ШВИНДТ — ДЛЯ  ФИНЛЯНДИИ  И  РОССИИ

В. П. Судаков 

К 85-летию со дня кончины выдающегося финского археолога, этнографа и музейного деятеля Петера (Петтера) Теодора Швиндта

1917 г. — 14 (27) октября — 2002 г.

Вернуться обратно

«Государственный музей ”Крепость Корела” и Краеведческий центр пос. Куркийоки имеют честь пригласить Вас для участия в Международной научно-просветительской конференции ”Пионер карельской археологии”, которая посвящена 150-летию со дня рождения Петера Теодора Швиндта и будет проходить с 8 по 11 августа 2001 года в г. Лахденпохья — пос. Вятиккя — пос. Куркийоки — г. Приозерск (Кякисалми) — пос. Мельниково (Ряйсяля) — Тиверском городке…» — было написано в официальной бумаге. Приложенная к ней программа конференции (серьёзные доклады, поездки на Валаам и Коневец; а на монастырский остров Коневец и к стенам былой древнерусской крепостцы Тиверск попаду, наверное, в первый и последний раз в жизни) убеждала окончательно: обязательно ехать, ибо это будет и уму, и сердцу.

С археологически-дописьменных времён Карельский перешеек и Северное Приладожье (да и некоторые восточные районы Финляндии) были исторически и культурно, а во многом и природно одним целым, ибо всё это вместе — общая колыбель летописной корелы, позже расселившейся отсюда до берегов Ботнического залива, Белого моря и в Ладожско-Онежское многоозерье и ставшей теперешними карелами. Больше того, Перешеек — основная часть, ложе сей колыбели, а моя родина Северное Приладожье — дальний закрай оной. Да и административно-политически мы издавна были в составе единых — Водской пятины, Корельского уезда, Выборгской губернии, Карело-Финской ССР (до 1944 года). Так что…

ЧЕТВЁРТАЯ ТРАДИЦИОННАЯ

Вообще, надо, как говаривали прежде, предуведомить — подобные конференции в той же Лахденпохье уже не редкость, что само по себе явление для Карелии уникальное: при бюджетной бедноте и глухоте на такие дела меценатов-спонсоров, при повальном (на местах) увлечении шоу-праздниками вплоть до салютов тратить время, нервы и средства на «научно-просветительскую»?! От них же никаких политических дивидендов в народных массах! Ну, от силы — паре десятков краеведов да учителей польза, и всё.

Здесь же провели уже три таких встречи — по «общей» истории Северного Приладожья, о судьбе Православия в крае и «Северное Приладожье в Великой Отечественной войне», привлекая своих краеведов, приглашая специалистов из музеев Петрозаводска, Сортавалы, Выборга и Приозерска (с Приозерским районом Ленинградской области у лахденпохцев давняя, ещё со времён соцсоревнований, соседская дружба). Участник двух лахденпохских конференций, подтверждаю: интересные и нужные это встречи, помогающие осознать, на какой же земле мы живём, что на ней творилось до нас, что особенно ценно для долго «беспамятных» на историю северных берегов Ладоги.

И вот — четвёртая*. Уже с переездом в Приозерск (а на его долю ныне выпала самая тяжкая организационная ноша). Уже с иностранцами-финнами, чьи родовые корни на Карельском перешейке. Уже с таким количеством участников – до семи десятков.

Назову только отдельные темы заявленных докладов: «Карельская археология после Теодора Швиндта» доктора философии из Санкт-Петербурга А. И. Саксы, «Приладожье в 1500 году» (по Писцовой книге Водской пятины дьяка Дмитрия Васильковича Китаева и подьячего Никиты Семёновича Моклокова по прозвищу Губа) кандидата исторических наук из Петрозаводска А. Ю. Жукова, «Теодор Швиндт — первый историк Кексгольмской крепости» кандидата филологических наук из Приозерска А. П. Дмитриева, «Северное Приладожье в русских описаниях конца XVIII — начала XX веков» кандидата исторических наук из Петрозаводска А. М. Пашкова, «Народный костюм Южной Карелии в исследованиях Швиндта» старшего научного сотрудника Государственного музея «Выборгский замок» Ю. И. Мошник… Думаю, достаточно для понимания уровня конференции.

Только основываясь на местных преданиях, собранных Швиндтом, куркийокские краеведы выявили более 30 мест, где прежде стояли церкви и часовни. На предыдущей конференции Александр Сакса, один из ведущих археологов по Карельскому перешейку и Северному Приладожью, сказал, что район Куркийоки — Клондайк для исследований. После Швиндта здесь проводилось много разведочных работ и мало основательных раскопок. Тот же Я. Аппельгрен, другой финский археолог XIX в., описал тут 12 перспективных объектов, а исследовал только два.

Незадолго до конференции, в мае 2001 года, в Куркийоки побывала совместная экспедиция специалистов из Санкт-Петербурга (Кунсткамера) и университета Хельсинки. За две недели она обнаружила 27 стоянок каменного века с обилием материала. Кроме того, наскальные изображения-петроглифы, не выбитые в камне, как на Бесовом носу и в Залавруге, а исполненные охрой, как известно, тянутся вдоль границы с Северным Приладожьем. В Финляндии таковые обнаружены, у нас же ими пока никто не занимался.

Из выступления зав. сектором археологии Карельского государственного краеведческого музея Марка Шахновича: «В окрестностях Куркийоки просто скопление археологических памятников. Как-то мне за день показали 10 таких объектов, которые можно наносить на туристические карты Лахденпохского района и которые изучены слабо. После Швиндта не было археолога, который бы всё своё время отдал этому краю, а не работал здесь наездами. Да, он был самоучкой, но его описания так подробны, что позволяют работать по ним и сейчас.

