В. П. Судаков

Вернуться обратно

КРЕПОСТЬ КОРЕЛА

Замес легенды с тяжкой одой

калён истории огнём.

Её вложили в эти своды,

и камень башен — из неё.

...Чадили дальние погосты,

горел ремесленный посад.

Пали! Непрошеные гости

железом невдали бренчат.

В детинец! Там прицельны пушки,

стрельцы готовы. Эй, туда!

Глядь, сам Иван Михайлыч Пушкин.

Ну, встретим свеев мы тогда!

И стены огнем отвечали

и встречным боем через лаз.

Едино гладу град сдавали,

да злой измене — только раз!

И снова штурм! Одна награда:

не тронь отеческих оград!

Как щит Олегов на Царьграде,

обивка врат — из шведских лат.

..Мелка владычная Вуокса,

Узьерва, коль на русский лад,

и крепостца наивна ростом

мне, современнику громад.

Но здесь карел и русич —

каждый! —

знал род и честь свою на ять.

Заросшей, крохотной, отважной,

ей бы игрушечкой стоять,

являть пример веков бездонных

вперёд еще на сотни лет.

...У бывших грозных бастионов —

помойка. Рядом туалет.

1985 г.

КОЛОКОЛЬНАЯ  ЗЕМЛЯ

(Хроника, 2001 год)

I.    Валаамский роспев

По народным приметам дом, на стенах которого гнездятся ласточки, — счастливый. На Святых воротах Валаамского монастыря, ниже надвратной церкви Петра и Павла, лепятся гнёзда этих птиц.

Без рыбачьих моторок вода —

не кончается русская драма,

но, клубясь, облаков невода

тяжелеют твердыней Валаама.

Суетилась на пирсе толпа:

ждали Путина и Патриарха,

а моя заповедна тропа —

сквозь ворота небесного страха.

По родной Палестине пройду:

гефсиманские яблоки рыжи[1].

Знать, извечны измены в саду,

но с горы — я свой берег увижу,

«Красной площади»[2] жухлый наряд

и монаха на велосипеде.

…В нижней церкви[3] две свечки горят —

об отце и о деде.

Не прощай меня вовсе, Господь, —

я однажды забыл о их боли.

Упокой их душевную плоть,

мя пусти по земле колокольной,

чтобы выбрести путь до конца

по высоким утёсам Андрея[4]

и коснуться песка Коневца,

что иных чернозёмов добрее,

и обнять этот малый простор,

где саднят якимварские[5] раны,

куркийокский сигнальный костёр[6],

знак Варашев…[7]

                           Видать, ещё рано

опускать на колени бразды

и подсказки выслушивать слева,

но уже не забыть до звезды

валаамского эха-роспева:

будто, стоя — под купол лечу,

и над ним, и над лесом, и выше…

Прижимается дочка к плечу —

и она тоже слышит!

II.     Молчащие предания

На Ладожском побережье существует предание, что когда-то в этих местах жили огромные люди, так называемые метелиляйнены, или мунккилайнены, которых постепенно вытеснили отсюда лапландцы и финны.

Т. Швиндт. «Народные предания Северо-Западного

Приладожья, собранные летом 1879 года» (перевод с финского Марины Петровой)

Народ ушёл, его сказанья дышат,

и горизонт крестами сосен вышит…

— А вон за той, безлесый мыс, горою

был монастырь. Но грянул шведский гром.

Тогда монахи тёмною порою

свезли сюда священное добро

и тут под берег опустили в воду.

Со дна звенели их колокола! —

экскурсовод Марина пальцем водит

и — в камень наподобие седла.

Сквозь тёплый дождь, упавший с неба трижды,

заливы в скалах — бронзовая тишь,

и, вроде, не на родину глядишь ты,

а пред картиной вечною стоишь.

Пусть выйдет великан-метелиляйнен,

Ступнёй тяжёлой гору сотрясёт!

А не выходит что-то на поляны.

Нема трава, недвижен полог вод.

Земля моя — родная, горевая,

трём сыновьям[8] взрастившая крыла!..

Иль отчина немилой не бывает?

Но почему ж молчат колокола?

И вкруговую ходят злые тучи?

И не сыскать на родине родни?

Но обернись: как и тогда, на кручах

опять горят сигнальные огни.

Что знает Журавлиная река[9]

и шепчет городам издалека?

