Сортавала-Сердоболь

В. П. Судаков 

Вернуться обратно

Ныне, кажется, большинство жителей моего города знает, что некогда он имел, кроме финского, и русское имя, чему лишним свидетельством — обилие старых книг и документов, в которых он обозначен этим славянским словом. Но оба его названия одинаково древни, и в ходе многовековой борьбы России со Шве­цией та сторона, которая завладевала здешним Никольско-Сердовольским погостом, позже городом, по праву победителя и называла его, как хотела. Затем хозяева менялись, и ситуация переворачивалась. Притом потерпевшие поражение, даже отступив далеко отсель, упорно не признавали «чужого» имени, продолжая кликать его по-своему.

Так длилось до отделения Финляндии на ночной новогодней грани 1917 и 1918 гг., когда из Сердоболя он опять «обернулся» в Сортавалу, а новый его — с 1940 г. — владелец, советская власть, видимо, лелея дальние политические цели (этот край вошел в состав Карело-Финской ССР), предпочла нарушить дав­нюю традицию, оставив ему финское имя, тогда как большинство оказавшихся в Ленинградской области селений (не только, но и — озер, рек, горок...) решительно и скоро поменяли свои названия. А наш город так и остался в чуждом для русского уха обличье, теперь, с годами, ставшем вполне привычным, хотя и так же — ничего не говорящим. Но, повторяю убежденно: оба этих имени исторически равны и должны равно почитаться, хотя чужое оставляет равнодушным, а свое — убыстряет битье сердца. И всё же, как конкретно происходила эта непримиримая топоними­ческая борьба, бывшая отражением войны реальной?

Что первее?

Арабский географ Идриси в своем труде 1154 г. о Европе привел и карту ее — от Итиля на Волге до Англии и Испании. На ней указаны и Киев с Новгородом, а вот Ладожское озеро не начертано, хотя южные берега Балтики обозначены. Места, где должно бы быть нарисовано Ладожское озеро, и тем более территории севернее его на карте знатока густо заштрихованы: незнаемая ему земля. Но в самом тексте Идриси упоминает здесь некую Сортау — «страну магов, на побережье», что позволило финскому профессору Ойве Туулио выразить мнение, будто это слово означает местность, позднее названную Сортавала. Мифологичность как самого текста араба, так и подобного допуска нашего совре­менника-финна очевидна, поэтому перейдем к более конкретным суждениям.

«Едва ли не первое известное нам письменное упоминание топонима Сортавала относится к 1468 году, — сообщал в одном из номеров районной газеты "Красное знамя" за 1982 г. научный сотрудник Ленинградского отделения Института языкознания, кандидат филологических наук, действительный член Географического общества СССР Е. А. Левашов. — Приведено оно в дип­ломатическом документе <"протоколе уездного суда", — уточнял финский исследователь Мартти И. Яаттинен из Ювяскюля. — В. С.> по поводу нарушений соглашения о русско-шведской границе. Русский оригинал соглашений утрачен и о старей­шем облике топонима приходится судить по идентичному шведскому тексту (на нижненемецком, втором государственном языке тогдашней Швеции): "Также не должно наносить никакого вреда в Сортавала (Sortawala, Sortewala) и в новгородских землях"»[1]. «Поскольку в Северном Приладожье в XV веке еще не было шведского населения, можно с уверенностью полагать, что перед нами исконно местное название, — продолжал ученый. — И так как в межгосударственном документе <или все же в материалах суда? — В. С.> недопустимо заметное разночтение в написании топонимов, правомерно думать, что и в русском официальном тексте фигурировал тот же топоним или его русский фонетический эквивалент»[2].

Позже, в своей статье «Сортавала (материалы к этимологии топонима)», опубликованной в сборнике «Прибалтийско-финское языкознание» (Петрозаводск, 1988), Е. А. Левашов выска­зался более подробно: «Первое упоминание <уже так! — В. С.> о нем относится к 15 августа 1468 года — в дипломатическом документе по поводу нарушений недавно <здесь и далее подчеркнуто мной. — В. С.> заключенного русско-шведского согла­шения о границе. Поскольку соответствующий русский ориги­нал соглашения утрачен, о старейшем письменном облике топо­нима приходится судить по шведскому документу, не идентичному, надо полагать, русскому в орфографии собственных имен... Топоним, четырежды упомянутый в документе, имеет разное на­писание: Sartwal, Sortewala и Sortavala, что говорит о его орфо­графической неустойчивости, которая обычно характерна для этапа освоения иноязычного имени...» При этом исследователь ссылается на труды 1924—1970 гг. таких известных финлянд­ских историков, как Р. Маусен, У. и Э. Карттунен, Я. Яаккола, Э. Кууйо, И. Тиайнен.

Так не так, а выходит, что однозначно первороден именно этот (Сортавала) топоним и чего тут наводить тень на плетень с кому-то любезным Сердоболем? Не будем, однако, спешить. Вспом­ним, как в те времена составлялись договоры: каждая из сторон в своем оригинале текста название местности, как правило, писа­ла — используя свою (!) звукопись, а не в точности воспроизводя некую общую, которую даже и не согласовывали, и уж тем более не ту, что признавала сторона противная. Например, русичи в своих летописях и документах Стокгольм долго обозначали как ... Стекольну, на свой лад, согласно нормам родного языка, озву­чивая слово: «И тот государя твоего дворянин застал Свейского короля в Стекольне, и он тебе к себе итти велел, а сам Свейский король из Стекольни пошел к рубежу...»[3] («Список с грамоты, какова послана к английскому послу» Ивану Ульяновичу Медрику, октябрь 1617 г.). Варяги, вон, Новгород знали как Хольмгард, Русь же и вовсе именовали образно, по внешнему впечатлению, а не по этносу — Гардарикой, страной городов!

Так что вопрос о первородности Сортавалы в этой части еще более спорен. И другое. Да, мы столицу Великобритании знаем как Лондон, а не Ландон (выговор англичан), стольный град Ита­лии называем — Рим, тогда как сами итальянцы произносят — Рома. Но тут уж особенности языка (и языка), а не искажение. Вообще я немало поразился живучести «особого» подхода финнов к топонимам иной страны. Они и сейчас зовут Санкт-Петербург: Pietari (Пиетари). То есть — переводя имя русского города на свой язык. А листая одну современную, изданную (на русском языке) за самым близким для нас рубежом брошюру по истории Финляндии, увидел очередное подтверждение тому. О факте под­писания Ореховецкого мира там было сказано дословно следую­щее: «В 1323-м году на острове Пяхкинясаари <то есть на Орехо­вом же! — В. С.> был заключен вечный мир на все времена с це­лованием креста между Швецией и Новгородом»[4]. А ведь район Невы никогда не входил в состав Финляндии!