У науки ныне нет средств для выезда специалистов на раскопки. Если бы была финансовая помощь со стороны той же власти Лахденпохского района, мы могли бы организовать здесь работы, а найденные материалы передали бы в местные музеи. Вообще же, пора уже издать перечень всех здешних памятников древности с нанесением их местоположения на карты — для Лахденпохского района она стала бы хорошей основой для организации туристических маршрутов.

И начало всему этому положили Швиндт и его коллеги…»

Но кто такой сам этот человек, в честь которого все собрались?

НЕИЗВЕСТНЫЙ ИЗВЕСТНЫЙ ШВИНДТ

До последнего времени о Т. Швиндте российский читатель мог узнать только из «археологической» литературы — книг и статей главных специалистов по древней «подземной» истории Северо-Запада России А. Н. Кирпичникова, С. И. Кочкуркиной, А. И. Саксы и других. Но это были работы, рассчитанные на специалистов, и несли они о финском археологе лишь «производственную» информацию — когда и где вёл раскопки и исследования, какие предметы обнаружил… Достаточно цельного представления об этом человеке и учёном составить было невозможно.

Приблизившийся юбилей подтолкнул к поиску и публикациям на сей счёт, и сейчас, в основном, благодаря музейщикам и краеведам из Приозерска (Андрей Дмитриев, Мария Лихая, 17-летняя Елизавета Жуковская, призёрша недавней предметной олимпиады в Санкт-Петербурге, и другие), специалистам из Выборга и Санкт-Петербурга, а также — причём в первую очередь! — краеведам Марине и Игорю Петровым из пос. Куркийоки данный пробел начал заполняться. Они же, в свою очередь, опирались на материалы докторской диссертации финской исследовательницы Пирьё Уйно «Древняя Карелия», коллективный труд «История Ряйсяля», книгу Суло Хальстонена «Теодор Швиндт», сочинения самого Швиндта («Народные предания Северо-Западного Приладожья, собранные летом 1879 года» и другие), а также отдельные статьи российских учёных. Я же при написании данной главки — на работы названных куркийокских и приозерских земляков. И теперь на понятный вопрос моих друзей: «А кто это такой?» — уже можно более-менее внятно рассказать…

Петер (Петтер) Теодор Швиндт родился 13 октября 1851 г. в семье Йохана Швиндта и Блондины Марии Ловисы (урождённой Старк) в Ряйсяля (ныне Мельниково), неподалёку от Кексгольма, как тогда звался Приозерск, древняя Корела. Его предки появились здесь в XVIII веке, так что Карельский перешеек мальчик, естественно, воспринимал за свою истинную родину. Именно тут, в родовом имении Путория (предположительное происхождение названия — от русского «подворье»), на юго-восточной окраине селения, он провёл своё детство.

Поскольку почти все его братья и сёстры рано умерли, родители особенно заботились о Теодоре, желая дать ему добротное образование. Швиндт-младший окончил гимназию в Выборге и поступил в Техническую школу Гельсингфорса, ныне Технологический университет Хельсинки, где его специализацией была гражданская инженерия. Однако эта область деятельности привлекала его гораздо меньше, чем история родного края, которой он увлёкся будучи ещё гимназистом: рылся в архивах и даже провёл кое-какие раскопки на территории родительского «подворья».

Включился Швиндт и в работы Выборгского студенческого союза, организовывавшего археолого-этнографические экспедиции, а затем — публиковал соответствующие исследования. И первая печатная работа 25-летнего Теодора появилась в студенческом сборнике «Каукомиели» (1876) — большая статья о крепости Корела. К этой теме он возвращался всю жизнь: с 1877 по 1884 год, когда Финское общество древностей назначило ему стипендию для проведения работ, и в 1891 г. руководил раскопками в Старой крепости, а в 1898 г. издал сборник документов по истории Корелы—Кексгольма конца XVI — начала XVIII века, обнаруженных в шведских архивах. То есть, по сути, Швиндт — первый историк этого города, несколько лет назад отпраздновавшего своё 700-летие.

Но специализации только на «городской» истории для него было мало. Во время студенческих экспедиций 1876—1878 гг., когда изучались и древние захоронения, и вёлся сбор материалов по народному костюму, а также старинных песен и легенд, Швиндт интересовался всем, что впоследствии и нашло развитие в его научной деятельности. Более того, в некоторых местах после раскопок Швиндта исследования более никогда не проводились, и поэтому значение его находок там сохраняется и посейчас — это, к примеру, волости Валкярви (Мичуринская) и Рауту (Сосновская). А в ходе тогдашних экспедиций наиболее богатые «трофеи» были получены опять же в родной для будущего знаменитого учёного Ряйсяля (Мельниковской) и в граничащих с нею волостях Саккола (Громовской) и Каукола (Богатырёвской).

Самооценка трёхлетней работы Швиндта в его отчёте: «Собрано у жителей Кексгольмского уезда 2 тысячи вещей, которые характеризуют быт и культуру ранее живших здесь людей, и ещё 500 предметов найдено при раскопках. До этого в музее в Гельсингфорсе кексгольмская древность (как в области этнографии, так и археологии) была представлена очень скудно. Теперь положение намного изменилось к лучшему…»

Первый успех на многие годы стал двигателем интереса Швиндта к исследованиям в своём уезде: неведомая до того история отеческой земли оказалась невероятно богатой. И летом 1879 г. Теодор Швиндт, приняв предложение Этнографического научного общества, отправился в дальний путь.

Вместе со своим другом Вернером Сёдерхьелмом они приобрели в карельских деревнях с православным населением под Рауту уникальные народные костюмы и образцы старинных тканей. А в деревне Палкеала (Замостье) записали множество духовных стихов.

