до 1310 г. дань в Финнмарке много лет не собиралась.

IX. Древнескандинавские географические сочинения

Ниже приводятся фрагменты двух географических трактатов, упоминающих кирьялов и Кирьялаланд. Оба трактата являются общими описаниями обитаемого мира; их составители широко ис­пользовали западноевропейские географические сочинения, но при этом сведения о Прибалтике и Восточной Европе в трактатах ос­новываются на собственных оригинальных знаниях, накапливав­шихся в Скандинавии на протяжении нескольких столетий. Боль­шая по объему часть этих знаний восходит к эпохе викингов — времени активной и разносторонней деятельности норманнов в Прибалтике и на Руси. Географическая информация, получен­ная в эпоху викингов, сохранялась длительное время, по-видимому, в устной традиции, и через нее нашла отражение в географиче­ских сочинениях (Мельникова, 1986).

IX. 1. «Какие земли лежат в мире»

В той части мира находится Европа, и самая восточная [там] — Великая Свитьод. Туда приходил крестить апостол Филипп. В том государстве есть та [часть], которая зовется Руссия, которую мы называем Гардарики. Там такие главные города: Морамар, Ростова, Сурдалар, Хольмгард, Сюрнес, Гадар, Палтескья, Кёнугард. Там первым жил Магон, сын Иафета, сына Ноя. Рядом с Гардарики лежат такие земли: Кирьялы, Ревалы, Тавейсталанд, Вирланд, Эйстланд, Ливланд, Курланд, Эрмланд, Пулиналанд, Виндланд — самый западный ближайший к Данмарку.

 (Hauksbok,1892—1896, s. 155).

«Какие земли лежат в мире» — условное название памятника, предложенное Е. А. Мельниковой. Трактат входит в компиляцию древнеисландских произведений, известную под названием «Кни­ги Хаука» и записанную, по датировке ее издателя Ф. Йоунссона, в 1323—1329 гг. Однако текст трактата написан в книге другим почерком и, возможно, был создан ранее и независимо от компи­ляции. На основе рассмотрения хронологии древнескандинавских источников текста Е. А. Мельникова пришла к выводу, что «сочи­нение «Какие земли...», вероятнее всего, было составлено во вто­рой половине XIII—начале XIV в.» (Мельникова, 1986, с. 59— 60). Помимо «Книги Хаука», трактат сохранился в ряде других рукописей XIV—XVIII вв.

Приведенный в цитированном фрагменте список древнерусских городов подробно прокомментирован в специальном издании (Древнерусские города.., 1987, с. 120—125). Согласно мнению Е. А. Мельниковой (1986, с. 39), «можно полагать, что сведения о всех упомянутых ... городах были получены скандинавами в Х—XI вв.». Из восьми городов не имеют однозначной иденти­фикации Сюрнес и Гадар. Предложенное отождествление этих топонимов с Большим гнездовским городищем под Смоленском, укрепленным не позднее второй трети Х в. и активно использо­вавшимся до начала следующего столетия, позволяет заключить, что список городов Руси в «Книге Хаука» отражает ситуацию от второй половины Х  до рубежа Х и XI или до начала XI в. (Древнерусские города.., 1987, с. 122—125, здесь же см. о дати­ровках списка городов в этом географическом сочинении М. В. Свердловым—XI в. и О. Прицаком — рубежом IX— Х вв.; Джаксон, 1989а, с. 30—35).

Очевидно, на скандинавской традиции, восходящей к эпохе викингов, основан и следующий список народов и земель, соседя­щих с Русью. Перечень, придерживающийся направления с востока на запад, очень подробен — включает практически все прибалтийские земли, фигурирующие в памятниках древнескандинавской литературы. Очень похоже, что он представляет собой развернутое описание «Восточного пути» в узком значении этого термина, применявшегося поздними королевскими сагами для обозначения территорий Восточной и Южной Прибалтики (см. выше комментарий к «Красивой коже»), и это подтверждает положение о том, что отраженная в списке информация восходит к эпохе викингов. За ближайшими к Гардарики (Руси) кирьялами следуют ревалы и Тавейсталанд. Последний —земля тавастов, финского племени хяме, занимавшая центральную часть юга со­временной Финляндии и известная шведским (камень с руниче­ской надписью) и русским («Повесть временных лет») источни­кам с первой половины XI в. Упоминание Тавейсталанда в числе территорий, тянущихся вдоль побережья Балтики, само по себе может являться свидетельством архаичности информации, отра­женной в списке, поскольку по источникам, уже с XI в. земля племени хяме не выходила к Финскому заливу, занимая район центральных финских озер (Шаскольский, 1978, с. 20—21). На­помним, что поход князя Владимира Ярославича 1042 г. на емь был совершен по суше, на конях, а не по морю. Ревалов обычно отождествляют с населением области Рявала в Северной Эстонии (Матузова, 1979, с. 92—93; Мельникова, 1986, с. 213; ср.: Мельни­кова, 1982, с. 126). Если такая идентификация этнонима верна, то в этом месте текста нарушается в целом последовательный ха­рактер перечисления народов и стран: ревалы помещены в списке между граничащими землями кирьялов и тавастов. Вирланд — область Вирумаа в Северной Эстонии, далее следует перечисление земель эстов, ливов, куршей и вармиев (Эрмланд в Восточной Пруссии).