Кстати, этот наш Орешек с 1611 г., когда край захватили шведы, стал зваться Нотебургом («ноте» — орех, а «бург», есте­ственно, — город, крепость). То есть шведы тогда не переиме­новывали старую русскую крепость, а перевели ее имя на свой язык, только — завладев ею. Орешек — «тот же Орехов, только на шведском языке»[5], — писал в 1875 г. исследователь Ладоги А. П. Андреев. И лишь наш император, вернув эти земли под свою державную руку, переназвал ее в 1702 г. в Шлиссельбург («Ключ-город»), а в 1944—1992 гг. она и вовсе звалась Петрокрепостью, таким образом получив с рождения третье (и пятое, если считать «переводные») имя. Попутно: древнюю Корелу (Приозерск) шведы переиначили в Кексгольм, название которого, как сообщал тот же А. П. Андреев, «в простонаро­дье Кемзоль»[6].

И еще, опять же попутно. Русские, в итоге войны со Швецией приобретя в 1809 г. Финляндию, не стали изменять данные преж­ними ее хозяевами шведами названия городов и сел, и так про­должалось до конца общеимперского 1917 года. Но финны, став самостоятельными, тут же переименовали: Гельсингфорс в Хель­синки, Нейшлот в Савонлинну, Вильманстранд в Лаппеенранту, Фридрихсгам в Хамину, Иденсальми в Ийсалми, Кексгольм в Кякисалми, Сердоболь в Сортавалу... На одной недавней финской карте видел: возле точки Выборга стоят и это название сего горо­да, и Вийпури, а вот возле Сортавалы нет её русского имени.

В скобках: на берегу Финского залива недалеко от Санкт-Пе­тербурга до 1940 г. была еще одна Сортавала, ныне пропавшая! А в Пензенской области — «полуродственник» Сердобск. Пото­му, окончательно отвлекаясь, немного о городах-тезках. Так, в Ка­лифорнии есть Севастополь, Новгород и даже Москва. Видимо, на их месте были поселения, основанные выходцами из России. Вообще США можно считать страной топонимических (геогра­фических) заимствований. Здесь есть 24 Варшавы, несколько Санкт-Петербургов, Токио, Лондон, Неаполь, Париж и многие другие «звучные» и малоизвестные названия городов Старого Света и не только его. Например, Берлины имеются в штатах Ил­линойс, Массачусетс, Мэриленд, Нью-Хэмпшир, Нью-Йорк, Нью-Джерси и т. д., причем самый большой американский Бер­лин (штат Коннектикут) насчитывает около... 17 тысяч жителей. Но Парижи есть и в России: один — на Урале, неподалеку от Магнитогорска (там же и Варшава, и Берлин, и Лейпциг — назва­ния им дали казаки-однополчане, вместе селившиеся здесь, на краю казахских степей, когда вернулись из французского, против Наполеона, похода), второй — возле Самарканда. Так захотел «железный хромец» Тимур, мечтавший покорить мир, вот и оста­лись вокруг его столицы кишлаки (!) Париж, Мадрид и Пекин. Но пора и возвращаться к документу 1468 г.

...То есть, отыщи историки русский оригинал того сог­лашения-протокола, и я не удивился бы, если бы в нем оказа­лась не Сорта(е)вала, а любезный моему сердцу Сердоболь (Сер-доволь). Ведь составленная всего три десятилетия спустя (в 1499—1500гг.) Переписная окладная книга Водской пятины погост, из коего и возник наш город, именует (повторюсь, уточ­няя) как — Никольско-Сердовольской: «Волость Спасская Вала­амского монастыря в Сердоволи»[7]. А ведь тогда еще не завелась современная зараза столь быстро и бестолково переименовывать города и погосты. Деревни, бывало, переназывали, но обратите внимание на причину этого: «... в актовых документах крестьяне называли населенный пункт по-своему. В писцовых же книгах (представители московской администрации) либо искажали его, либо давали ему другое название, например, по имени первого поселившегося на данном участке крестьянина» (Г. М. Керт, док­тор филологических наук, Петрозаводск). Города же...

И от Сердоволи до Сердоболя путь много ли дальше, чем от Сортевалы к Сортавале? Впрочем, близко и от Сердоволи до Сор­тавалы! Выходит, самое логичное — предположить, что, во-пер­вых, налицо тот самый случай, когда в силу общих тогда тради­ций, согласно своему языку каждая сторона заносила в бумаги — свой вариант прочтения, а потом, с течением веков, продолжала в пику воинственным соседям настаивать именно на нем. Да и не обязательно «в пику»: просто храня свое имя своей земли! А так­же из соображений чисто политических, единолично претендуя если не на прямую, то уж на власть прошлую. С интуитивным прицелом на будущее. Во-вторых, и это главное для нас ныне, оба имени нашего города — исторические ровесники, оба — равнове­лики и равно дороги. Просто одному сердцу милее одно, друго­му — другое (сердцу не прикажешь). Тут-то и выявляются люди с родовой памятью и те, кто исходит из привычки, простого упрямства и тому подобного.

Как известно, имя погоста и города фиксировалось в состав­ляемых время от времени налоговых («окладных» по-русски) книгах, сначала — российских, а после захвата Северного Приладожья шведами, — естественно, в шведских. Не буду спорить о первородности-второстепенности того или иного названия (не специалист), просто приведу их написания в этих книгах, распо­ложив оные в хронологическом порядке, и думаю, многое станет ясно уже из этого перечня: 1500 г. (русский текст) — Никольско-Сердовольской, 1550 (русский текст) — Никольско-Сердовальский, 1590 (этот и далее — шведские тексты) — Sordabolski elle Nicholski Sochn (...или Никольский удел, земля, территория), 1618 — Sordowolski Pogost (так и написано, с опорой на русский термин территориально-налогового деления!), 1631 — Sordowala pogost. Шведский документ 1642 г.: «Около Сортавала (Sordavalla, Sordevalla) основать город...», то есть собственно Сортавалой, по мнению финских историков (в частности, У. Карттунена), «перво­начально назывался небольшой мыс, являющийся частью острова Риеккала и находящийся поблизости от нынешней Сортавалы (за проливом Ворсунсалми). На этом мысу была поставлена первая в Карелии церковь (Никольская)» (Е. А. Левашов). Другой источник красноречиво оговаривается: «Сердоволя (Serdovola), которая обы­чно пишется и называется Сортавала (Sordavalla, Sordevalla), — это маленький городок в Кексгольмском лене». В 1643 г. — переве­ду топоним в русскую графику — шведы писали его как Сордовола, Сордовалла, Сердовала погост. На изданной в 1651 г. Пискатором карте Гесселя Герритса, где наш город был впервые обозначен, он поименован как Сордовало, в 1673-м писался как Сордавалла и даже Сордвалла (описка? пропуск буквы?)...

