К вопросу о дате основания монастыря на Валааме

C.H. Азбелев, доктор филологических наук, Институт русской литературы

Вернуться обратно

Изданная в 1996 году книга Н.А. Охотиной-Линд, как сказано в предисловии к ней, принадлежащем А.Г. Боброву, «совершает настоящий переворот в изучении истории знаме­нитого монастыря, впервые создавая для него подлинно на­учную базу». По словам автора предисловия, «имевшаяся до сих пор в распоряжении исследователей источниковая база <.'..'> весьма ненадежна и отражает, главным образом, леген­ды, а не реальные факты. Принципиально новая ситуация в изучении монастыря, — пишет А.Г. Бобров, — возникла благодаря открытию Н.А. Охотиной-Линд ранее неизвестного произведения   —   «Сказания   о   Валаамском   монастыре»[2].

По заключению, сформулированному Охотиной-Линд, «время основания Валаамского монастыря определяется на осно­вании «Сказания» как конец XIV - начало XV вв. (в грани­цах   1388-1415   гг.)»[3].

Заинтересовавшись этой работой, я обнаружил, что ее автор   «использует»   мою   книгу   1960   года   о   новгородских летописях, вводя читателей в заблуждение о ее содержании и давая неверные отсылки к номерам страниц. Неряшли­вость и тенденциозность в обращении с привлекаемым мате­риалом, как оказалось, у Охотиной-Линд являются атрибута­ми ее исследовательской методики, а «переворот в изучении истории знаменитого монастыря» базируется на неоправданном стремлении приписать найденному тексту значение, ка­кого он в действительности не имеет, и несостоятельных попытках оспорить достоверность надежных источников, чьи показания противостоят выводу, который захотела сделать Охотина из  своей интерпретации  этого текста.

Но поскольку не привлекавшее прежде внимания иссле­дователей «Сказание кратко о создании пречестныа обители» теперь введено в научный оборот и весьма претенциозно комментировано, возникла необходимость реально оценить сам этот текст и реально оценить рекламируемые в связи с его истолкованием суждения относительно даты основания монастыря, которые развернула весьма подробно в своей книге Н.А. Охотина-Линд. Первая задача была уже выполне­на в 1995 году известным финским исследователем X. Киркиненом, много занимавшимся историей Валаамского мона­стыря. До появления этой книги Киркинен располагал опубликованным в 1993 г. текстом «Сказания кратко...», который тогда был снабжен только вступительной статьей Охотиной-Линд. В книге она упоминает предыдущие работы Киркине-на, но его статья 1995 г. еще не могла быть привлечена. Необходимо резюмировать здесь основное содержание этой работы X. Киркинена, дабы уже не возвращаться далее к тому, что трактуется им достаточно подробно и убедительно[4]. «Сказание кратко» представляет настоящим основателем Валаамского монастыря св. Ефрема Перекомского — о чем нет сведений ни в одном другом источнике — а преподобные Сергий и Герман изображены как его помощники и преемники. Это противостоит сведениям «Валаамской беседы», извест­ной во многих рукописях, тогда как «Сказание кратко» существует в единственном тексте, хранившемся в частной коллекции XIX в. Оно не только противоречит другим сред­невековым источникам о Валааме, но и выдвигает на первый план участие его братии в жестокой и кровавой борьбе с местным населением, что совершенно не соответствует обыча­ям монастыря и достоверным сведениям об истории Ладож­ской Карелии. Существует житие св. Ефрема Перекомского; оно никак не связывает его с Валаамским монастырем, а хронологически и по содержанию не поддается совмещению с тем, что говорится в «Сказании». Но само «Сказание» направлено на прославление св. Ефрема, приписывая ему причастность к возникновению знаменитой обители — гораз­до более значимой, чем монастырь, основанный им на самом деле. Целью этого сочинения было, очевидно, способствовать престижу малоизвестного основателя Перекомского монастыря. Но составитель слишком увлекся сочинением внеисторичных эпизодов — настолько, что его труд не мог быть санкционирован и остался одиноким казусом, никак не по­влиявшим на древнерусскую агиографию. Он мог частично использовать устные сведения о восстановлении Валаама после очередного опустошения шведами, привязав этот факт при­близительно ко времени деятельности св. Ефрема и приписав сотрудничество с ним давно почившим на самом деле насто­ящим первооснователям древней обители. Литературному сочинению, которое с публицистической целью попыталось «омолодить» Валаамский монастырь на несколько веков, Н.А. Охотина-Линд хочет придать значение официального документа, объявляя лишенными исторической достовернос­ти все не согласные с ним источники, какие использовались исследователями   истории   знаменитой   обители.

X. Киркинен показал внутренние противоречия «Сказа­ния», которые не позволяют доверять ему даже независимо от иных источников, и напоминает эти источники, уже при­влекавшиеся в более ранних его трудах, — источники, чья достоверность   остается   непоколебленной.

Новгородская Уваровская летопись, которую давно исполь­зовал X. Киркенен, а вслед за ним недавно — Н.А. Охотина, требует более внимательного отношения, чем то, какое про­демонстрировано  в   ее  книге.