Вернер остался работать в волости Рауту, а Теодор, имея от Гельсингфорсского университета финансовую помощь в 200 марок, двинулся в Северное Приладожье к Сердоболю—Сортавале и далее. Именно здесь, в основном в округе Куркийоки, он собрал удивительные народные предания. Но Швиндт, будучи археологом, выявлял также места возможных будущих раскопок, иногда и сам их проводил. Так, в сортавальском округе он обнаружил богатое на предметы погребение: массивный литой браслет из бронзы с ажурной вставкой и спиральный железный браслет, железные фибулы (застёжки для одежды), а также бронзовые цепочки и бусины из сердолика. Большинство из них сейчас хранится в Национальном музее Финляндии.

Там же находятся и полевые записные книжки Швиндта с подробностями, которых нет в итоговых трудах учёного. Один пример, о событиях лета 1879 г.: «Калмакенкку — это курганный могильник на берегу Ладоги у подножья горы Анттиланвуори; здесь, в деревне Каннас, извлечены из земли две пары тел <…>. На головах заметны следы огня. <…> На одном из тел была маленькая брошь, а на другом – красивое бронзовое кольцо. Но я уже купил кольцо, найденное ранее» (цит. по диссертации П. Уйно). Итог экспедиции того лета — «Народные предания…» со схемами старых погребений, так что кто бы ни пошёл вслед за Швиндтом — мог и может и сейчас воспользоваться его подсказками.

В 1882 г. на промышленной выставке в Москве Швиндт представлял музей Гельсингфорса, демонстрируя и собранные им коллекции. Летом того же года с группой студентов он приехал к тверским карелам, в результате чего был составлен словарь почти на 5 тысяч слов и собрана коллекция предметов материальной культуры.

В 1883 г. Теодор поступил на историко-филологический факультет Гельсингфорсского университета, который окончил в 1885 г. со степенью магистра гуманитарных наук. Но уже в 1884 г. провёл в окрестностях Кексгольма очередную экспедицию, собрав множество предметов, из которых около 40 относились к железному веку. А вообще география его археологических раскопок середины 1880-х — начала 1890-х гг. весьма широка: 1885 — Ряйсяля, Кексгольм, Хийтола; 1886 — Ряйсяля, Пюхяярви, Лапинлахти (Ольховка), Суотниеми (Яркое), Саккола, Хийтола; 1887 — Ряйсяля, Каукола; 1888 — Ряйсяля, Саккола; 1889 — Куркийоки, Сердоболь (Сортавала); 1890 — Рауту, Валкярви, Муола, Тарпиниеми и 1891 — Кексгольм.

В Кексгольме, в центре крепостного двора, он вместе со своим младшим товарищем археологом Альфредом Хакманом обнаружил предметы языческого периода, что, по мнению Швиндта, подтверждало его гипотезу: на этом острове некогда существовало древнее карельское поселение.

Материалы, полученные Т. Швиндтом при изучении могильников в родных местах, надиктовали ему докторскую диссертацию «Сведения о железном веке в Карелии на основании находок в уезде Кякисалми» (Хельсинки, 1892), и с 1893 г. учёный принимает должность интенданта в Археологической комиссии, которую он исполнял до смертного дня. На собственные раскопки времени остаётся мало, здоровье в 1910-х гг. ухудшилось, однако Швиндт, казалось, неутомим.

В 1914 г. Швиндт вместе с помощником Юхани Ринне вёл раскопки крепости Тиуринлинна (Тиверского городка, Тиверска), находящегося километрах в десяти от деревни Ряйсяля. Запись из его полевого дневника: «7 июля. <…> вместе с тремя мальчишками мы копали у дороги, и Ринне производил измерения. <…> Жаркий день, болит рука. 8 июля. Мы копали весь день, я работал медленнее, но кропотливей. Дважды искупался в озере. Опять черепки и т. д.».

И за два месяца до смерти, уже тяжелобольной, Т. Швиндт вёл раскопки — опять на своей родине, деревне Лапинлахти. Умер он 27 октября 1917 г. Через три года на его могиле в Хельсинки установили памятник, который выполнил скульптор Гуннар Финнен.

Давно уважаемый в родной стране Финляндии, он в самом начале третьего тысячелетия становится известен и на своей родовой земле — российском Карельском перешейке. Среди новых своих земляков.

«КАМЕНЬ–СЕДЛО», ИЛИ ПО СЛЕДАМ КАРЕЛЬСКИХ ПРЕДАНИЙ

«В двух верстах от кирхи в Куркийоки находится небольшой остров Каннансаари, называемый также Каннсаари и Каннесаари. Сейчас там лишь поля и луга. <…> Чуть выше на острове, посреди поля, есть место, именуемое Кирккомаа («Церковная земля») и Кирккомаакаллио («Церковная скала»). Видимо, тут и стояла церковь. <…> На каменистой горке сохранились две большие ямы. <…> В разных преданиях упоминается о том, что на острове был либо монастырь, либо церковь.

Вот что говорится в сказании о том, как был разорён монастырь: ²Во время большой войны <1656—1658 годов. — В. С.> монастырские ценности вывезли на шести лошадях, переправили на другой берег пролива и опустили на дно там, возле камня Сатулакиви (“Камень-седло”)…²»

Мы стояли на высокой скале Ранталиннавуори («Береговая крепость на горе») под неожиданно зарядившим тёплым дождичком. Впереди внизу открывался поразительно живописный вид на пролив Уйтансалми — аж дух захватывало от неземной красоты моей отчины. Собственно, это был не вид, а — сама картина, только бережно перенеси её копию на бумагу-холст, ничего не изменяя! Рядом стояла директор Лахденпохской «художки» Татьяна Тувалина, и, кажется, она оценила всё профессионально.