IX.2. «Описание земли III»

В Европе самая восточная — Сифия, которую мы называем Великой Свитьод, там проповедовал апостол Филипп; Гардари­ки, там находится Палтескья; и Киэнугарды, там первым жил Магог, сын Иафета, сына Ноя. Там есть также Курланд и Кирьялаланд, Самланд и Эрмланд. Виндланд — самый за­падный ближайший к Данмарку. (Antiquites russes.., t. II, 1852, p. 447).

«Описание земли III»—условное название, предложенное Е. А. Мельниковой, выделившей это географическое сочинение в качестве самостоятельного. Трактат сохранился в единственной рукописи второй половины XIV в. и в поздних бумажных списках с нее. Время создания трактата—конец XIII или начало XIV в. (Мельникова, 1986, с. 92—101).

Е. А. Мельникова отмечает взаимозависимость текстов «Опи­сания земли III» и «Какие земли лежат в мире» и приходит к вы­воду, что «поскольку «Описание земли III» является явной ком­пиляцией нескольких местных источников и сохранилось в списке более позднем, чем «Книга Хаука», то допустимо предположить, что его составитель знал или использовал сочинение «Какие зем­ли...» или его протограф». По мнению исследовательницы, списки древнерусских городов и земель, соседящих с Русью, в данном случае являются лишь сокращением сочинения «Какие земли ле­жат в мире» (Мельникова, 1986, с. 56, 92). Однако в уточненном варианте перевода в приведенном нами фрагменте следует видеть не только простое сокращение, но и переработку источника.

В тексте присутствует противопоставление двух частей Руси, — северо-западной (Гардарики с Палтескьей-Полоцком) и юго-за­падной (Киэнугарды, т. е. Киевское княжество)[24]. На определен­ную переработку текста источника в «Описании земли III» на основе имевшейся у автора дополнительной информации указы­вают, по-видимому, также появление в перечне прибалтийских земель Самланда — страны земгалов (?) и замена этнонима кирьялы этнонимическим хоронимом Кирьялаланд. Последовательный характер перечисления территорий предыдущего списка в разби­раемом памятнике совершенно нарушен. Оценить содержание предполагаемой дополнительной информации, обусловившей пе­реработку текста, в настоящее время представляется трудным.

X. «Сага об Одде-Стреле»

Гардарики—такая большая страна, что были тогда там вла­дения многих конунгов: Марро звался конунг, он правил Морамаром, та земля находится в Гардарики; Радстав звался конунг, и там, где он правил, [земля] называлась Радстова; Эддвал звался конунг, он правил тем владением, которое на­зывается Сурсдал, Хольмгейр звался тот конунг, который вслед за Квилланусом правил Хольмгардом; Палтес звался конунг, он правил Палтескьюборгом; Кёнмар звался конунг, он правил Кенугардами, а там сначала жил Магог, сын Иафета, сына Ноя. Все эти конунги, которые сейчас названы, давали дань конунгу Квилланусу. Но прежде чем Одд пришел в Хольмгард, Квилланус три предшествующие зимы собирал войско. Думали люди, что он заранее знал о предстоящем приходе Одда. Там были с ним все перечисленные ранее конунги. Сварт, сын Гейррида, был [там], а также Эгмунд, победитель Эйфьова, — так он был назван. Там было также огромное войско из Кирьялаланда и Равесталанда, Реваланда, Вирланда, Эйстланда, Ливланда, Витланда, Курланда, Ланланда, Эрмланда и Пулиналанда. Это было такое огромное войско, что невозможно со­считать, сколько сотен в него входило; люди были сильно удивлены, для чего могло предназначаться такое несметное ко­личество людей, которое там было собрано. (Orvar-Odds saga, 1888, s. 187).