При этом сами русские, говоря о тогда утраченной для них моей будущей родине, уже начали настаивать на своем написании (звучании) топонима. Так, в царском указе 1620 г. сказано: «Пи­сали есте к нам, что приходил <....> из-за рубежа ис Корельского уезду Сердоболского погоста крестьянин Гордюшка Иванов...»[8]. Ну, а с возвратом сюда русичей возвращается и русское, даже в несколько неожиданном варианте, имя городка — первая россий­ская газета «Ведомости» в номере за 14 февраля 1705 г. о рейде русских войск извещала коротко и энергично: «Писал к великому государю окольничий и воевода Петр Матвеевич Апраксин, что ходил он с ратными людьми в Корельский уезд и, не доходя до го­рода за несколько верст, в месте, имянуемом Сердобольск, <...> их, шведов, 300 человек побил...» Известно, что отряд Апраксина шел от Сермаксы по льду вдоль восточного берега Ладоги. Так, может, и бой произошел в ближних к городку шхерах — не у ост­рова Риеккалансаари ли? У того мыса — «в Сердоволи» (Сортавала)? Тем более, что находки оружия тех лет на дне близких отсюда ладожских проливов (переданы в Музей Северного Приладожья) косвенно подтверждают это.

Позднейшие написания имени города (собрано Е. А. Левашо­вым): «Сердавала, по-русски Сердоболь называемой»[9], «Сердоболь <...> по-финляндски называется Сордавала»[10], «От Кексгольма до Сердоболя, или, правильнее, Сордавалля <...> (Сердо­боль тож)»[11], «Сортавалы, иначе Сердоболя»[12]. Проследив же погодно имена протогорода, задумаемся: перед нами не схема ли того, как менялось обличье слова при переходе из языка в язык? Не в шведском ли, 1590 года, Sordabolski отгадка русского — Сердобольского, а в шведском, 1642 года, Sordavalla — финского Sortavala, Сортавала, как более соответствующего их фонетике? И о чем тогда спор, какое имя истинней? И с какого бока тут Сортау? — повторю снова. Загадку сию создали люди. Возможно, вполне сознательно, а мы...

Е. А. Левашов делает попытку обозначить путь появления русского Сердоболя: «Древнерусское имя Сердоволя — это фоне­тический слепок карельского Сортавала. Поэтому бесполезно ис­кать первоначальный смысл топонима на русской почве. Иное де­ло — Сердоболь. По-видимому, в его основе древнерусское суще­ствительное "сердоболь" — "родственник" (его собирательная форма "сердоболя" — "родня", "родные", "род"). Смысл перехо­да Сердоволя в Сердоболь состоял, очевидно, в том, что непонят­ное было заменено понятным (<...> вот сходные примеры: Salmi — Соломенное <...>). И эта перемена произошла, можно предполагать, не в Северном Приладожье, где топоним Сортавала-Сердоволя ощущался как единый, хотя и разноязычный, а где-то вдали, в русской среде <"...Сердоболского погоста крестьянин Гордюшка Иванов..." — В. С.>».

Если Е. А. Левашов в 1982 г. настаивал, что первично Сортавала, а Сердоболь — его производное в восприятии русских, то другой ученый петербуржец, доктор геолого-минералогических наук А. Н. Казаков, изучив историю вопроса, был уверен чуть ли не в обратном: «Не трудно видеть, что "Сордавалла" или "Сордавала" есть приспособленное к нормам шведского языка русско-карельское название "Сердоволь". Это заимствование не отрицают и сами шведские историки»[13].

И всё же, как конкретно разгадывали загадку имени?

Легенды и версии

Не обошлось, конечно, и без народных преданий. В одной из карельских легенд действует «князь Сардовани, живший там, где теперь Сордавалла, или Сердоболь» (из корреспонденции «Поездка на Валаам», опубликованной в 1875 г. в газете «Сын отечества»), — подсказка Е. А. Левашова. Или вот еще. Де, бесы, изгнанные монахами Валаама при его освящении, вынужденно перебрались на материк, в место, которое здешние жители и про­звали как Сортанвалта (финское «сорта» от русского «черт», «валта» — власть). «По легендарным известиям, местные жите­ли, страшась наступающих финнов, называли их чертями, что отложилось в топонимике» (Е. А. Левашов). А по-иному немного: от заклинания тех же монахов, изгнавших нечистую силу с освя­щенного монастырем острова Валаам «Черт, вали!» или «Черт, валяй», которое то ли было просто сказано, то ли высечено на скале (черти бежали на материк), а населением воспринято по своему: «сортавала...»[14].

Чертовым местом оказывается моя родина? Ну что ж, Валаам отсюда недалек, и в таких случаях «религиозные» версии не столь и редки. Напротив уже другого знаменитого ладожского островно­го монастыря, Коневского, есть селение, по-карельски именуе­мое — Сортанлакс, а по-фински — Сортанлахти, что в переводе на русский означает — Чертов залив. «Названий со словом "черт" только вблизи города несколько — русские Чертова гора, Черто­во болото <добавлю:  Чертов пролив. — В.  С.>, карельское "Сортасаари"  (Чертов остров), — подсказывает сортавалец, действительный    член    Географического    общества   России Ю. Д. Дрыгин. — Но <...> когда его население стало преобладаю­ще финским, появился топоним "Хийденселкя" (Чертова возвы­шенность)»[15]. Так что пугаться «чертовщины» не стоит, да и долж­но ли имя отчины пугать? От подобного «испуга» уводит явно последняя по времени возникновения легенда, которую я и сам слышал от своего отца-переселенца (впрочем, ее знают множест­во моих земляков). Мол, когда приезжал сюда царь-работник (а на самом-то деле он здесь никогда не бывал), то его спросили: «Как назвать этот город?» У Петра же вдруг отчего-то заныло в груди так, что вскричал или тяжко простонал он: «Ой, сердце болит!..» Вот и — Сердоболь... Но то легенды. А какого мнения специалисты? А. Кёнёнен считал, что топоним Сортавала (о Сердоболе ска­жу позже: финны, ясно, пеклись о своем) происходит от древнейшего карельского (финского) личного имени  Sortava (Sortua, Sordalainen, Sordanainen). Его соотечественник Э. Кивиниеми, допуская и такую  возможность,  при анализе прибалтийско-финских названий, производных от причастий, приводил ряд ми­кротопонимов с основой «сортуа» (карельское «сордуа», венское «сорта») — «ронять, валить, опрокидывать», и такие топонимы действительно встречаются возле Кяппясельги и Лижмозера. Имеется и мнение, что всё пошло от финского глагола sortaa — «угнетать, притеснять, порабощать» или sortua — «пасть, гиб­нуть». Мол, в схватке местных жителей с пришельцами первонасельники потерпели поражение. А может, от карельского sordo — «выгон для скота, устраиваемый путем рубки деревьев так, что они, упав друг на друга, образовывали служившую много лет естественную изгородь»[16]?