На ближней части противоположного берега сквозь мокрые ветки сосен виднелся в густой осоке тот самый «камень-седло», а в трёх метрах позади нас — остатки сложенной из камней стены былой крепости-линна древних карел. Где-то на дальнем берегу монастырского острова Каннансаари, на заднике вида-«картины», уже в куркийокском заливе Лайккалахти, высился невидимый отсюда памятный крест, поставленный по подсказке и просьбе Петровых тамошним дачником и освящённый 21 сентября 2000 года…

Это один из эпизодов экскурсии по местам, где рождались здешние карельские легенды, которые и записывал Т. Швиндт. Книгу совсем недавно перевела на русский язык — впервые в России — Марина Петрова (впервые на русском издали в спецвыпуске приозерского краеведческого альманаха «Вуокса», вышедшем накануне конференции). Она и вела нас по дорогам, полям и скалам своей куркийокской округи, оживляя их такой «привязкой на местность».

Опираясь на книгу Швиндта, подобные экскурсии, а, по сути, готовые туристические маршруты, можно проводить во многих местах Северного Приладожья вплоть до Погранкондуш и Орусъярви, но, конечно, наибольшая их концентрация — вокруг Куркийоки. По местам, где некогда стояли церкви и часовни, где были зарыты (утоплены) клады, приносились языческие жертвоприношения и проходили битвы, находились кладбища, «крепостные горы» и где ещё до прихода сюда лопарей-саамов и угров жили сказочные существа громадного роста метелиляйнены.

ИЗ ПРЕДАНИЙ НА КАРТИНУ

«Девушка-метелиляйнен» 12-летней Кати Матвеевой из Лахденпохьи, «Девушка-великанша и пахарь» 13-летней Иры Пунченко из пос. Хийтола, «Схватка древних славян с викингами на Часовенской скале» 12-летнего Саши Фёдорова из пос. Куркийоки — некоторые, взятые выборочно, названия рисунков ребят (а всего их было около двух десятков) из Лахденпохской детской художественной школы. Работ, вывешенных в зале Дома детского творчества города Лахденпохья при открытии конференции.

Это первый результат иллюстрирования «швиндтовских» преданий. И висели они не только для конкурса, в котором, кроме лахденпохцев, участвовали и дети из Приозерской «художки» (директор Тамара Лаврентьева), кружков флористики и вышивки Центра образования из пос. Сосново Приозерского района (руководители — Ольга Саморукова и Яна Соловьёва).

Не знаю, как насчёт побед, но подарки получили все участники. И, кстати, Игорь Петров завёл в Интернете «швиндтовский» сайт, где есть сведения об археологе, «Предания…» на русском языке и — ребячьи иллюстрации оных. Любопытный да найдёт.

ТУРИЗМ, И НЕ ТОЛЬКО

Как известно, у туризма, кроме положительных сторон, есть и отрицательные: постепенное разрушение объектов наблюдения, например. Тех же крепостей-линна. Но есть и туризм сберегающий, что доказала бывшая жительница Санкт-Петербурга Лидия Иванова, купившая в Куркийоки дом.

Собственно, это раньше он был полноценным домом в окружении искусственных посадок старых лиственниц, пихт, кедров. Не дом — усадьба, а к концу 80-х годов теперь уже прошлого XX века здание, став бесхозным, до предела обветшало и уже готовилось на снос. К счастью, оно было продано Ивановым (матери и сыну), а они, подключив к поиску знакомых им граждан Финляндии, вдруг узнали: дом имеет огромную архитектурную ценность!

Его для управляющего сельскохозяйственной школой построили в 1914 г. по проекту известного финского архитектора Ларса Сонка. Наиболее знаменитые постройки Финляндии по его проектам — лютеранская церковь в Тампере, здание банка в Хельсинки, дача композитора Яна Сибелиуса, дача финляндских президентов.

Куркийокская усадьба в стиле национального романтизма — единственный памятник архитектуры Л. Сонка, имеющийся в России. И такую ценность на снос! Иванова принялась, как могла, за восстановление здания — и себе жильё, и приют для туристов. Зарегистрировала его как частное учреждение культуры — собирается этнографическая коллекция предметов XIX—XX вв., залы можно использовать как помещения для выставок, что и было продемонстрировано в рамках конференции, когда здесь действовала экспозиция работ ребят из художественных школ Лахденпохского и Приозерского районов.

А туристы тут уже не редкие гости. Причём — останавливаются даже участники проходящего по территории края общероссийского авторалли «Белые ночи». Из окон же — вид на Линнавуори, на «градообразующую» для посёлка Куркийоки Журавлиную реку, на залив Ладоги. Ещё живая история в стенах дома и вокруг. Одна деталь: слуховое окно из подвала в каменном фундаменте здания сделано так, что напоминает амбразуру — чтобы удобнее и безопаснее для стрелка было вести огонь. Окно-амбразура смотрит в сторону, откуда подходят люди. И такая его конструкция — тоже история этой земли, где до 1940 г. жили прежние хозяева, где в 50-х родились мы. Историю же надо знать без изъянов.

НЕЙКЕН И К°

Сама идея такой «именной» конференции пришла в голову Марине Петровой. Идея, объединившая историков и краеведов двух соседних районов, специалистов из Санкт-Петербурга и Петрозаводска, россиян и граждан Финляндии — в её работе участвовали по два представителя фондов жителей Ряйсяля и Пюхяярви, приехавших, в том числе, и для того, чтобы побродить по земле своих предков.

Марина — организатор Куркийокского краеведческого центра, явления уникального для Карелии, где краеведческое движение явно не в упадке. Сильная группа краеведов есть в Пудоже, другое заметное их скопление — Кондопога, Питкяранта и Суоярви, но, кажется, самая многочисленная, крепкая по уровню и активная сейчас — в Лахденпохском районе.