«Сага об Одде-Стреле» относится к сагам о викингах, одному из видов car о древних временах. Она была создана в конце XIII или начале XIV в. Приведенный фрагмент входит в состав интер­поляции, содержащейся лишь в поздних списках саги — двух ру­кописях XV в. и одной конца XVII в.

Перечень древнерусских городов и соседних с Русью земель «Сага об Одде-Стреле» почти полностью повторяет список гео­графического сочинения «Какие земли лежат в мире» (Древнерусские города., 1987, с. 176—179). При перечислении прибалтий­ских территорий в саге оказались опущены Тавейсталанд и Виндланд, вместо них фигурируют Равесталанд, Витланд и Ланланд, что, по всей вероятности, объясняется ошибками переписчиков. Цитированный фрагмент является ярким примером того, как ре­альные географические сведения, почерпнутые из географических трактатов, включаются в основной сюжет произведения (см. ниже комментарий к «Фрагменту о древних конунгах»).

XI. «Сага о Хальвдане, сыне Эйстейна»

XV. Ульвкеля продолжал интересовать вопрос, кем мог быть тот [человек], который во время сражения выступил на сто­роне Хальвдана и его людей, и конунг Харек сказал ему, что зовут того [человека] Грим, «и правит [он] на востоке в Кирьялаботнаре и захватил там государство, и не знают люди, от­куда он родом. Его сопровождает приемная дочь, такая краси­вая девушка, что люди не слышали о другой, столь же пре­красной»...

С наступлением весны снарядили они свои корабли. У них было огромное войско; с ними были два финских конунга, звали одного Фид, а другого — Флоки; они были колдунами. Вот плывут они до тех пор, пока не пришли на восток в Кирьялаботнар и не отыскали Грима. Там не было нужды выяснять, в чем его вина; предложили они Гриму [либо] тотчас вступить а битву, либо подчиниться им и передать конунгу все государ­ство и свою приемную дочь.

XVI. Теперь пойдет рассказ о Хальвдане, сыне конунга, что раны его все зажили и к нему возвратилась вся его сила. Вот идет он, чтобы поговорить со стариком и старухой, и сказал, что ему очень хотелось бы оттуда уехать, а потом спросил, кем бы мог быть тот человек, который отправил его туда на изле­чение, или кого[-то другого] ему следует благодарить за спа­сение жизни.

Хрифлинг отвечает: «Так как я верю в твое благородство, то могу я тебе открыть, кто он. Грим зовут человека, который правит на востоке в Кирьялаботнаре; он большой герой; [это] он тебя послал сюда ко мне; теперь ты мог бы отблагодарить его за спасение жизни, потому что сейчас ему нужны благородные люди. Туда сейчас пришли конунг Харек из Бьярмаланда, Ульв Злой и Ульвкель Мастер и хотят отомстить за свое позорное поражение в бою против вас; выступили они теперь в поход со своим войском, и мне сказали, что конунг Харек хочет получить приемную дочь Грима, которую зовут Ингигерд н которая прекраснее всех девушек»...

«Мог бы ты назвать мне кратчайший путь туда? — сказал Хальвдан, — потому что мне хотелось бы прийти туда, как можно скорее». Трудны здесь многие пути, — сказал Хрифлинг, — и на кораблях нельзя доплыть скорее, чем за пять не­дель, и этот путь смертельно опасен из-за викингов и воинов. Другой путь лежит восточнее, и там, однако, нужно двигаться по горам и пустынной местности, и это — длинный путь и труднопроходимый, и, в конечном счете, не совсем ясный. Третий — самый близкий, [и], если он хорошо удастся, то по нему можно добраться за три недели, но там много препятствий. Сначала — это лес в двадцать переходов[25], который называется Кольског; там живет тот разбойник, которого зовут Коль, и дочь его, которую зовут Гуллькула; никто не может надеяться остаться в живых, если их встретит. Оттуда недалеко другой лес, кото­рый называется Клифског, [протянувшийся на] четыре и два­дцать переходов; там живет тот разбойник, которого зовут Хальгейр; с ним кабан, встреча с которым хуже, чем с двена­дцатью людьми. Вслед за тем приходишь ты в тот лес, кото­рый называется Кальварског, он [длиной] в шестнадцать и два­дцать переходов; там нет никакой пищи, кроме ягод и древес­ной влаги; там находится разбойник, которого зовут Сель, и с ним пес, большой, словно бык; у него человеческий ум и в бою он лучше двенадцати мужчин. А когда ты выйдешь из тех лесов, то с востока с Кьёля появляется поток воды; ни­кто не знает, откуда он берется; переплыть через поток за один прием могут те люди, которые лучше всех плавают; а оттуда недалеко до того замка, которым правит Скули. Если ты не будешь медлить, то должен прийти тогда, когда там [еще] будет идти битва». — Хальвдан попросил его подготовить все к походу.