Процитировав с ошибками летописное сообщение об об­ретении  мощей  преподобных  Сергия  и  Германа  в   1163  году при архиепископе Иоанне по рукописи из собрания Уваро­ва, Н.А. Охотина-Линд пишет: «Как показало исследование С.Н. Азбелева, известия, касающиеся новгородской церков­ной истории, были вставлены в Уваровскую летопись на последнем этапе ее составления, они не отличаются точно­стью и не содержат никакой новой информации». К этой фразе дана ссылка: «Азбелев С.Н. Новгородские летопи­си...» С. 1-32 (77). В упомянутой книге говорится на са­мом деле иное (причем разговор о Новгородской Уваровской летописи начинается только со страницы 11 и не оканчива­ется на странице 32). Н.А. Охотина аттестовала Новгород­скую Уваровскую летопись как «поздний и малонадежный в интересующей нас области источник», безоговорочно отнеся ее к  XVII веку (76,   77).

Однако в моей книге рассмотрение этой летописи «в ряду памятников XVII столетия» обусловлено только тем, что «непрерывный летописный текст ее оканчивается 1606 го­дом». Но известия о событиях конца XVI и начала XVII вв. могли принадлежать и продолжателю этого летописного сво­да, тогда как само составление его, вероятно, «связано с произошедшим в 1588 г. учреждением в Новгороде митропо­лии, о чем в НУвЛ имеется обстоятельное известие», а «незадолго до этого года прекращается использование в сво­де двух источников». Это были не дошедшие до нас новго­родские источники, из которых дополнялся текст источника общерусского: «две новгородские летописи, текст и отчасти состав которых были отличными от сохранившихся памятни­ков и характеризовались большей степенью подробности в известиях, касавшихся церковной жизни Новгорода». «Пре­имущественный интерес составителя» к таким известиям, проявившийся «с большой отчетливостью», свидетельствует, что создание свода происходило «при дворе новгородских архиепископов»[5].

Нет причин подвергать сомнению надежность этого ис­точника в известиях о событиях, относящихся к истории церкви  в  Новгородской  епархии.

Н.А. Охотина знакома с двумя списками летописи, при­влеченными  в  моей  книге,   которую  смотрела не  очень  внимательно. По словам Охотиной, требуется «скрупулезное ис­точниковедческое исследование Новгородской Уваровской ле­тописи и ее источников» (77). Насколько «скрупулезно» вы­полнена работа над текстами летописи, самому трудно су­дить, но результаты представлены не только в книге, а и в появившейся чуть позже специальной моей статье «Тексто­логическое исследование Новгородской Уваровской летопи­си»,   которая  Н.А.   Охотиной   неизвестна[6].

В статье привлечен и третий список этой летописи, снаб­женный   важными   приписками   и  добавлениями[7].

Они   опущены   в   начатом   двести   с   лишним   лет   назад издании  его,   которое  не  было  завершено[8].

Это издание использовал X. Киркинен, но оно не упоми­нается Охотиной, хотя привлекалось еще историками XIX в. В самой же книге я писал: «Дополнения к основному летописному ядру НУвЛ на всем ее протяжении до 1500 г. довольно многочисленны — всего их около двухсот пятиде­сяти. Они могут быть разделены на три группы. К первой относятся известия, целиком отсутствующие в предшествую­щих новгородских летописях. Таких включений сравнитель­но немного, и они почти целиком состоят из кратких биогра­фических сведений о святых». Об основных источниках этих сведений у меня говорилось более конкретно на тех страни­цах, которые не привлекли внимания Н.А. Охотиной: «Одна из отличительных черт новгородских сводов  XVII в. — сис­тематическое привлечение их составителями агиографичес­ких источников для занесения преимущественно кратких заметок о смерти, рождении или перенесении мощей того или  иного  святого  под  соответствующим  годом.   <...>

В НУвЛ помещены отсутствующие в предшествующих ле­тописях известия: о рождении Василия Блаженного; о смерти Антония Печерского, Меркурия Смоленского, Стефана Перм­ского, Григория Пельмшенского, Евфимия Суздальского, Феодора Ростовского,  Саввы Звенигородского,  Сергия Обнорского, Никона Маковицкого, Михаила Клопского, Саввы Вишерского, Савватия Соловецкого, Пафнутия Боровского, Зосимы Со­ловецкого, Ефросина Псковского, Никандра Пустынножителя, Александра Ошевенского, Кирилла Новоезерского, Александ­ра Свирского, Корнилия Комельского, Антония Сийского, Ва­силия Блаженного; об обретении мощей Сергия и Германа Валаамских, Леонтия и Исаии Ростовских; о перенесении мощей Иакова Боровицкого, новгородского епископа Никиты, Зосимы  и  Савватия  Соловецких.   <...>

Самый подбор имен показывает, что летописец, как это­го, впрочем, и следовало ожидать, отдает явное предпочте­ние святым, почитаемым в Новгородской земле. <...> Источником подобного рода летописных записей могли быть, прежде всего, сами жития. <...> Однако наиболее вероятно использование уже готовых подборок сильно сокращенных житий русских святых — преимущественно новгородских. Такие подборки довольно часто попадаются в рукописных сборниках новгородского происхождения. <...> Материал этого рода всегда, вероятно, находившийся под руками в митрополичьей канцелярии, был наиболее удобен, так как давал в готовом виде нужные летописцу сведения и именно о тех святых, данные о которых оказались включенными в новгородские   летописные   своды   XVII   в.»[9].