Когда-то здесь был фактически один краевед — директор средней школы № 1 Лахденпохьи Леопольд Леонидович Нейкен. После окончания Учительского института в Петрозаводске в 1952 г. работает он здесь (в этом году исполняется полвека!), с 1964 г. и по сей день — директором. Преподавая русский язык и литературу, увлёкся историей этой земли, теперь уже тоже родной. Он — создатель школьного музея военной тематики, автор книги «Лахденпохья» в серии «Города и районы Карелии». Вышло уже три её издания, причём каждое следующее не повторяло предыдущее, пополнялось новыми сведениями, добытыми Нейкеном. А в те годы найти что-то дополнительное из истории до 1940 г. было, поверьте мне, совсем непросто: существовала негласная установка о том времени говорить скороговоркой, без подробностей — чужая, мол, история. Но это у государств и людей бывает своё и не своё прошлое, а у земли всё, что произошло здесь, — её высокая и трагичная собственность.

Краеведческое одиночество Л. Л. Нейкена было долгим, но вот не так давно в пос. Ласанен появились супруги Петровы. Им, приезжим, тоже стало интересно прошлое их нового местожительства. В соседнем пос. Куркийоки тем же увлёкся учитель географии Владимир Шулаев. И врозь, и вместе они повели ребят по предметным районным и республиканским конкурсам, где юные лахденпохцы сразу начали брать призы, — подрастает молодое поколение любителей местной истории, которая (чужая) для него становится своей.

Одно из последних дел «петровского» Краеведческого центра — та самая «привязка на местность» преданий, собранных Швиндтом, а когда видишь тот же «Камень-седло», у которого (до сих пор?) лежит на дне монастырское богатство… Впечатляет детские души. И не только детские. И второе. Древние карелы имели на высоких скалах систему «огневого предупреждения»: когда враг приближался с Ладоги, дозорщик зажигал сигнальный костёр, другой, в глубине шхер, видя это, запаливал свой, затем третий… И население пряталось в лесах или в крепостях-линна. Так вот, в Куркийоки периодически проводятся с ребятами подобные сигнально-костровые игры, и такое, уверен, особо если знаешь их происхождение, тоже впечатляет. И как!

Так давняя история зримо становится родной.

Кратко вспомнить о краеведческом «гнезде» в Сортавале (Т. А. Хаккарайнен, Е. Ф. Бультякова, В. П. Макаров…), в Питкяранте (В. Ф. Себин, П. В. Ильин…)… Нет, А. М. Пашков, один из участников конференции, скоро садится за написание докторской — по истории краеведения на Русском Севере, у нас в Карелии.

НА СТЕНАХ КРЕПОСТЕЙ

Продолжение конференции — в Приозерске, где послешвиндтовский музей «Крепость Корела» образовался–восстановился в 1962 г. и ныне имеет более 15 тысяч единиц хранения. Выступления специалистов, естественно, с «именным» акцентом.

Швиндт был одним из первых основательных собирателей и исследователей старинных карельских и финских народных костюмов. Как оценивала старший научный сотрудник Государственного музея «Выборгский замок» Юлия Мошник, только у них в фондах имеется 50 единиц хранения его находок — в основном рубах, передников и рукавиц. Вообще же Швиндт задумал написать 4 тома о том, как изменялся финский и карельский народный костюм на протяжении XIX в. В 1912 г. вышел первый из них — «Карелия», с разделами по волостям (рассказывалось и о русском костюме). В последующих томах планировалось представить костюм исторических областей Саво, Хяме, Уусимаа, Лапландии, Аландских островов, но…

Учёный подробно описывал все детали («материал в четыре нитки…»), есть и выкройки, так что их можно сшить и сейчас. А как поведала исследовательница из Музея антропологии и этнографии РАН (Кунсткамера) Ольга Конькова, в их питерской коллекции, например, имеется даже шляпа 63-го размера. Так и вспомнятся легендарные метелиляйнены. И в 1956 г., основываясь на столь подробных заметках учёного, был воссоздан женский карельский костюм «хозяйки Каукола».

Поездка на родину Швиндта в Мельниково (или в Ряйсяля?) и к Тиверскому городку, праздник «Летний вечер в Старой крепости» с выступлением озорного и серьёзного фольклорного коллектива «Ивушка» (под дощатой сценой — место бывшей могилы варяга!), посещение постоянной экспозиции крепости-музея и временной, привезённой из Кунсткамеры, коллекции Швиндта, в числе прочих предметов переданной им туда в 1895—1898 гг. (Тогдашний директор Кунсткамеры академик В. В. Радлов называл её «драгоценной».) А затем и внеплановые экскурсии по крепости Корела—Кексгольм (её стены шведы сложили, разобрав три ближние православные церкви), по знаменитой Круглой башне, ворота которой были обиты шведскими латами и где поначалу стояли орудия кругового обстрела, а затем, после вывода крепости из её военного звания, сидели в тюрьме и декабристы, ещё же раньше — жёны и дети Емельяна Пугачёва. Поклон Андрею Дмитриеву, сотруднику музея: поводил пешком по истории.

«Деятельность Швиндта — образец истинного служения родине» — слова главы администрации Мельниковской волости Эдуарда Камнева при открытии на краю былой родовой усадьбы Теодора памятной доски в честь учёного. А ветер всё время срывал с валуна наброшенную ткань ещё до торжественной секунды, так что казалось: камень этот стоит тут уж давненько. И под окнами одного из домов усадьбы — красно круглились, как и в давние годы, яблоки. И одна дорога вела к волостной кирхе, другая — в Приозерск, третья — к крепостце Тиверск.