XXIV. Там так и произошло, что эти свадьбы были отпраздно­ваны с большой пышностью, и в конце концов каждый конунг отправился к себе домой; а Хальвдан пробыл там зиму, и жили они в любви с Ингигерд. Свида Смелого-в-Нападении послали они на восток в Кирьялаботнар, и должен был он стать там хёвдингом и держать то владение ярла Скули.

XXV. Вслед за тем пришли с востока из Бьярмаланда люди Сигмунда и сказали, что викинги грабили в Бьямаланде и Ногарде[26]; они убили Свида Смелого-в-Нападении и подчинили себе Кирьялаботнар и большую часть Руссаланда. И когда они узнали об этом, Хальвдан и Сигмунд, собрали они войско и пошли на восток в Бьярмаланд.

XXVI. Валь убил Свида и подчинил себе Кирьялаботнар. Он получил так много золота, что его невозможно было сосчитать, и взял он его у великана Свади, который жил в той горе, что называется Блесанерг; это к северу от Думбсхаф[27]. Свади был сыном Аса-Тора. Валь владел тем мечом, который назывался Хорнхьялти, он был изукрашен золотом и всегда разил в уязвимое место[28]. (Halfdanav saga.., 1917, s. 116—119, 133—134,

136—137).

«Сага о Хальвдане, сыне Эйстейна» сохранилась в трех редак­циях (А, В и С). Древнейшая пергаменная рукопись (в редак­ции А) датируется концом XIV или началом XV в. Сага относится к числу саг о древних временах, насыщенных фантастическими деталями, и к более узкому разряду приключенческих саг, кото­рые рассказывают о путешествиях в далекие от Исландии и Норвегии страны. В ряде саг о древних временах действие ло­кализуется в Восточной Европе; среди них повествование «Саги о Хальвдане» традиционно выделяется исследователями как производящее впечатление наибольшей   достоверности и, очевидно, содержащее в переработанном виде фрагменты реальных исторических сведений, основанных на устных преда­ниях (Тиандер, 1906, с. 283—287; Рыдзевская, 1945, с. 64). При этом некоторые историко-географические сведения саги уникальны и не могут быть возведены ни к какой из дошедших до нас в пись­менном виде традиций: сообщения о водном пути между Альдейгьюборгом (город Ладога в низовье Волхова) и Бьярмаландом (Беломорье), о городе Алаборге, а также упоминания других топонимов, сюжетно и географически связанных с Альдейгьюборгом, Алаборгом и Бьярмаландом (см.: Глазырина, 1984, с. 200— 208;  Джаксон, Мачинский, 1989).

 Фигурирующий в цитированном тексте топоним Кирьялабот­нар встречен в двух сагах о древних временах и не упоминается в иных памятниках древнескандинавской письменности[29]. Кирья­лаботнар переводится как «Заливы кирьялов»[30]. Имеющиеся в ли­тературе привязки этого названия к Финскому или Ботническому заливам Балтийского моря (Тиандер, 1906, с. 284; Мельникова, 1974, с. 172—173; Спиридонов, 1988, с. 138—141; Schlozer, 1771, s. 444) основываются на не совсем верном чтении текстов, в ори­гиналах которых топоним во всех случаях приводится в форме множественного числа и, следовательно, указывает не на какой-то конкретный большой залив, а на изрезанный заливами участок побережья моря или большого озера. Предложенная локализация Кирьялаботнара «Саги о Хальвдане» в районе шхер северо-западного берега Онежского озера (Джаксон, Мачинский, 1989) представляется недостаточно обоснованной.