Из книги Н.А. Охотиной читатель узнает только о двух средневековых рукописях, где сообщается об обретении мо­щей преподобных Сергия и Германа в 1163 году. Это два списка Новгородской Уваровской летописи. Но существуют и другие новгородские летописи, содержащие аналогичные известия. Соответствующие рукописи находятся в тех же хранилищах, где производила свои разыскания Охотина, а шифры этих рукописей были указаны в использованной ею моей книге. Речь идет, в основном, о списках двух пока не изданных крупных летописных сводов: это пространная ре­дакция Новгородской Третьей летописи и Новгородская Забелинская летопись, являющаяся самым обширным из всех летописных памятников Новгорода. Есть также ука­занное в моей книге извлечение из Новгородской Уваровс­кой летописи, есть обнаруженные позже написания книги еще  один  список  этой летописи  и  еще  один  список  Новгородской Забелинской летописи. Всего мне сейчас известно 11 рукописей летописных памятников Новгорода, содержа­щих разные варианты сообщения о том, что при архиепис­копе Иоанне I были обретены и перенесены мощи преподоб­ных Сергия и Германа Валаамских. Помимо упомянутых Н.А. Охотиной рукописей: ГИМ, собр. Уварова, N 568, и РНБ, собр. Погодина, N 1403, это не принятые ею во внима­ние рукописи: ГИМ, собр. Забелина, N 261, РГБ, собр. Об­щества истории и древностей российских, N 127, РГБ, собр. Румянцева, N 252, РГБ, Музейное собр., N 733, РНБ, собр. Погодина, N 1953, БАН, Основное собр., N 34.4.I, N 16.4.I и  N  34.2.26,   текущие  поступления,  N   1342.

В рукописи середины XVII в. БАН, N 34.4.I. (это третий список Новгородской Уваровской летописи, снабженный до­полнениями) на листе 199—199 оборот читается известие: «В лето 6671. О архиепископе Иоанне. Поставиша Великому Новуграду архиепископа Иоанна перваго, а преж были епископы. Того же лета обретены быша мощи и пренесены преподобных отець наших Сергия и Германа Валаамских новгородских чудотворцов при архиепископе новгородском Иоанне». На поле к слову «Иоанна» приписано уточнение (тем же почерком, другими чернилами): «Епископом. И бысть во епископии три лета. И в лета 6673. В то же лето ходи игумен Дионисии Юрьевское Георгиева монастыря с любовию в Русь, в Киевъ град, и дано бысть владыце Иоанну архиепископство митропо­литом Иоанном Киевским. А до сего архиепископа Иоанна были в Великом Новеграде епископи, и было их 9, а с ним 10, потому что был епископ десятый. А в мире был Илия, жил на Софейской стране и священствовал у церкви деревяной у Власия священномученика на Волосове улици».

В пространной редакции Новгородской Третьей летописи текст цитированнаго мной дополнения в отредактированном виде присутствует уже не на поле, а в составе летописного известия, которое имеет такой вид: «В лето 6671-е. 0 Архиепископе Иоанне. Поставися Великому Новуграду епископомъ и бысть во епископии 3-и лета. И въ лето 6673-е ходи игумень Деонисии Юр[ье]вской с любовию в Русь, в Киевъ градъ, и дано бысть владыце Иоанну Архиепископство митрополитомъ Иоанномъ Киевскимъ. А до сего архиепископа Иоанна были в Великом Новеграде епископы, и было ихъ 9, потому что был епископ 10, а в мире Илия. На Софийской стороне жилъ и священствовалъ у церкви деревяеной у Власия священномученика на Волосове улицы. Того же лета обретены быша мощи и пренесены преподобныхъ отець наших Сергия и Германа Валаамских новгородских чудотворцовъ при Архиеепископе новгородскомъ Иоанне»[10].

В своей книге я приводил примеры рукописей, содержание которых состоит из «подборок сильно сокращенных житий русских святых — преимущественно новгородских», замечая, что материал этого рода мог быть среди источников новгород­ских летописных сводов, и указывая несколько шифров та­ких рукописей. В частности, я называл сборник XVII века, озаглавленный «О святых великоновоградских епископах и преподобных чудотворцах» — РНБ, собр. Русского Археологического общества, N 31. Среди статей сборника есть посвященные святому архиепископу Иоанну I и преподобным Сергию и Герману Валаамским. Приведу тексты этих статей, находя­щихся,  соответственно,  на листах 4 об.  -  5 и  20-20 об.

«Cвятый Иоанн Архиепископ новгородский чудотворец. Пасъ церковь Божию лет 21. Преставися в лето 6693 септемвриа в 7 день и положена бысть в соборной церькви святыя Софии в приделе святаго Иоанна Предтечи. Мощи его обретены быша в лето 6944 октомвриа в 4 день. Служба есть, и память его празднует святая церковь септемвриа в 7 день».

«Преподобнии Сергий и Герман иже на Валаамскомъ острове в Корельском уезде на Ладожскомъ езере. Был тамо монастырь, в нем же постриженъ Александръ Свирский. Ныне пусто, от швецкнхъ» немецъ разорено. Мощи ихъ ныне неизвестны, токмо стоитъ часовня. А прежде сего въ летописце писано: обретены быша мощи ихъ в лето 6671 и пренесены на Валаамской островъ во обитель Спасову в лето 6690 при архиепископе новгородскомъ Иоанне чудотворце».