Мы помним чужое прошлое своей земли. А своё? Автобус доставил нас к Тиверску, который в течение по меньшей мере столетия, вплоть до 1411 года, прикрывал с запада глубинные карельские земли Перешейка и «столицу» Корельской земли Корелу. От крепости мало что дошло до наших дней — фундаменты домов, почти 300-метровые остатки стен из валунов, а бревенчатые их навершия, понятно, не сохранились; неведомые нам, неспециалистам, следы кузницы и могил защитников, у одного из которых «в области груди со стороны сердца и в тазобедренном суставе обнаружены наконечники стрел». И обилие археологических находок вплоть до серебряного клада, сделанных здесь, кроме Т. Швиндта, Я. Аппельгреном, А. Н. Кирпичниковым, С. И. Кочкуркиной…

Крепость пала, предполагают, в результате внезапного налёта шведов. Сквозь неё давно летит безоглядное шоссе. Из окон автомобилей ни за что не догадаться бы, по какому историческому месту проезжаешь, и в 1988 г. стараниями тогдашнего председателя Мельниковского сельсовета Юрия Петровича Свинарёва здесь была установлена памятная доска: «Нашим предкам, русским, обильно полившим эту землю потом и кровью…»

Правда, судя по такой надписи, не совсем ясно, о каком времени идёт речь, ибо известно, что летом 1941 г. здесь, в пределах новгородской крепостцы XIV—XV вв., произошёл бой. Может, дополнить текст старинным грозным названием Тиверск (Тиуринлинна), возникшим, спорят учёные, то ли из личного имени варяжского конунга Dir’a (Diuri), то ли — скорее всего — от имени тиврульцев, одного из пяти «родов корельских детей», имевших «вотчины и дедины» даже на Белом море и Кольском полуострове? Или признать, что эти слова относятся ко всей короткой, но славной истории сих отеческих мест?

У «памятного» валуна лежал кем-то недавно положенный, но подсохший на жарком августовском воздухе букетик полевых цветов. Я тоже опустил рядом сорванный неподалёку стебелёк.

…За бывшими стенами крепостцы — туристические кострища, знакомая в таких случаях помойка с банками из-под консервов и пустыми бутылками из многих областей России. Вода в Вуоксе была тёплой и рассекалась руками легко. К порогам шли три байдарки с новыми гостями, кричавшими издалека: «Где тут можно пристать?»

МОНАСТЫРСКИЕ ПРИМЕТЫ

Участникам Швиндтовской конференции выпало нечаянное счастье побывать не только в Валаамском монастыре, но и в соседствующей с ним Коневской обители на Ладоге.

При подходе к Валааму сразу, ещё с озера, поразило великолепие отреставрированного Николы на входе в Монастырскую бухту, золото куполов на высоко парящем над бухтой Спасо-Преображенском соборе, с которого наконец-то сняли бόльшую часть реставрационных лесов. Потом запомнились «светские» торговые ряды у пристани с обилием сувениров и строгой иконной лавкой монастыря, протянутые за подаянием старые ладони…

На местном кладбище кого-то интересовала мифическая могила шведского короля Магнуса, я же для себя отметил три другие. «Мологский мещанин Василий Иванович Пучков скончался 10 августа 1871 года 41 г. от рождения» — город Молога теперь на дне Рыбинского «моря», и потомкам Василия Ивановича на поклон предку можно ехать сюда… «Преосвященный Киприан 1-й Епископ Сердобольский. Родился 21 января 1879 г. Хиротон. 10 марта 1913 г. Почил 18 июня 1914 г. Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни [Апок. 2, 10]» — «сердобольский», то есть с моей малой родины, нынешнего г. Сортавалы. Над холмиком преосвященного горела лампадка.

И ещё могила в дальнем от всех пустынном углу кладбища — некоей Камиллы Женари. По легенде времён существования на Валааме турбазы считалось: де, там покоится прах таинственной итальянки, которая увлеклась бравым русским офицером и… Ещё в 1975 г. профессор Петрозаводского университета Л. Я. Резников в одной из своих книг о Валааме недоумевал: «Откуда она родом? Что привело её на далёкий остров?» А позже мой товарищ, поэт Николай Гребенщиков, «озвучил» в рифму эту легенду и те же вопросы. Чуть позже обратились к архивам Ново-Валаамского монастыря в Финляндии, откуда выяснилось, что эта могила тёщи главного архитектора обители А. М. Горностаева. По приезде сюда она утонула, переправляясь на лодке через залив, и в знак особой благодарности к академику-строителю её тело положили здесь.

О Валааме есть общая память, но у каждого, кто здесь живал (за экскурсионное время она редко образуется), бывает и своя. Вот бы кто пожил тут подольше да порасспрашивал местных жителей и монахов! Попробую внести в эту мозаику свои малые штрихи.

ЗА ОТЦА И ДЕДА

Группа вышла позади монастырского каре на так называемую Красную площадь (это имя закрепилось от светских островитян, прозвавших её так по краснокирпичному «работному» зданию на краю). Экскурсия продолжалась, а я вспоминал и показывал дочери Марии, впервые попавшей на Валаам, как ночевал в одной из квартирок-келий этого «красного дома» в своём шароварном детстве 50-х годов, когда родители наезжали сюда за ягодами. Хозяин, статно-строгий дядя Коля, уходя на работу по покатой травянистой «площади» к дизельной станции, исчезал с моих глаз, как корабль в школьном учебнике: сначала не видны были его ноги, потом по пояс…

Позже, по рассказам отца, попал он за что-то сказанное «государственно супротив» в тюрьму, да так домой и не воротился. Жена его, сдержанно-весёлая тётя Дуся, приезжая в город по делам, подолгу останавливалась у нас, в тоже маловатой, но уж больше их келейки, квартире. Сын, рыбача с лодки, утонул. Дочь куда-то делась… А слева, помню, у них зеленел сад, куда мы тогда пробирались воровать сливы в рубаху. Я ещё удивлялся: «За сливами? Тут что, магазинские сливы растут?..»