Основным географическим признаком Кирьялаботнара, по саге, является его неизменная восточность: он находится «на востоке» от Бьярмаланда (Беломорье) (гл. XV), «на востоке» от Клюфанданеса — места битвы Хальвдана и Улъвкеля (гл. XVI)[31], и «на восток» от Альдейгьюборга (Ладоги) (гл. XXIV)... Совершенно ясно, что на карте невозможно найти точку, которая находилась бы к востоку одновременно от Ладоги и Белого моря. Учитывая при этом, что любая попытка локализовать Кирьялаботнар «на восток» от Альдейгьюборга и/или Бьярмаланда (даже со всеми допустимыми отклонениями от азимута) неизбежно приведет нас в места, где присутствие древнекарельского населения для вре­мени до XIV в. не документировано никакими другими источни­ками, следует считать, что предельная восточность «Заливов Кирьялов» в «Саге о Хальвдане» является штампом, не несущим конкретной географической информации. Такие «географические штампы», закрепляющие за определенными, малоизвестными скандинавской традиции местностями приуроченность к одной стороне света, вне зависимости от реального направления дви­жения, нередко встречаются в памятниках древнесеверной лите­ратуры. Точкой отсчета, по отношению к которой Кирьялаботнар всегда находится «на востоке», в данном случае, возможно, яв­ляется Скандинавия.

Наиболее детальная географическая привязка Кирьялаботнара содержится в XVI главе саги, в словах Хрифлинга, описывающего Хальвдану пути туда от Клюфанданеса (см. примечание 31). С одной стороны, этот фрагмент характеризуется наличием со­вершенно явных сказочных деталей: к искомому Кирьялаботнару ведут три дороги, на пути достижения цели герою предстоят ис­пытания, среди которых походы через три леса, встречи с тремя разбойниками и т. д. Вопрос о достоверности этих деталей, на наш взгляд, решается однозначно отрицательно (ср.: Ellis-Davidson, 1976, р. 41, где автором три пути в Кирьялаботнар описаны как пути в Бьярмаланд; Джаксон, Мачинский, 1989). С другой стороны, в словах Хрифлинга есть несколько оригинальных при­мет-ориентиров, за которыми можно увидеть реальную информа­цию о географии Кирьялаботнара. К числу таких примет отнесем названия лесов Кольског (== Угольный лес), Клифског (==Лес на обрыве) и Кальварског (== Китовый лес). Знаменательно название последнего, ближайшего к Кирьялаботнару, леса «Китовый» или «Тюлений» (ср. имя охраняющего этот лес разбойника Selr= Тюлень): тюлень (нерпа) водится в Балтийском море и, в каче­стве морского реликта, в Ладоге и Сайме. Далее, текст упоминает водопад у «Заливов кирьялов». Крупные пороги и водопады — не редкость в Северо-Восточной Прибалтике, на притоках Ладоги и Саймы. Наконец, сам топоним Кирьялаботнар, вторая часть которого обозначает изрезанный заливами участок побережья моря или большого озера, хорошо увязывается с Выборгским зали­вом, окрестностями Саймы и северо-западными берегами Ладож­ского озера с их многочисленными фиордообразными заливами и множеством островов. Очерчивающийся таким образом район, как видим, примерно соответствует коренной племенной террито­рии корелы, в пределах которой, где-то на побережьях Выборгского залива и/или Ладоги, Саймы, следует локализовать Кирьялаботнар «Саги о Хальвдане». Отметим, что такую локали­зацию подтверждает и приведенный ниже «Фрагмент о древних конунгах».