Точка зрения Мартти Илмари Яаттинена (кстати, уроженца окрестностей г. Сортавала) — цитирую его статью «Тысяча лет Сортавалы»[17]: «Город имеет древнее название, которое соотно­сится, по мнению филологов, с земледелием. Слово "сортаа" означает рубку леса под пожогу. Причастие "сортава" — возделы­ваемую местность. В некоторых говорах Олонца до сих пор существует слово "сорта", которое означает расположенную на холмистой местности пашню. В топонимике окрестностей Сортавалы встречаются многочисленные Сортасаари и Сортамяки. Поэтому едва ли можно однозначно построить народную этимо­логию об угнетении людей или дать ссылки на русское слово "черт", хотя основания для них имеются». Вот поди ж ты!.. Тот же Яаттинен в своей статье «Карельский культурный ландшафт», опубликованной в книге «Pro Karelia» (мне известен письменный вариант ее интернетовского сайта), подкрепляет свою этимоло­гию следующими подробностями: «Более тысячи лет назад в Карелии появилось мощное орудие труда — железный топор, — позволившее валить деревья для пожоги <...>. Самым ранним следом в языке тех времен является слово "Сортавала", означающее место, где живут те, кто валит деревья. Деревня с на­званием Сортавала находится в приходе Уусикиркко по соседст­ву с озером Куолеманярви» (с. 25).

Еще версия: Сортавала (Сордовалле) — якобы «разрушенные высоты»[18], — подсказка Е. А. Левашова. Я. К. Грот (подсказка уже Ю. Д. Дрыгина), проезжавший через наш город что-то сотню с небольшим лет назад, сетовал в письме финскому языковеду А. Э. Альквисту (1826—1889), что слава Валаамского монастыря поглотила славу округи, оставив лишь два старинных названия — Сердоболь и Сортавала. Но особенно заинтересовался этот рус­ский академик-филолог вторым именем: «Была высказываема догадка, что оно происходит от фин<ского> причастия sortawa (рассекающий), потому что селение построено у залива, далеко вдавшегося в берег Ладожского озера, слог же -lа служит часто окончанием в именах мест»[19]. Профессор же Гельсингфорсского университета Альквист в ответе Гроту был еще осторожнее, отметив, что «корень названия города Сердоболя покуда должен считаться неизвестным»[20]. Оба адресата хоть и считались тогда видными учеными  (первый  славистом,  второй  финно-угро-ведом), но не были топонимистами, а другие специалисты их ран­га и не ставили себе целью разгадать смысл, происхождение этих слов. Ибо что он для них значил, отдаленный наш городок?

Тут прямой резон вспомнить и о первопоселенцах на этой земле — дикой лопи новгородцев, лопарях-саамах по-современ­ному. Откочевав далее на север и растворившись в здешних про­сторах, постоянно забываемый позднейшими хозяевами вплоть до нас этот древний народ тем не менее не запропал вовсе и сре­ди наших скал и вод, смутно просвечивая своей летучей речью, уплотнившейся и замершей недвижно — в названиях островов, заливов и горных кряжей. И если на крайне западном конце Корельской земли имя самих лопарей прямо прочитывается хотя бы в имени лежащего при озере Сайма финского города Лаппеенранта («Лопский берег»), то на восточном краю колыбели древ­ней корелы, на берегу Ладоги, как бы начертана давно, да поис­терлась от времени надпись — другой лопский знак-отметина. Оказывается, имя моего города можно прочесть, исходя и из саам­ской версии, что попытался сделать питкярантский краевед Петр Владимирович Ильин. Краткая суть его доводов.

По-саамски «чорр» и «джерр» — горный хребет. Верно, что звучит близко с первым слогом в названии Сортавалы? В топони­ме есть и слог «ва», а на саамском языке «авв» значит — откры­тый, «алл» — высокий. Сочленив три этих слова-слога, получим «Чорравалла», то есть «Высокий открытый хребет», которых в здешних окрестностях предостаточно. От «Чорравалла» до «Сортавала» всего пара шагов, нетрудных при переходе слова из языка в язык. Возможен, по П. В. Ильину, и другой вариант про­исхождения этого имени. Летописная корела когда-то назвала наш залив, «далеко вдавшийся в берег Ладожского озера», — Чорравайвук. Или — Залив открытого хребта, Залив при... По­томки переназвали его в Чорртайбола — Хребет, где проходит зимник (зимняя дорога). А такой зимник, по которому было удоб­но ездить к соседям с товарами и за оными, вполне вероятно, про­легал тогда через гористый Миккельский предел между Ладогой и Сайменскими озерами Саволакса (Маткаселкя, кстати: «мат­ка» — путь!). Во всяком случае, историками зафиксирована дей­ствовавшая минимум с XV в. торная дорога древней корелы от Господина Великого Новгорода через Ладогу и по системе рек и озер до «моря Каяно» (северная часть Ботнического залива) и, правым рукавом, — до Белого моря. И где-то здесь, в районе наших шхер, тот великий торговый путь «из корелы в лаппи», как я его называю, входил в речные устья.