…Монах, куда-то спешащий на велосипеде. Вход во внутреннее, сейчас собственно монастырское, каре. Милиционеры, сменившие прежних «охранных казаков». Женщины, которые не удосужились (не знали?) захватить с собой платки и переодеться из брюк в юбки, снабжаются в воротах и тем, и другим…

И поплыл с поднебесного верха густой звук главного колокола. По книгам знаю, что он, 1550-пудовый, был отлит в 1820 г. на самом острове «При державе… императора Александра Павловича… мастером города Валдая Алексеем Антоновичем Шиловым». И в 1940 г. не уехал в Финляндию с покидавшими обитель монахами, оставался тут в безмолвии.

Впрочем, почему в безмолвии. В том же, сорокалетней давности, детстве слышал я однажды его одиноко-торжественный голос: проходя от пристани к «красному дому» сквозь оба каре (тогда так и ходили), мой отец, будучи в моём сегодняшнем возрасте, наказал мне стоять и ждать, а сам быстро поднялся на колокольню и ударил в него, невидимого. Было боязно — нельзя ж! Но и не убежишь, не возразишь — отец. А с его стороны, мучаюсь понять, что это было? Может быть, неясная ему самому тоска по собственной молодости в деревне на далёком отсюда пудожском берегу, где звенели колокола, где он был свидетелем (или невольным участником?) тех событий, когда сбрасывали их с церквей весёлые парни?

В нижней церкви собора в полутьме шла служба. Я поставил две свечки — за своего отца Павла, который лежит в сортавальской земле, и его отца, моего деда Андрея, навек оставшегося здесь, на острове: «Упокой, Господи, души их грешные…»

Возвращаясь к пристани через Святые ворота, над которыми уже опять освящённая церковь Петра и Павла, увидел: и с той, и с другой их стороны на белых стенах лепятся гроздья ласточкиных гнёзд. По народным приметам, такой дом счастлив.

ВАЛААМСКИЙ  РАСПЕВ

Теплоход, опять приняв нас в свою многооконную утробу, скоренько обежал берега и причалил в Никоновской бухте. Тут, вдали от монастыря, чувствуется ещё густой светский дух: обилие сувенирных и даже питейных палаток, зазывные голоса продавщиц, шёпот местного мужика, предлагающего купить сига. Обход Гефсиманского и Воскресенского скитов, некогда вотчины турбазы, ныне возвращённых церкви.

В Гефсиманском уже не везде попадёшь — часть территории огорожена для живущего здесь монаха. В Воскресенском, в верхней церкви, четверо парней, профессионалы, исполнили несколько песнопений — знаменитый и уникальный, сказали, валаамский распев. Не специалист оценивать, но их чистые голоса, вдруг заполнившие небольшой храм, повисшие под куполом, и сейчас звучат в моей памяти. И в памяти дочери (призналась позже), впервые после дискотеки и телерадио услышавшей подобное.

Нижний храм ещё до предела убог. При турбазе здесь, где повторялась Иерусалимская церковь с гробом Господним, находилась прачечная, поэтому вид её описывать не стану. А с вытоптанной до бестравья горы Елеон, кажется, разглядел и узкую полоску своей материковой родины…

ЧУТЬ НЕ ЗАБЫТЫЙ КОНЕВЕЦ

Путь на остров Коневец, где с 1393 г. существовал Рождество-Богородичный монастырь, — из бухты Владимирской, а исторически Сортанлахти, то есть, обиходно, Чёртовой, хотя этимологически тут не всё бесспорно. А почему Чёртова? Когда на Коневце был освящён знаменитый Конь-камень, по преданию, жертвенник карел-язычников до прихода в их землю христианства, то крупные бесы, обратившись в ворон, улетели на материк, в эту самую бухту, меньшие же, обернувшись в комарьё, пьют кровь православных…

Сама бухта и остров после войны, в безмонашеское время, были отданы военным, которые вели здесь испытания морских систем, в том числе и стрельбы из орудий. Посему до недавнего времени дорога для гражданских сюда была на запоре. Слышал, что на некоторых картах даже сам остров, для Ладоги значительных размеров, не был указан. Теперь, после ухода военных, в бухте уже привычный в таких случаях полуразор с баржей, затопленной у причала так, что наше судно причаливало к нему не бортом, а только кормой — иначе никак.

В отличие от Валаама в моей домашней библиотеке о Коневской обители ничего не нашлось, кроме мелочей. Да и до обидного мало её, такой литературы, что подтверждали все вплоть до водившего нас по острову послушника Виктора. Печально. И объяснимо: Валаам древнее, история его побогаче, он и прежде, и сейчас под высоким патронажем, а Коневец много (очень много) беднее…

ПЕРЕСТУПАЯ ПОРОГ…

Обитель основана преподобным Арсением, который, родом с Новгородчины, совершил паломничество на Афон, где получил благословение на создание монастыря «в стране северной» и необычную икону Богоматери: младенец Иисус изображён на ней держащим в руке голубиного птенца. Икона эта теперь так и зовётся — Коневской Божией Матери. Сам образ находится в Финляндии, в Ново-Валаамском монастыре, куда в 1956 г. переселились монахи-беженцы с Коневца, здесь же — его копия (список).

Расцвет обители пришёлся на конец XVIII — начало XIX века. Тогда же возникло каре монастырских построек, внутри него — двухъярусный собор Рождества Богородицы, где часть икон писал художник Боровиковский. Причём проект храма, созданный профессиональным архитектором С. Г. Ивановым, переработал здешний старец иеромонах Сильвестр (Петров).