Аналогичные тексты с незначительными лексическими отличиями есть в других рукописях. Три таких рукописи назвал в свое время историограф Валаамского монастыря монах Иувиан (Красноперов): РНБ, собр. Михайловского, NQ. 348 (XVII в.) и NQ. 351 (XVII в.), РНБ, НСРК, N Q. 36 (XVIII   в.)[11].

Известия о Сергии и Германе Валаамских находятся там, соответственно, на листах 14-14 об., 16 и 198-198 об. В третьей рукописи уточнено, что мощи были перенесены «от великаго   Новаграда».

Сравнение статьи о преподобных Сергии и Германе со статьей о святом чудотворце Иоанне убеждает в разножанровости их источников. Если сведения об архиепископе Иоан­не, как и о большинстве других, могли быть составлены на основе жития, то разорение шведами Валаама сопровожда­лось, очевидно, сожжением монастырской библиотеки или настолько полным ее разграблением, что не сохранилось даже рукописей жития основателей обители. Поэтому соста­вителю приходилось прибегать к старым летописям — как и в случае с преподобным Арсением Коневским, статья о кото­ром основывается на «летописце соборном» — тоже вслед­ствие   разорения  монастыря  шведами[12].

Поскольку в составлявшихся «прежде» летописях записи такого жанра несомненно существовали, нет почвы для стран­ного предположения Дж.Линда и Н.А.Охотиной, будто бы «из текста «Валаамской беседы» сведение о перенесении мощей Сергия и Германа при архиепископе Иоанне I попало в Новгородскую Уваровскую летопись <...>, где получило дату 1163 г.» (76-77; ср. 20). В моей книге и в последовавшей статье было текстологически доказано, что составитель Нов­городской   Уваровской   летописи   дополнял   материал,   взятый из общерусского источника, на основании по меньшей мере двух   доныне   не  сохранившихся   летописей   Новгорода.

Если «Валаамская беседа» составлялась до шведского разорения, в ней могло быть использовано житие. Независи­мое происхождение летописного известия и предисловия «Беседы» доказывается тем, что в первом нет ряда сведений второго, а во втором отсутствует хронологическое указание, естественное   для   летописи.

В «прежних» летописях сведения, касавшиеся препо­добных Сергия и Германа, были, как видим, подробнее, чем в Уваровской: в этих летописях указывался и год возвращения мощей на Валаам. Следовательно не она послужила источником данных, которые сохранены четырьмя упомяну­тыми выше рукописями, передающими источник, независи­мый от Новгородской Уваровской летописи. Таким обра­зом, информация об обретении мощей при святом архи­епископе Иоанне I присутствовала минимум в трех источниках (включая предисловие «Валаамской беседы»), которые друг от друга генетически не зависят, восходя к источникам более   ранним.

Генетически восходят к Новгородской Уваровской летопи­си более крупные, чем она, летописные своды XVII века — Новгородская Третья летопись и Новгородская Забелинская летопись (изданы пока только вторичная, краткая редакция Новгородской Третьей и небольшой отрывок Новгородской Забелинской). Это были официальные памятники летописа­ния, они составлялись и редактировались при дворе новгород­ских владык. Специально оговоренная и наглядно продемон­стрированная на конкретных примерах в моей книге важная черта этих сводов, проявившаяся особенно заметно в Новго­родской Забелинской летописи, — критическое отношение к используемым материалам и практически реализованная тен­денция исправлять ошибки, выявленные при сопоставлении привлеченных источников. Исправлялись особенно придирчи­во неточности в датах,  относившихся к истории Церкви[13].

Однако у составителей и редактора этой летописи, как видно,   не   появилось   сомнений   в   истинности   содержания   и верности хронологии известий об обретении и перенесении при архиепископе Иоанне I мощей преподобных Сергия и Германа Валаамских. То, что было написано в этой связи составителями Новгородской Третьей летописи — основном источнике Новгородской Забелинской — и восходило к ос­новному источнику первой — к Новгородской Уваровской летописи — подверглось в Забелинской только редакцион­ным сокращениям, не затронувшим существа и датировок этих   событий.

В архетипной рукописи ГИМ, Забел. 261, вышедшей не­посредственно из рук редактора Новгородской Забелинской летописи, находится следующий текст (лист 140, по другой пагинации   —   146):

«В лhто 6671. Поставлен бысть Архиепископъ Иоанн Великому Новуграду. До сего Иоанна бысть епископы. А поставлен въ [для даты оставлено место]. О разных статиях. Того же лета обретены быша мощи и пренесены преподобных отецъ наших Сергия и Германа Валаамских Новгороцких чюдотворцов при Архиепископе Иоанне Новгородцкомъ». Дата «лhта 6673-го» вписана над строкой после   слова   «Новуграду».

Если бы в известиях основного источника Новгородской Забелинской летописи действительно имело место вопиющее искажение исторических данных, какое усмотрела Н.А. Охотина, — «передвинувшая», доверяясь «Сказанию», сами факты на несколько веков, удивительно изменив и их со­держание, — причем они происходили будто бы с участием новгородского архиепископа Феодосия и московского мит­рополита Макария, бывшего ранее новгородским архиепис­копом, — то как могли проглядеть такой крупный дефект составители и редактор Новгородской Забелинской летопи­си, столь внимательные к устранению фактических ошибок и исправлению хронологических неточностей? Ведь работа над Забелинской летописью, как и над двумя предшество­вавшими ей сводами, велась — повторю — не в дальнем захолустье, а при кафедре митрополитов Новгородской епар­хии, в состав которой входил Валаамский монастырь, дос­таточно известный перед опустошением его шведами — все­го за несколько десятилетий до составления Новгородской Забелинской   летописи.