П. В. Ильин недавно предложил и третий вариант возникно­вения топонима Сортавала. Как известно (определились ученые), «где-то в районе Сортавалы» некогда проходила межэтническая граница между летописной корелой и племенем весь (будущими вепсами). Ильин приводит в пример некоторые местные вепсские этнонимы: Вепсясуо около Харлу, Вепсяла («дом, хутор»), Вепся («род» и «двор») в Импилахтинской волости, Вепсяйламби в Салминской волости (последний известен в начале XVII в. как Вепсъярви). «Шведская поземельная книга 1618 года среди нало­гоплательщиков Салминского <при русских — Соломенского. — В. С.> погоста <...> называет фамилии и имена Ради Якобинпойка Вепся (деревня Ууксу) и Ортюша Вепся (деревня Речной конец, остров Мантсинсаари), а в Суйстамском погосте — Иваска Вепся (деревня Керисюрья), — пишет он. — Ключ к разгадке на­звания города Сортавала <...> находится в названиях залива Кирьявалахти…»[21].

Далее ход размышлений краеведа таков. Этот залив назван по имени народа: «Та часть племени летописной корелы (кирьяла, позже называемая карьяла) в районе соприкосновения <...> с дре­вней весью иначе, возможно, называлась кирьявила или кирьявала <? — В. С.>, а позднее — карьявала <? — В. С. ><...>. В север­ной части деревни Керисюрья <...> сохранился <...> топоним <...> Кирьякиви ("Карельский камень"). Племя (часть его) кирьявила <...> наверняка расшифровывается как "смесь" представителей кирьяла (карьяла) <...> плюс элементы — "ви" (vi) и "ва" (va), говорящие, что это представители древней веси <...>. Названия данной местности <...> дословно можно перевести как "место, где проживают корела... и весь" <...>. Переход от Карьявала к названию Сортавала произошел от схожести звучания карель­ских слов "карья" (по-русски "скот") и "кару" (по-русски "черт"), поэтому в более позднее время слово "кару" трансформировалось в карельское же слово "чертан", то есть "чертов". Отсюда переход от Карувала в Чертанвала, а затем уже в современное <...> Сортавала. В название Чортанвала, по-видимому, вкладывался смысл "место чертовой воды или же веси (вепсов)"»[22].

Любопытный ход, хотя и со многими допусками. Например, неясно, почему элементы «ви» и «ва» говорят только об их вепсском происхождении, как Карьявала перешло в Сортавалу и, наконец, почему название ладожского залива, находящегося в более чем десятке километров от нынешнего города, передалось столь далеко, да и сам город возник — на другом заливе Ладоги?

«Любительство!» — отмахнуться? Однако разве ничего не значит то, что названия некоторых поселений финской истори­ческой области Саво схожи со старыми названиями деревень вок­руг моего города, что в долине северофинляндской, впадающей в «море Каяно» реки Кеми — «главной» реки провинции Лаппи — частенько встречаются наименования типа Сортавала (под­сказка археолога — исследователя наших древностей, доктора исторических наук С. И. Кочкуркиной, Петрозаводск) — факт доказанный? Да и финский ученый Вильё Ниссиля отмечал у нас немалый пласт лопарской топонимии.

Но и о Сердоболе пора. «Согласно появившейся недавно вер­сии, русское поселение Сердоболь <...> нашло отражение в швед­ских источниках в форме Sortavala и уже затем в устах финнов <...> топоним обрел современное звучание» (Г. М. Керт; ссылка Е. А. Левашова). Как полагал автор «Этимологического словаря русского языка» Макс Фасмер, это имя — производное от фин­ского «Sortavala»[23]. Не знал сей авторитетный ученый, что само-то слово «Сортавала» — не финское и едва ли уж первородно, а, вероятнее всего, оно — фонетическое приспособление карель­ского (русского, шведского) слова.

Вот и Е. А. Левашов в своей второй статье по данной теме (повторюсь) приходит к мнению, во многом отличному от того, которого он придерживался ранее: «...древнерусский топоним Сердоволя представляется как бы гибридом существительного сердоболь/сердоболя и карельского Сортавала», но тут же делает непонятный шаг в сторону: «во всяком случае, русское Сердово­ля <...> могло, по-видимому, возникнуть только при наличии ино­язычного Sortavala. Переход русского Сердоволя в русское Сердо­боль произошел поздно — в XVII веке, когда Северное Приладожье оказалось в руках Швеции: видимо, разрыв в традиции употребления топонима заставил его переосмыслить на почве старин­ного существительного сердоболь/сердоболя (см. пример забве­ния прежнего названия погоста: "...от Олонца и до Сердовенского погосту и до Корельского города все пусто", 1658)».

Пока, вроде, ничего нового, только детализация прежнего, однако далее у автора следует прямой вывод: «Мы имеем не­сколько шведских орфографических вариантов топонима Сортавала, что говорит об усилиях в его освоении, но русское средне­вековое название данной местности одно — Сердоволя. К тому же в нашем распоряжении есть любопытное свидетельство XVII века <...>: "Сердоволя (Serdovala), которая обычно пишется и называется Сортавала (Sordavalla, Sordevalla), — это маленький городок в Кексгольмском лене". Из всего этого, видимо, следует, что <внимание! — В. С.> русская форма названия является пер­вичной, а шведская — вторичной».

Итак, отбрасываем шведский и финский корни этого слова, но что первее — карельское или русское? Если не в саамской речи, конечно. И тут вполне допустимы оба варианта: русское имя города возникло среди русичей, видоизменивших ставшее им позднее непонятным их же «сердоволь» в точное и многозначное «сердоболь/сьрдоболь» («сьрдоболя» — собирательная форма, означающая всех родственников, родню, род)[24]: «...к сердоболям своим и сродникам своим» (Лаврентьевская летопись, 1093), «он же <...> пострижеся в схиму и разда оставшееся богатьство сер­доболям и нищим» (Никоновская летопись, 1229).

Еще один аспект. Замечено, что названия всех погостов Корельской земли накрепко связаны с какой-то важной географи­ческой (природной) доминантой (череда топонимов приведена Е. А. Левашовым): Сакульский — от имени возвышенности («в деревне на Сакуле горе»), Ровдужский/Ровдожский и Иломанский (не Ильмень ли в малом варианте тут?) — от названий озер («деревня на озере на Равде» и «деревни Новдолакша и Нодлакша на Иломанце»), Кирьяжский и Соломенский — по рекам («деревня Усивкола на реце на Кирьеше» и «село Пужзвина весь на реце на Соломяне»). Кстати, в своей первой статье Е. А. Лева­шов «переворачивал» эту мотивировку: «Ровдожский погост — от оз. Ровда — Rautjarvi, от rauta — "железо (озерное)"<...>. Кирь­яжский погост — от Kurkijoki, "журавлиная река", и т. д.»[25].