В начале XX в. братия насчитывала до 200 человек, теперь в монастыре 3 монаха, по нескольку послушников и трудников, а зимой на острове остаётся около 30 человек и живут при печке да свечке. Дизель есть, но мало топлива, поэтому электричество включается всего на два часа в сутки.

Мощи преподобного Арсения, в отличие от икон и утвари, никогда не покидали остров и вновь обретены в конце 1991 г.: их местоположение указал старый послушник из Финляндии, после чего почти сразу умер. Успел передать. По возвращении сюда монахов колоколов не имелось, и их роль исполняли пустые газовые баллоны, а целый звон (набор) колоколов был приобретён к 600-летию обители с помощью Церковного управления Финской Православной Церкви.

На площади позади собора шесть могил прежних игуменов с каменными (побитыми) надгробиями и седьмая (последнего, Маврикия, умершего в 1944 г. в Финляндии) — осенённая деревянным крестом.

До восстановления общего кладбища ещё не дошли руки. Роспись на Святых воротах восстанавливают бесплатно и во время своих отпусков сотрудники Эрмитажа. Реставрация не закончена, и, как сказал наш послушник-экскурсовод: «Может быть, больше и не приедут…»

Часовня, стоявшая на месте явления Богоматери благочестивому старцу Иоакиму, при военных стала «будкой ожидания кораблей». Сейчас перенесена на первоначальное место, на Святую гору, куда мы и идём. Успенская часовня на полпути. Новенькая, восстановлена по старым чертежам и освящена в 2001 году при финансовой помощи финского Общества поддержки обители «Коневец», которое вообще много делает для монастыря. До её появления здесь стоял крест, который помогал при зубной боли, так что паломники обгрызали его, и крест приходилось часто заменять.

На Святой горе в полукружье старых дубов — Казанский скит конца XVIII в., наиболее ранняя из сохранившихся монастырская постройка. Её фундамент повело, что делать? Тропа с остатками былой каменной лестницы (кстати, на острове совсем нет ядовитых змей: есть ещё один такой остров, по словам Виктора, где-то возле Исландии) приводит к огромному Конь-камню. Он и впрямь похож на голову лошади. На верху камня — часовенка с окнами вокруг.

На обратном пути Виктор обращает внимание на просеку, идущую от берега в глубь острова: вдоль неё корабли вели огонь по целям. Сам он никакого образования не имеет, работал в санкт-петербургской библиотеке книгоношей, читал разные книги и вот оказался здесь.

Уходя из монастыря, я заметил на дверях, ведущих на колокольню, меловую памятку звонарю: «На “Верую” — 12 ударов через Иисусову молитву… После “Достойно есть” — 3 удара… На “Честнейшую Херувим” — 9 ударов…»

…Замечали, как истоптаны пороги в наших домах, магазинах, на работе? Входя вовнутрь, мы наступаем на них, не обращая внимания. В церкви же пороги целы, ибо здесь переступают через них.

ТЕПЕРЬ НАРОД — ЭТО ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ?

Изредка, но встречал такие сведения в центральной прессе, больше заинтересованной скандалами. Всё чаще замечаю по развитию событий в Петрозаводске. Догадывался, но что-то мешало верить, что подобное происходит и в нашей «районной» провинции. Я о православизации интеллигенции, даже о воцерковлении особенно гуманитарной её части. Говорю о тех, кто искренне потянулся к тысячелетней вере предков. Духовно-долгое движение всегда отличимо от одноразового душевного порыва.

Вот и в ходе конференции, при неизбежном посещении храмов, что на Валааме и Коневце, что в Приозерске, признаюсь, я с некоторым сердечным удивлением видел: многие из участников идут под благословение, молятся, шепча неслышимые остальным слова, опускаются на колени перед иконами. Не стану называть имён и фамилий — это дело личное. Повторю расхожее: у каждого своя дорога к храму.

Как давно известно, народа без веры не бывает, ведь и атеизм — обрывочная, искажённая, но тоже вера, а уж истинная вера крепит народ изнутри, делает его народом. В конце концов, верующими были и Менделеев, и наши бабушки, сберёгшие для нас эту истончившуюся ниточку. И вот заметил: чем ближе к Санкт-Петербургу, тем больше интеллигенции в церквах. Так что, теперь народ — это она?

ДО ВСТРЕЧИ В СОРТАВАЛЕ?

Итоги конференции подводили под песни Татьяны Булановой: хозяева нового приозерского рынка в честь его открытия устроили для горожан грандиозный по местным масштабам бесплатный концерт на главной площади. Певица, как всегда, тосковала. Печалились и участники конференции. Даже у гостей-финнов, до того весёлых и сдержанных, дрогнули голоса при прощании с землёй предков, а на память оставили они свои подарки — старинные гербы своих волостей, «Историю Ряйсяля» и «Историю Пюхяярви», а также сигнальный экземпляр новой книги о Швиндте историка Пиркко Сийо. «Нам приятно, что вы так глубоко изучаете нашу историю», — сказал один из них, и уже на пороге мы с ним обнялись, говоря какие-то встречные добрые слова, не понимая друг друга. «Нашу?» Это и наша история, ибо сия земля — наша общая родина.

И уже прозвучала мысль сортавальцев: в следующем, 2002 году музею Северного Приладожья исполняется 10 лет, а с момента основания Сортавалы—Сердоболя — 370. Так что, встретимся там?

Вернуться обратно

"Кирьяж" Краеведский центр п. Куркиеки. 

Авторы:   Петров И. В., Петрова М. И.

E-mail: kirjazh@onego.ru