Она была не только крупнейшим летописным сводом Новгорода за всю семивековую историю его летописания. Она создавалась как  общерусский  свод под патронажем патриарха Иоакима, причем начата была работа над ней, когда он был еще новгородским митрополитом. Авторитетность этого источника, — экземпляры которого существуют и в архетип-ном оригинале, и в списках с него в крупнейших хранили­щах древнерусских рукописей Москвы и Петербурга, — не должна была игнорироваться при том исследовании, какое отважилась провести Н.А. Охотина, сославшаяся даже на книгу, где все только что сказанное подробно обосновано, но вообще не упомянувшая о существовании Забелинского нов­городского   свода.

Согласные свидетельства трех митрополичьих летопис­ных сводов Новгорода — достаточно веское основание, чтобы отказать в научном доверии суждениям Н.А. Охотиной, вы­веденным из литературного текста, главное содержание кото­рого полностью противоречит, как обнаружилось, не только этим летописным сводам, но и другим аутентичным истори­ческим   источникам.

Среди них важное место принадлежит «Валаамской бесе­де», где читается следующий текст: «Месяца сентября в 11 день пренесение мощей преподобных отец наших Сергия и Германа, Валаамскаго монастыря началников, из Великаго Новаграда в Корельской уезд, во обитель всемилостиваго Спаса, на остров Ва­лам, на езере Неве. И написан бысть образ их, Сергия и Германа, по благословению иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа великаго Новаграда, новаго чюдотворца. И списав сие утвержде­ние и исправление святым Божиим книгам и утверждение право-слдвныя христианския веры, на их память чести. Сице обличение на еретики и на неверныя вся, победа и одоление на царевы враги, и попрание на вся премудрости их. Беседа и видение преподобных отец наших, игуменов Сергия и Германа, Валамскаго монастыря началников, иноков, о Бозе на болшее спасение»[14].

Так как информация предисловия «Валаамской беседы» не поддается согласованию с мнением Н.А. Охотиной об обстоятельствах возникновения Валаамского монастыря, она предлагает препарировать текст этого предисловия: два сло­ва изменить и два слова исключить, что весьма существен­но меняет смысл. Согласно «гипотезе», которую выдвигает Охотина,   «в   протографе»   вместо   слов:   «И   написан   бысть образ их» читалось: «И основана (создана) бысть обитель их» и отсутствовали слова: «новаго чюдотворца» (76). Та­ким образом оказывается, что речь будто бы шла не о святом архиепископе Иоанне I, а об архиепископе Иоанне II и не о написании иконы основателей обители, а о самом ее возникновении. Продемонстрированная здесь степень богат­ства фантазии обратно пропорциональна степени серьезнос­ти. При такой методике можно любой домысел называть «гипотезой» и подгонять любой источник под собственные представления.

Н.А. Охотина действует подобным образом не только в этом случае. Под свою датировку основания Валаамской обители она хочет подогнать и текст одной из кратких записей летописного характера в не раз привлекавшей вни­мание исследователей Софийской рукописи: «В лето 6837 нача жити на острове на Валамском во езере Ладоскомъ старецъ   Сергии»[15].

Так как год 6837 (1329) Н.А. Охотиной явно не подхо­дит, она обходится с ним еще круче, чем с предисловием «Валаамской беседы», — уже не прибегая к слову «гипоте­за», Охотина пишет: «<...> дата 1329 г. противоречит инфор­мации «Сказания», следовательно, она не может быть вер­на» (62). Появление цифры 6837, согласно Н.А. Охотиной, следует объяснить тем, что нужная ей цифра «на каком-то этапе переписки была неверно прочитана писцом» (63). Пу­тем сложных многоступенчатых построений Охотина стремится внушить читателю, что четырехзначная цифра 6837 получилась из трехзначной цифры 6907, которая соответ­ствует   подходящей   дате   1399.

Но «сложность и допущение большого числа условий» в собственном построении, ощущаемые даже Н.А. Охотиной как существенный недостаток, побуждает ее параллельно пред­лагать еще иной «вариант» — на ее взгляд «более простой и, как кажется, более убедительный» (64). Суть его в том, что цифра 6837 (1329) — результат изменения писцом циф­ры 6897 (1389). Но степень «простоты» и «убедительности» в этом случае вряд ли выше, так как «вариант» требует, чтобы оригинал записи «был написан полууставным почер­ком с курсивными элементами»,  причем курсивное  «Ч»  оказалось бы похоже на курсивное «Л» и переписчик мог «90» прочесть   как   «30»[16].

Так как, по мнению Н.А. Охотиной, датировать основа­ние Валаамского монастыря «мы можем достаточно уверен­но в пределах 1388-1415 гг.», то «как гипотезу можно учитывать дату 1389 или 1399 г. (при этом 1389 г. представ­ляется более вероятным)» (65). Однако уверенность в самом искажении даты переписчиком для Охотиной — не гипотеза, а  констатация   факта.