Чрезвычайно интересны данные саги о связях Кирьялаботнара с Альдейгьюборгом и Алаборгом, соответствующими древнерус­скому городу Ладоге и местному центру, локализуемому в Юго-Восточном Приладожье (о локализации Алаборга см.: Глазырина, 1984, с. 200—208; Джаксон, Мачинский, 1989). Что касается контактов населения северо-западного и юго-восточного побере­жий Ладожского озера на рубеже I и II тысячелетий, то они нашли отражение и в археологическом материале (Кочкуркина, 1973, с. 63, 66; 1982, с. 24—36). Реальность подобных описанным «Сагой о Хальвдане» взаимоотношений Ладоги с приладожскими землями подтверждается известиями королевских саг (Рыдзевская, 1945, с. 58—59). Разнообразные и динамичные контакты Ладоги и Юго-Восточного Приладожья в эпоху раннего средне­вековья реконструированы с широким привлечением археологи­ческих данных по этому вопросу (Назаренко, 1979, с. 106—115). По отношению к древнекарельской территории этот вопрос спе­циально не изучался, хотя ряд финляндских исследователей связывали скандинавские и «восточные» элементы в археологических памятниках Северо-Западного Приладожья IX—XI вв. именно с варяжским влиянием, исходившим из Нижнего Поволховья (см.: Хуурре, 1979, с. 139—142). Действительно, существование в конце I — начале II тысячелетия экономических и культурных контактов древнекарельского населения с Ладогой — крупнейшим транзитным пунктом в северной части Балтийско-Волжского и Балтийско-Днепровского путей — представляется совершенно естественным с географической и исторической точек зрения; косвенно эти контакты могут быть подтверждены как древнекарельскими археологическими материалами, так и материалами из раскопок в самой Ладоге. Но известие «Саги о Хальвдане» о сущест­вовании административно-политических связей между Альдейгьюборгом (Ладогой) и Кирьялаботнаром (Свид Смелый-в-Нападении получает от конунга Хальвдана Кирьялаботнар, «и дол­жен он был стать там хёвдингом и взять то государство у ярла Скули» — гл. XXIV)[32] — уникально, причем не только в древнескандинавских источниках.

Политическая история Ладоги и ее отношений с соседними территориями в X—XI вв. не нашла отражения в русских летопи­сях. Этот город, сыгравший немалую роль в событиях начальной русской истории, выпадает из поля зрения летописца в записях с 922 по 1105 г. До XII в. совершенно отсутствуют в летописях и известия о Приладожье. Коренное население этого района, не попадает в подробный список народов, «иже дань дают Руси», включенный в «Повесть временных лет» в начале XII в. и отра­зивший всю предшествующую историю интеграции автохтонного населения Восточной Европы в Древнерусское государство, хотя в этом списке фигурируют обитавшая западнее емь и даже дале­кие пермь и печера. По известиям первых десятилетий XII в., Ладога — пригород Новгорода, а с 1140-х годов летописи по­стоянно упоминают корелу как племя, прочно и потому, видимо, давно вошедшее в северорусскую политическую орбиту. Надо отметить здесь же, что контексты первых упоминаний корелы в русских летописях указывают на ее тесную связь с Ладогой: поход 1143 г; корелы на емь являлся ответной акцией на нападе­ние еми в предыдущем году на Ладожскую область в Поволховье (МИК, 1941, с. 63—64), а в 1149 г. в походе из Новгорода Изяслава Мстиславича на Юрия Долгорукого корела, наряду с пско­вичами, выступает вместо традиционного федерата «всей области новгородской» — Ладоги (Куза, 1975, с. 187—189 ).

А. Н. Насонов, опираясь на комплекс древнерусских и древнескандинавских источников, выдвинул концепцию ведущей роли Ладоги в распространении древнерусского политического влияния на приладожские земли. Он полагал, что в Х—XI вв. этот город являлся автономным центром Киевской Руси, независимым от Новгорода; «очень вероятно, что Ладога простирала в древности свое влияние на Ижорскую землю и Приладожскую Корелию» (Насонов, 1951, с. 79—80). Думается, что известие «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна» о существовании политических контактов между Альдейгьюборгом и Кирьялаботнаром хорошо согласуется с концепцией А. Н. Насонова, которая получила развитие в со­временных исследованиях по истории Ладоги и ее округи (Кир­пичников, 1979, с. 92—106; 1988, с. 38—79; Кирпичников, Дубов, Лебедев, 1986, с. 190—205).

В XV главе «Саги о Хальвдане» повествуется о нападении на Кирьялаботнар из Бьярмаланда, произведенном на кораблях; позднее (гл. XXIV) Хальвдан отправляется из Кирьялаботнара в Бьярмаланд и подчиняет себе страну. В этих фрагментах при­влекает внимание сообщение о существовании водного пути между коренной племенной территорией корелы и Беломорьем. Водные пути, связывающие Ладожское озеро с Белым морем, хорошо известны по более поздним письменным источникам. Древнейшее из подробных описаний наиболее короткого водно-волокового маршрута из Северо-Западного Приладожья в Беломорье дати­руется 1550-ми годами. Согласно ему, путь проходил через Сайменские озера на Пиэлисъярви — Лексозеро — через волок на Кимасозеро и далее по р. Кемь (Julku, 1967, s. 75—77 и карта-вклейка). Судя по археологическим данным, освоение этой водно-волоковой системы началось около рубежа I и II тысячелетий (см. комментарий к «Саге об Эгиле»).