Надо полагать, вряд ли был исключением и Сердовольский погост. Имея в виду подобные ситуации, известный специалист по топонимии Северо-Запада ленинградский профессор А. И. По­пов, автор книги «Географические названия: (Введение в топони­мику)» (М.-Л., 1965), писал: «Нередко <...> самый смысл (геогра­фического) названия становится полностью ясен лишь при ознакомлении с описанием соответствующей местности или при знакомстве с самой местностью в натуре <...>. Что касается нерусских географических имен, при которых нет переводов <...>, то в этих случаях знание географических характеристик местности иногда доставляет единственную возможность для обоснованного и точного толкования рассматриваемых местных названий» (подчеркну, что А. И. Попов говорит только о «геогра­фическом» происхождении топонима).

Так что же конкретно послужило толчком для рождения имен (скажем так, во множественном числе) Сердоволя и многочислен­ных по форме Sortaval? Безымянный черт или некто по имени Сортава? От sortua («ронять, валить») или sordo («выгон для ско­та»)? От саамского хребта или вепсского залива? Залива, рассека­ющего сушу, или от ухоженной на его берегу пашни?.. «Большое количество объяснений затрудняет возможность установить изначальное, дотопонимическое значение слова, — подытожива­ет Е. А. Левашов. — До сих пор не обнаружена та достоверная языковая, историческая или физико-географическая реалия, кото­рая породила топоним <он имеет в виду «карельскую полови­ну». — В. С.> <...>. Семантическая первооснова топонима оказа­лась затемнена...»

Выходит, А. Э. Альквист и до сих пор прав: «...должен счи­таться неизвестным»? Или вглядимся пристальней в родные окрестности сами, напряжем слух в поисках еле уловимой в раз­реженном воздухе звуков речи, звучащей здесь до нас, обратимся чистым умом к любящему сердцу и тогда — а вдруг кому пове­зет? — наша отчина откроет тайну своего имени?

Вполне может оказаться, что — русского: корела, воспри­нимая от русичей их слово, трансформировала его в им понят­ное тогда, а затем утратившее ясный смысл? Ведь заметили: никто не только не предпринял ни единой попытки попробо­вать расшифровать русское Сердоволя, но даже не вспомнил о такой возможности! Между тем, повторюсь, может быть и уже надоедая, что то же неустойчивое Сортавала, Сортевала и т. д. теоретически могло происходить от устойчивого (!) русского Сердоволя. Да, после лопи-саамов первой сюда пришла корела (собственно, тут она корелой и стала), но следующая-то этничес­кая (и религиозно-культурная) волна, ударившая в сии берега, была — волна русичей: крещение карел новгородским князем в 1227 г., устройство погостов и строительство православных церквей, появление русского духовенства и представителей администрации, русских торговцев, наконец! Они, заметные среди местного корельского населения, что, не могли разве стать первопричиной появления топонима? Или: только шведы, финны, карелы...

«Где вы, сердоболи мои?..»

«Исторически сложилось так, — подводит итог А. Н. Казаков, — что в XVII—XIX веках город носил три названия: у рус­ских — Сердоболь, у шведов — Сордавала, у финнов — Сортава­ла. С предоставлением независимости Финляндии <...> он офи­циально стал зваться Сортавала <добавлю для фактической и эмоциональной полноты сведений: со времен Петра I и до той но­вогодней ночи первого трагически-революционного года он име­новался — официально! — как Сердоболь, и под этим именем вошел, в частности, в документы, относящиеся к войне 1741— 1743 гг., в труды и письма многих и многих знаменитостей тех столетий — Лаксмана (1779), Озерецковского (1785), Севергина (1804), всех писавших о нем авторов XIX в. вплоть до В. И. Ленина. — В. С.>. А первые два названия, — ставил точку этот автор, — вышли из употребления»[26].

Так ли уж вышли? Вернее всего, их вывели сознательно, во всяком случае, русское имя города. Но оно — русская тайна! — почти не употребляемое даже в исторических работах моих сограждан-современников, не умирало в душах простых людей и изумительно быстро и легко отзывалось в душе, стремительно всплывая из глубин памяти, казалось бы, вконец опустошенной или надежно загроможденной «новациями». Вот и во взрывном коротком споре, возникшем несколько лет назад на страницах сортавальской газеты, — какое из двух имен было бы для города справедливее? — кроме, честно сказать, большинства (русских по паспорту!), кто отстаивал финский вариант (Сортавала, и всё!), отважились на неминуемое азартное обвинение (и оно мгновенно воспоследовало, а за что? — впору удивиться), нашлись среди моих земляков люди с той самой родовой памя­тью. Н. Куликова и И. Степанов. 66-летний пенсионер напомнил: «У нашего отца был календарь "Свободная Россия" за 1918 год, где в перечислении российских городов назывался и Сердоболь — жителей 3000 человек, Никольский приход и др. ...Я здесь живу сорок лет и всё время чувствую себя не в своей тарелке от одного только названия». И, к слову, в момент той дискуссии в городе продавались — и задорого — два значка с именами Сор­тавала и Сердоболь. Так вот, значок с «Сердоболем» расхватали сразу, а с «Сортавалой» еще некоторое время лежал в киосках!

Да, сторонников русского эквивалента в споре оказались еди­ницы, но были они спокойно-неагрессивны, зато уж их многочи­сленные противники не отказали себе в удовольствии не только громко защитить свое суждение (что понятно), но и — некото­рые — помыкнуть мнением несогласных с ними, даже оскорбив их и имя города (что и вовсе недопустимо). Из серьезных претен­зий против и самой мысли о возвращении названия Сердоболь нужно принять во внимание следующие: я рожден в Сортавале и привык к этому имени; вашей русской душе ближе Сердоболь, а нам, проживающим здесь карелам и финнам, — Сортавала; переименовывать не время (и так назревает рознь, да и лишних денег на такое деяние в городской казне не сыщется); в названии Сортавала — история края, а Сердоболь — имя, «навязанное цар­ским правительством» (!?)...