Если встать на позицию рекламируемой А.Г. Бобровым и в этой связи «молодой исследовательницы» (V, VII), то вооб­ще нетрудно производить исправления дат источников при­менительно к тому времени, какое представляется концепту­ально предпочтительным: возможности использования с та­кой целью знания палеографии достаточно широки. В дате 6897 можно вполне усмотреть результат неверного прочтения даты 6597, поскольку буква «ферт» могла быть прочитана как «омега», ибо центральная мачта могла оказаться полу­стерта или ее «чернила <...> могли осыпаться, тем более, если рукопись была пергаменной» — цитирую пояснение Н.А. Охотиной, которым сопровождено ее преобразование даты 6837 (1329) в 6907 (1399). В таком случае оказывает­ся, что летописная запись сообщала о поселении на Валааме «старца Сергия» в 1029 году — за год до кончины первого новгородского епископа Иоакима. Соответственно основание Валаамского монастыря датируется одиннадцатым веком. Это довольно определенно предлагалось полтораста лет назад И.   Чистовичем:   «На основании  древних  свидетельств  с  вероятностию можно полагать, что основателями его были иноки, пришедшие в Новгород с первым епископом его Иоакимом, и именно  преп.   Сергий и  Герман,   Валаамские чудотворцы»[17].

Впрочем, как справедливо заметил в своей последней ра­боте X. Киркинен, упоминание «старца Сергия» в этой записи нет нужды непременно соотносить с основанием монастыря. Имя Сергий достаточно распространено. Носителю такого име­ни, поселившемуся на Валааме в 1329 году, могло быть обязано возобновление обители после ее запустения в резуль­тате разорения шведами — что и побудило упомянуть этого Сергия  в  ряду кратких  заметок  аналогичного  жанра.

Длившиеся более двадцати лет с небольшими перерыва­ми весьма активные военные действия 1301-1323 гг. между Швецией и Новгородом в Карелии и Приладожье знаменова­лись, в частности, многократными нападениями шведов «на важнейшую водную артерию Новгорода, связывавшую его с Западом,  — на Неву,  Ладожское озеро и низовья Волхова»[18].

Скудость источников не позволяет восстановить детали этих событий, но не приходится сомневаться, что они долж­ны были неминуемо затронуть остров Валаам. После заклю­чения Ореховецкого мирного договора в 1323 г. открывалась возможность восстановить обитель, так как граница, уста­новленная договором, проходила на значительном расстоя­нии от северной оконечности Ладожского озера. Литератур­но-публицистическое сочинение, единственный список кото­рого привлек внимание Н.А. Охотиной, скорее всего появилось, как верно писал X. Киркинен, путем тенденциозной перера­ботки устных сведений более чем двухвековой давности о возобновлении монастыря, препарированных в интересах канонизации Ефрема Перекомского и обильно уснащенных плодами   вымысла.

Вымышленность большинства сведений, сообщаемых этим «Сказанием», достаточно очевидна при соотнесении его тек­ста с надежными источниками, что было показано в послед­ней работе X. Киркинена при опоре на значительный массив таких источников. Но круг их, как мы убедились, может быть несколько расширен, причем приходится попутно устра­нять ошибки в интерпретации и даже элементы дезинформа­ции  о  них  в  книге Н.А.  Охотиной-Линд.

Следуя мнению Джона Линда, Н.А. Охотина полагает, что «в протографе предисловия «Валаамской беседы» стояло имя не «архиепископа Иоанна, новаго чудотворца» (т.е. вла­дычествовавшего в 1163-1186 гг.), а «архиепископа Иоанна» (т.е. новгородского владыки 1388-1415 гг.), но более по­здний переписчик внес исправления на свой вкус», причем «в подкрепление» данной «гипотезы» выставлены «следую­щие аргументы: во-первых, учитывая общую историческую ситуацию, основание монастыря на Ладожском озере ранее XIV в. маловероятно; во-вторых, «Карельского уезда не су­ществовало в XII в. — это уже термин московского админи­стративного  деления»   (73).

Однако использование такого термина в «Валаамской беседе» — в произведении, созданном в середине XVI в. (или даже в XVII столетии, как полагает Н.А. Охотина), вполне естественно, поскольку земли Великого Новгорода давно были в составе Московского царства. А общая историческая ситу­ация в Карелии и Приладожье XI-XIII вв. характеризова­лась усилиями Церкви и даже княжеской власти по распро­странению Православия — вопреки активному противодей­ствию со стороны шведов, что делало вполне естественным существование   там   православного   монастыря.

Н.А. Охотина разделила и мнение своего мужа, что «возможным источником появления имени архиепископа Иоанна в тексте «Валаамской беседы» была «надпись с упоминанием Иоанна на какой-то не сохранившейся иконе Сергия и Германа», причем такая надпись могла лишь иметь в виду Иоанна II, а не Иоанна I, ибо «на прижизнен­ной иконе Иоанн I должен был бы называться именем, которое он носил до принятия схимы, то есть Ильей» (73). Ошибочное мнение, будто имя «Иоанн» этот архиепископ получил после предсмертного принятия им схимы базирует­ся, по-видимому, во-первых, на обывательском представле­нии, не различающем великую и малую схиму, во-вторых, на незнании того факта, что быть архиепископом (или даже епископом) священник мог только в схиме, т.е. при­няв монашеское пострижение, и, наконец, на том обстоя­тельстве, что до избрания новгородским владыкой Иоанн свя­щенствовал под именем Ильи в новгородском храме св. Власия — на Софийской стороне, где находился и храм св. Иакова, священник которого Герман Воята был современником ар­хиепископа Иоанна. Новгородская Первая летопись, где он действительно упоминается под именем Ильи, в этой своей части восходит к труду летописца Германа Вояты, что было выяснено еще в середине XIX столетия и подтверждено крупнейшим исследователем русских летописей академиком А.А.   Шахматовым[19].