Наконец, о возможной датировке отразившихся в саге отно­шений. Любые хронологические оценки в данном случае возмож­ны лишь с оговоркой, поскольку жанр памятника не гарантирует того, что в цитированных фрагментах нашел отражение единовре­менный пласт информации. Если допустить последнее, то некото­рые основания для датировки дают сюжетные и лексические па­раллели, существующие между повествованием «Саги о Хальвдане» и хронологически определимыми известиями королевских саг, рассказывающих о держании норвежскими ярлами Ладожского наместничества киевских князей в первой половине XI в. (см.: Глазырина, Джаксон, 1986, с. 144). Эту последнюю дату можно принять как крайнюю верхнюю из возможных хронологическую границу соответствующего сюжета разбираемого памятника. Учи­тывая, что имеющиеся археологические материалы пока не позво­ляют отнести ко времени ранее рубежа Х—XI вв. освоение водно-волоковых путей из Приладожья в Беломорье, а исторические — вхождение древнекарельской территории в сферу политического влияния Ладоги, получаем реалистическую дату в интервале ко­нец Х—первая половина XI в.[33]

XII. «Фрагмент о древних конунгах»

... Гардарики; там правил тот конунг, который звался Радбард ... он (конунг Ивар.— Г. Г.) направляет (ведет) то войско в Аустррики против конунга Радбарда, говоря, что разорит и сожжет все его государство. Конунг Ивар был тогда очень стар; и когда он привел то войско на восток в Кирьялаботнар и думает сойти с корабля с дружиной; — там начиналось госу­дарство конунга Радбарда; была ночь, и конунг спал на возвы­шении на своем боевом корабле (драконе)... (Sogur Danako-nunga, 1919—1925, s. 9—10).

«Фрагмент о древних конунгах» является одной из двух сохра­нившихся частей «Саги о Скъёльдунгах» (королевской саги), но традиционно рассматривается исследователями в рамках caг о древних временах по причине своего легендарного содержания.

По мнению К. Шира, произведение было создано до 1200 г., наи­более вероятно — между 1180 и 1200 гг. (Schier, 1970, s. 29). Древнейшая из дошедших до нас рукописей памятника датиру­ется рубежом XIII—XIV вв.

Первоначальное сюжетное ядро саги основано на преданиях о деятельности полулегендарных шведских и норвежских конун­гов, в цитированных нами фрагментах —конунга Швеции Ивара Широкие Объятия (ок. 650—ок. 726 гг.?), который упоминается также в «Саге об Инглингах» Снорри Стурлусона, знавшего «Сагу о Скъёльдунгах» (см.: Снорри Стурлусон, 1980, с. 33), и в «Саге о Хервёр и конунге Хейдреке». Конунг Гардарики-Аустррики (Руси), по имени Радбард, фигурирует в «Деяниях датчан» Саксона Грамматика, использовавшего в своем труде древнеисландские саги (о «Саге о Хервёр...» и «Деяниях датчан» Саксона на русском языке см.: Древнерусские города.., 1987, с. 132—136, 151—159). Первоначальные сюжеты caг о древних временах, бытовавших в устной традиции на протяжении несколь­ких веков, постоянно пополнялись деталями, почерпнутыми из фольклора, элементами свежих исторических и географических знаний, более или менее близких ко времени окончательного оформления и записи памятника (Глазырина, 1977, с. 236—238).

При сопоставлении информации «Фрагмента о древних конун­гах» с другими древнескандинавскими источниками прежде всего выявляется достаточно близкая аналогия между сведениями раз­бираемого памятника и прокомментированными выше известиями «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна»: «Заливы кирьялов» находятся на ближних подступах к Руси со стороны Балтики, они — на за­падной границе территории, подвластной конунгу Гардарики. Све­дения «Фрагмента...» о вхождении Кирьялаботнара в состав вла­дений конунга Радбарда перекликаются с разобранными нами ранее известиями «Легендарной саги об Олаве Святом» о нападе­нии Свейна в 1015 г. на Кирьялаланд, контекст которых подразу­мевает неразделенность Земли кирьялов с Гардарики. Следова­тельно, можно полагать, что во «Фрагменте о древних конунгах» мы имеем еще одно свидетельство существования в древнескандинавской исторической традиции общего представления о древнекарельской территории как части Руси, по-видимому, восходя­щего к финалу эпохи викингов.