Да, не всё так просто в местной топонимике вообще, в давнем споре двух имен нашего города — в частности, как покажется несведущему человеку, тем более если горячечный туман непри­ятия (хуже — обличения) застит глаза и скрывает путь к познанию правды-тайны. История в этом деле завязала столько узлов и узел­ков, что, нервно торопясь при распутывании хоть одного из них, не затянуть бы намертво соседних! А уж разрубать!.. Вот, например, такой вроде бы «убойный» тезис тех, кто за статус-кво: «Переиме­новав, мы разрушим гармоничную лексико-звуковую картину региона, и русское "Сердоболь" войдет в противоречие, допустим, с "Хелюля", "Вяртсиля", "Риеккалансаари" и т. д. Всё должно вос­ходить к карельско-финским словам». Во-первых, почему обяза­тельно «всё должно восходить» к чему-то одному? И примеров как раз смешения «разнонациональных» по основам топонимов на Русской равнине сколько угодно! Да и не только в России. Во-вторых, вынужден еще раз напомнить: как сбросить со счетов исследования видного финского (?) специалиста В. Ниссиля, зафиксировавшего в российской части Северного Приладожья и вплоть до финляндского Иломантси саамские топонимы? И те же славян­ские — не остановила теперешняя государственная граница: Нис­силя нашел их и вблизи побратимских нам Китее и Кесялахти (по 1—2), и возле далекого Иломантси (аж 6—10)!

А вот данные Переписной окладной книги Водской пятины 1500 года (выборочно). Сакульский погост, владения Коневского монастыря — деревни Залесье (4 двора), Лахта в Залесье у Свята Озера (2), Залесье над Святым озером, Кормилцово, Бережное, Онаньино, Чертково, Становицы, Тимошкино на Лульярве, Речка, Новинка, Онкифова Лахта (2), Крючкове Остров, на Евашово Ост­рове, Петерия Грязная, Волосово, Зайково, Березовец, Терешкин Взвоз... Ровдужский погост — Матыкино, Мустуева Гора (читай: Черная гора), Терехово, Липовое, Борок, Княже Жаброво, Липовое у часовни, Киропата в Острову... Кирьяжский погост — на Гитольском Наволоке (на Хийтольском мысу), Вымолвский Наволок, На Порошке (то есть около речного порога), Противу Порошка (!)... Продолжать не стану, вокруг Сортавалы-Сердоболя то же самое.

Понятно, я взял, но это — только спора ради, лишь откровен­но русские (православные) и смешанные топонимы, а в этих погостах огромное большинство, естественно, карельских. Неда­ром финский исследователь Эркки Кууйо в статье «Налогообло­жение в Задней Карелии <Кирьяжский, Сердобольский и другие погосты к северу. — В. С.> до 1710 года» (1959) писал: «Из рус­ской книги <Переписной окладной книги Водской пятины 1500 года. — В. С.>, кроме того, предстает такая картина, в соот­ветствии с которой многие названия деревень полностью или час­тично состоят из русских слов»[27].

Так вот — о шведских налоговых книгах. Как не заметить в той же книге за 1618 год, например, деревни-однодворки хозяи­на «Трофимки сына Ивана», что находилась на Никольском острове, а, допустим, в книге 1631 г. — однодворки Сеньки Пушкалева на Bogdan saari (попросту говоря, на Богдан-острове), пла­тившего 4 рубля 50 денег податей, и однодворки же Васькин мыс (Wasko Niemi), хозяин которой, Якушка Яковлев, платил 17 руб­лей. Из книги 1637 г. — «деревня Евстеева Гора на 4 двора» (Ларна Левонтиев, Оксентейко Левонтиев, Евсейко Тимофеев да Дорофейко Тимочин), деревни-трехдворки Купецкий берег (Юрко Ондреев, Калинка Янниев и Кнутты Миккилиев), деревни Серге­ева Гора, где тогда жил один хозяин — Анты Кугму. А еще Зубо­ва Гора (15 хозяев, в том числе среди них только Ивановых — 6 и бобыль, а с финско-карельской «фамилией» — всего один кресть­янин). Да плюс к ним Елисеева вара, Обрамова Лахта, Иголов ручей, Опушково Озеро, Церковная сторона и просто деревня Мельница, Долгий берег (однако, Питкяранта и есть!), Соколья Гора... Речь о.Тиуральском, Куркийокском и Евгинском (Угоненском, Уукуниеми) и Суйстамском погостах[28]. И писано — швед­ским писцом, по-шведски!

Был, был тогда в округе мощный русский слой топонимики! Но, возвращаясь к вопросу: «...а первые два названия вышли из употребления», — вполне резонно ответить и так эмоционально: «Ой ли?» Один ветеран, вспоминая молодость, в 1995 г. писал в петрозаводской газете буквально следующее: «А попал <...> сюда еще перед войной из г. Сердоболя. В результате известных событий город перешел от финнов к нам, стал Сортавалой, и в помещении сердобольского бывшего финского разведотдела...» Оговорка насчет предвоенного Сердоболя? А если нет? Ведь существовал же в 1940 г. трест «Сердобольлес» Наркомлеса СССР! И, опять же, давняя жительница нашего города К. Н. Облипалова рассказывала, что в начале 50-х на городской пристани еще висела табличка «Сердоболь» — они, приезжая сюда из Ляскеля на пароходике «Первомайский», видели ее. А в 1947—1948 гг. и на убогом нашем железнодорожном вокзалишке значилось — опять же «Сердоболь»!

Можно, отвечая непреклонным оппонентам, ответить и более спокойно, но еще не остудясь от встречного запала: если и «вышли из употребления», то красит ли нас эта безропотность перед обстоятельствами, сознательное укорачивание своей исторической памяти, сужение ее на ближайшем, когда мы не удосуживаемся заглянуть чуть глубже? Думаю, недостойно гражданина эдакое. Как и то, что до сих пор не восстановлена элементарная историческая справедливость: где на наших картах второе, равное по значению и некогда по употребляемости, рус­ское имя города?

Необходимость же его «реабилитации» подпирается уже и тем хотя бы, что наш местный гранит (какого нигде, кроме как у нас, и нет на земле!), обильно использованный при строитель­стве северной столицы и тем прославленный широко в мире, — сердобольским зовется! Что Санкт-Петербург и сейчас имеет улицу Сердобольскую! В середине прошлого столетия там затея­ли именовать некоторые улицы в честь других городов России, и в конце века Никольскую переименовали в Сердобольскую (кстати, рядом с «нашей» тогда появились и Пудожская, Кемская и т. д.). И вообще, выясняется, традиция называния улиц имена­ми соседних, чем-то приглянувшихся городов-погостов, на Руси еще древнее. Изучая Писцовую книгу Водской пятины «Инши Васильева сына Булгакова и Посника Шипилова» за 1568 год, я с удивлением обнаружил: в древней Кореле (Приозерске) «...да на улице же на Иломанце <Иломантской то есть, коли перевести на современный русский! — В. С.> дворовое место черное Пречис­тые Коневского монастыря»[29].

Итак, Сортавала или Сердоболь?