III. Тиверский городок

В лето 6919 <1411 год. — В. С.> пришед Свея воиною и взяша пригород Новгородскыи Тиверскыи…

Новгородская первая летопись младшего извода

Во мне соединились времена

и разомкнулись небеса и почва…

От груза разрешились рамена —

так полегчало, хоть завой по-волчьи.

Я не привык без тяжести страны,

иначе я зачем, мужик и воин?

И за её родительские сны

всей кровью отвечаю, всей судьбою.

А тут — не колыхнулась и свеча,

и дом мой полнят речи, речи, речи:

«И кто с мечом!..»

                        Пришли к нам без меча.

Точней, с мечом безверья и беспечья.

Теперь, смотрите, зажалеют нас,

потом захвалят — обопьёмся брагой.

Нам бы себя понять, в который раз,

и заострить последнюю отвагу,

не отпуская душу на торги!

Не жди покуда, берегиня-лада!

На стены поздно: на дворе враги,

неотличимы, но узнать их надо:

победные к лицу им шаг и стать,

нам — поражений ведома дорога.

…Кричат с байдарки: «Где тут нам пристать?»

Неужто припоздавшая подмога?

IV.  Корела или Кексгольм?

Стены Кексгольмской крепости шведы сложили из камня разобранных ими нескольких окрестных православных церквей.

Из рассказа музейщика Андрея Дмитриева

Низенький, в яблонях, сей городок

с древним ядром крепостцы на отлёте,

с кирхою…

                     Как вы его назовёте,

так и сдадите экзамен-урок:

Кόрела или Кексгольм, наконец?

Шведам российская слава не снится,

время смешало сказаний страницы.

Круг её стен — как исторьи венец.

Мимо кузнечика в тёплой траве

водит Андрей от варяг к декабристам[10].

Плотно слежались эпохи, бугристо —

то-то работы ещё голове!

Сердце ж глядит из бессонных бойниц.

Камни алтарные стёрты губами,

небо — и тоже родное! — над нами,

но пораскрыты ворота столиц.

Смута в державе, и ворог вокруг.

Что теперь стены, пусть даже святые!

«Отче Сильвестре, боярин, а тыи,

в Тиверске, град не испустят из рук?

Надо подмочь. Нешто мы напоказ!

Киснет душа, и на думах короста.

Вдем под Узьерву, взойдем — за Вуоксой.

Знаю упрятанный лаз…»

V. Площадь

Посмотришь в зеркало — заглянешь на тот свет, увидишь душу свою и умрёшь.

Б. А. Рыбаков. «Язычество древних славян» 

Пройти меж двух зеркал,

не глядя ни в одно:

пусть отраженья в них

друг друга не узнают, —

старинная игра,

но выгляни в окно:

на площади навзрыд

идёт игра земная.

На двух её концах

восстали два вождя[11],

поднявших на дыбы

(на дыбу) мать-Россию.

За этот общий грех

кровавого дождя

им не дано сынов,

а нам — что мы просили.

И мы живём меж них,

держа двойной удар,

а тут — терпи, душа,

праотчую крапиву.

Сегодня праздник здесь:

открылся… Да базар!

Дымки от сигарет,

«продвинутое» пиво[12].

Вот день календаря —

что новый век и год,

когда поёт для всех

Буланова[13] бесплатно!

И до утра гордись,

пляши, честной народ!

Но гаснет за ларьком

круг неразменный злата.

Послесловие

Ты вези меня, автобус, вези

из ночных садов в полуденный час…

Ты прости меня, Елена, за жизнь.

Вот такая она вышла у нас.

А дома повдоль дороги без рам,

время подлое — измены и краж…

Никому-то я тебя не отдам,

и меня ты, знаю я, не предашь.

И накатится зари колесо,

новый день подарит верную весть…

Я тебя люблю-прощаю за всё,

потому что… Потому что ты есть.

Посреди державы тонкая дверь,

дочь-росток, друзей охранный собор…

Ты не плачь, уже я близко теперь —

лишь проехать этот лес, дальний бор.

И совьётся путь-дорога в кольцо,

а земля очертит круг-небосвод…

Подними на стук родное лицо,

и душа к душе навек прирастёт.

Август 2001 г. —  июнь 2002 г.

Вернуться обратно

"Кирьяж" Краеведский центр п. Куркиеки. 

Авторы:   Петров И. В., Петрова М. И.

E-mail: kirjazh@onego.ru