Нет ничего удивительного в том, что священник Герман знакомого ему священника Илью продолжал называть этим именем в своих летописных записях после того, как Илья, избранный епископом, а затем возведенный в архиепископы, получил монашеское имя Иоанн (из Новгородской Первой это перешло в другие летописи). Под именем Иван он фигу­рирует  в  Летописце  новгородских  владык[20].

Поэтому нет ни малейших оснований подозревать ошиб­ку во фразе «Валаамской беседы» — «И написан бысть образ их, Сергия и Германа, по благословению иже во святых отца нашего Иоанна, Архиепископа великаго Новаграда, новаго чюдотворца».

Аргументом в пользу своего предположения о замене Иоанна Второго Иоанном Первым в тексте «Валаамской беседы» Н.А. Охотина-Линд считает «факт», который, по ее словам, «является очень важным для текстологии «Валаамской бесе­ды». Речь идет о рукописи Милютинской минеи, где есть уточнение, отсутствующее в других списках: «Написан образ их Сергия и Германа по благословению иже во святых отца нашего Иоанна архиепископа новаго чюдотворца, иже есть в темницы» (замечу, что последние слова есть и еще в одном списке, они были напечатаны по двум рукописям в предыду­щем издании «Беседы»). Как пишет Н.А. Охотина, «необходи­мо обратить внимание на несколько неожиданные слова, от­носящиеся к архиепископу Иоанну: «иже есть в темницы». Мы не имеем, — продолжает она, — никаких сведений о том, чтобы Иоанн II находился в заключении; между тем известно, что Иоанн I провел три с половиной года в заточении в одном из московских монастырей по приказу великого князя Васи­лия  Дмитриевича  и  митрополита  Киприана»   (74-75).

Этот пример характерен для стиля работы Н.А. Охотиной-Линд. Во-первых, она уже второй раз путает в своем изло­жении Иоанна I с Иоанном II: в заточении находился Иоанн II,  а не Иоанн I[21].

Во-вторых, вынужденное пребывание высокопоставленно­го иерарха в монастыре — это все же не тюремное заключе­ние. Наконец, в-третьих, — что особенно существенно, — слово «темница» в данном случае означает не тюрьму, а склеп. Можно было обратиться к достаточно известному сло­варю, где это значение слова «темница» иллюстрируется как раз летописным известием, в котором упомянуто об архи­епископе Иоанне I: «И положен бысть (архиепископ Гавриил) в притворе Софhискомъ в стороннемь., в темницы подле брата»[22].

Брат Гавриила, Иоанн I, был ранее погребен в той же темнице. О пребывании останков святого архиепископа Иоанна I в темнице новгородские летописи упоминают в разной связи   неоднократно[23].

Мощи его находились там до 50-х годов XVII века: к периоду между 1652 и 1657 гг. относится летописное извес­тие о том, что «преосвященный Макарий митрополитъ», по указу великаго государя царя и великаго князя Алексея Михайловича всея Русии самодержца, и по благословению великаго господина святhйшаго Никона патриарха Московскаго и всея Русии, перенесъ мощи великаго в чудесhхъ» Иоанна архиепископа изъ темницы въ верхъ, и положил в новой рацh»[24].

Как видим, нет ничего неожиданного в пояснении списка «Валаамской беседы», цитированного Н.А. Охотиной-Линд. Это пояснение, однако, действительно важно, ибо — в проти­воречии с ее некомпетентной интерпретацией — оно доказы­вает дополнительно, что речь идет именно об Иоанне I, а не об Иоанне II. Удивляет не только слишком слабое знакомство с давно изданными и переизданными новгородскими лето­писными текстами, обнаруженное здесь Н.А. Охотиной-Линд и А.Г. Бобровым, который повторил и «усилил» (на с. VII) ее суждение о «московской темнице», но и алогичность позиции упомянутых авторов. В чрезмерном увлечении на­прасной попыткой оспорить информацию «Валаамской бесе­ды» они игнорировали тот факт, что слова «иже есть в темницы» повествуют о настоящем времени, а не о прошед­шем, которое требовалось бы, если бы речь шла о бывшем двумя столетиями ранее пребывании Иоанна II в москов­ском монастыре, а не о современном появлению рукописи местонахождении мощей святого Иоанна I в склепе Новго­родского   Софийского   собора.