Жители Приозерска несколько лет назад, поспорив о возвраще­нии доброго прошлого, старинный герб подтвердили как совре­менный, но, правда, вернуться к своему первому имени Корела пока не решились. Вероятно, труден, а, честно сказать, не совсем будет (в нашем случае) и справедлив полный возврат к «Сердоболю», презрев «Сортавалу». Но убежден: при выпуске туристичес­ких и рекламных карт, схем, буклетов, тех же значков обязательно надо употреблять через запятую ли, в скобках, иным каким спосо­бом — оба названия, как это делают в подобных случаях давно (Выборг-Вийпури, Планёрское-Коктебель, извините, Судак-Сурож...). Из более серьезных вариантов для закрепления русского топонима в географии и душах — несколько предложений на выбор. Вполне подходяще, если бы, например, аэропорт (когда он оживет) или пристань и железнодорожную станцию поимено­вать «по-сердобольски» с сохранением за самим городом «сорта-вальского» корня. Прецедентов такого рода достаточно: станция Беломорска и сейчас зовется по имени села, из коего город вырос, — Сорокская, а станция соседней Лахденпохьи аналогич­но — Яккима, тем донеся до нас старые имена этих земель[30].

Второй топоним вполне может зазвучать в названии улицы. Допустим, теперешней Промышленной, которая на самом деле полуулица-полушоссе, берущее свое начало в глубине острова Риеккалансаари, пробегающее обочь тамошней церквушки «Ни­кола Великий», осторожно переступающее через наплавной мост (бывший паром) на материк и — с горки вниз, с запада на восток вкатывающееся в город. Тем более что эта улица-шоссе стягива­ет центр бывшего Никольско-Сердобольского погоста с центром нынешнего города. Связь погоста и града, крепь времен, функци­ональная и духовная!

Наиболее же логично, на мой взгляд (хотя и предвижу, для кого-то он будет обескураживающ), такой выход из многовеково­го спора — учитывая его совершенно особую историческую судьбу, дать нашему городу двойное название, недвусмысленно и четко соответствующее этой особости. В самом таком имени закрепляя ее. Именно так, Сортавала-Сердоболь или Сортавала (Сердоболь), а можно и наоборот. Тем самым и признав равно­значность, равноценность, равновеликость обоих топонимов, когда между ними, поставленными рядышком, будет просвечи­ваться вся история нашей отчей земли в тихом мире и кровавых схватках.

Двойное имя — сложно? Нет прецедентов? Есть! Турку (Або) в Финляндии (далее копаться не стану: что нам всё оглядываться на других, своих ума и совести недостало?). Да и вспомним: история нашей отчины много ли имеет аналогий? Есть ли в России-СССР-России (и других странах-государствах) город, судьба которого так вот сложна и двойственна? Кенигсберг-Кали­нинград? То, да не совсем. Печенга (Петсамо)? Опять не очень... Кажется, нет такого более.

Другое дело: чтобы затевать всяческие переименования ныне, кажется, — не слишком удобное время. С этим, пожалуй, и согла­шусь легко. Иные, куда как более жизненные страсти кипят в на­шей раздерганной нестроениями (революциями, «реформами») стране вплоть до жестоких исходов в качестве последних аргу­ментов, когда не хватает фактов или когда они, факты, сознатель­но замалчиваются — лишь бы я один был прав! Но, оказывается, в разгорающейся всеобщей войне всего со всем обнаружился и «топонимический» фронт: на рубеже 1991 — 1992 гг. русский город Гурьев в устье Урала, основанный в 1640 г. русскими куп­цами Гурьевыми и волей советских властей некогда отписанный в Казахстан, его нынешние хозяева насильственно переименова­ли в казахском «национальном духе» — в Атырау, а город Ермак, стоящий на земле семиреченских казаков, — в Океу. Забыв, что тот же Гурьев на три с половиной столетия старше их первой сто­лицы Алма-Аты (кстати, попервоначалу тоже поселения русских, ими и основанного — Заилийского укрепления, с 1885 г. — горо­да Верный и лишь при Советах — Алма-Ата). И такое везде по просторам, простите, СНГ.

Не хочется, чтобы чистые имена нашего города были запятна­ны подобной склокой и, тем более, чтобы одно из них пало невин­ной жертвой другого. Переименовывать — не время, но начинать думать на эту тему — как раз момент. Потому и резон: знать всю нашу историю, без малейшей утайки, дабы, когда наступит момент принятия решения, — не быть слепыми насчет прошлого и не блу­ждать опять и попусту в потемках неведения.

Кому-то близко саамское объяснение тайны (пожалуйста), кому-то — шведское или финское (ради Бога), а мне, признаюсь честно, — русское (или русско-карельское?) имя. Оно и древнюю корелу не обижает нисколько, даже напротив, заслуженно вспо­минает, и выявляет другую духовную связь: это дальняя от корен­ной России земля, а всё одно — родная. Как столетия назад испрашивал-восклицал в немерянные просторы Отчизны безве­стный автор: «Где тогда отец и мати, где братья и друзи, где сердоболи и ужики?» Что ему ответим из дня сегодняшнего?

...Второе столетие топонимисты бьются над разгадкой назва­ния моей родины, но и посейчас она — тайна тайная. Впрочем, древность города, села, деревушки какой определяются не только временной глубиной письменных известий, не одной толщиной культурных слоев, которые фиксируются при раскопках археоло­гами, но и — туманом преданий и невозможностью ясно, не схо­дя с места, объяснить смысл их любимых имен. Попробуйте-ка внятно расшифровать слова Москва, Киев, Суздаль?.. Тот же Нов­город по отношению к какому же старому — новый? И гордо знать, что имя нашей отчины — в этом славном ряду.

Живя в Сортавале, я часто обозначал свой обратный адрес на почтовых конвертах: «Сердоболь, переулок...» Друзья-то зна­ли, что, отвечая, надо написать «Сортавала...», а один из них однажды забылся и начертал — «Сердоболь...» И это письмо, представьте, дошло до меня! Судя по многочисленным штампам, где только оно ни побывало — в Архангельской области, Воло­годской (прочие «клейма» были неразборчивы)... И нашелся же где-то почтовый работник, исправил на конверте старинное имя нашего города на ныне официально принятое. Где этот человек живет, кто он, откуда знает историю моей земли? Не ведаю, но кланяюсь ему мысленно во все стороны света: «...сердоболь мой!»

Вернуться обратно

"Кирьяж" Краеведский центр п. Куркиеки. 

Авторы:   Петров И. В., Петрова М. И.

E-mail: kirjazh@onego.ru