Скороспелая интерпретация источника проявилась у Охотиной не только в использовании «Валаамской беседы». Ос­паривая привлечение X. Киркиненом «Сказания об Усть-Шехонском монастыре»[25], она пишет: «Нами обнаружена пер­воначальная редакция того «Сказания» в рукописи конца XVI — начала XVII вв., написанной в Усть-Шехонском мо­настыре (ГПБ, Соф. 1160, лл. 354 об. - 358), где подробно рассказывается о судьбе игумена Геннадия, но Валаамский монастырь не упоминается. Таким образом, «Сказание об Усть-Шехонском монастыре» можно полностью исключить из круга источников по ранней истории Валаамского монас­тыря» (20). В названной ею здесь рукописи после ряда лапидарных известий находится не имеющий заглавия крат­кий текст, который выглядит, скорее, как извлечения из текста более пространного. Первичность или вторичность ре­дакций не аргументируется беглым упоминанием в сноске: чтобы обоснованно судить о взаимоотношении редакций, тре­буется  немалая текстологическая  работа на основе  использования всех списков — как ранних, так и самых поздних. Ни дата отдельной рукописи, ни место ее написания без такой работы  существенной  роли  играть не  могут[26].

Представление, будто упоминания, подчеркивавшие значе­ние Валаама, вставлялись в ранее созданные рукописные па­мятники в XVII столетии (к этому времени относятся сами списки) в принципе странно, так как XVII-e столетие было периодом   полного   запустения   Валаамского   монастыря.

Неряшливое обращение с источниками демонстрирует и предисловие А.Г. Боброва. По его словам, «из Новгород­ской IV летописи мы знаем только об основании Коневского монастыря на Ладожском озере (1398 г.), а летописец, скорее всего, отметил бы первую из основанных в тех краях обителей» (имеется в виду обитель Валаамская). «Кроме того, житие Арсения Коневского, — продолжает Бобров, — подробно описывающее поиски преподобным места для по­селения на Ладожском озере, ничего не сообщает о Валааме» (VII). Однако на самом деле в упомянутой летописи Коневский монастырь вообще не назван, об основании его не говорится, речь идет только о возведении храма: «В лето 6906. Поставлена бысть церкви Рождество Святая Богородица на Коневом»[27].

А в тексте жития, который был опубликован Синодом, действительно описаны поиски Арсением места для поселе­ния на Ладожском озере и при этом говорится: «Творяше же плавание восточнымъ онаго берегомъ», много островов мимо иде, и в Валаамской обители некое время пребысть, но видя въ той многолюдное братство, отиде и по смотрению Божию, изволениемъ же Пречистыя Богородицы Коневскаго острова достигаетъ»[28].

В первой из приведенных фраз стремление А.Г. Боброва оспорить раннее возникновение Валаамского монастыря по­родило только существенную неточность. Но вторая фраза может быть воспринята как дезинформация: следовало пояс­нить,  какую  редакцию жития имел в виду Бобров.

Н.А. Охотина пишет: «Еще в 1811 году Амвросием (Орнатским)   было   доказано,   что   летописная   статья   1163   г.   о перенесении мощей Сергия и Германа при архиепископе Иоан­не I содержит ошибку (так как в этом году Иоанн не был архиепископом, а территория Ладожского озера не принад­лежала России), и предложено читать имя Иоанна II» (17). Упомянутые здесь мнения Амвросия были аргументированно опровергнуты в журнале «Христианское чтение» уже в 1853 году, о чем не знает или умалчивает Охотина, опираясь на них,   как  если  бы это  были  прочно установленные факты.

Что касается «территории Ладожского озера», то на са­мом деле земли Приладожья — даже не только Приладожья, а и центральной части современной Финляндии — находились в подчинении Великого Новгорода: обитавшее там племя емь (хяме, шведское наименование тавасты) пла­тило дань Руси по крайней мере уже в начале XII века, о чем сказано в составленной около 1113 г. «Повести времен­ных лет», и позже, о чем существует документальное свиде­тельство новгородской уставной грамоты 1137 г., а из текста шведской хроники, рассказавшей о покорении тавастов шве­дами в 1249 г., явствует, что вплоть до этого времени терри­тория  еми  была  подвластна  русскому князю[29].

Приводившиеся мною выше летописные известия ясно сообщают, что Иоанн I был рукоположен в архиепископы киевским митрополитом в 1165 году, а избран на новгород­скую кафедру уже в 1163 году. Информация об историчес­ких фактах заносилась в летописный текст не обязательно «по свежим следам» — тем более, о событиях, имевших значительную протяженность. Обретение мощей и их перене­сение — это не один, а два факта. Мощи преподобных Сергия и Германа могли быть обретены на Валааме в 1163 г. и доставлены в Новгород, затем перенесены на Валаам, когда Иоанн I был уже не епископом, а архиепископом. Именно в таком смысле истолковывалось сообщение летописи еще сто пятьдесят лет назад[30] (о чем не говорит Н.А. Охоти­на). Кроме того, следует иметь в виду, что нам доступна не первоначальная запись летописца, а результат переписыва­ний и редактирований летописного текста на протяжении нескольких  веков.   Переписчики и редакторы,  конечно,  знали, что Иоанн I был именно архиепископом (первым архи­епископом Новгорода). Сообщая, что обретение мощей пре­подобных Сергия и Германа имело место при Иоанне I, странно было бы назвать его епископом — потому только, что событие это произошло в момент, когда Иоанн, уже являвшийся новгородским владыкой, не был еще возведен в сан   архиепископа.

Обретение мощей основателей Валаамской обители, пере­несение их в Новгород и возвращение на Валаам при ар­хиепископе Иоанне I вполне объяснимо исторической обстановкой того времени. С угрозой крупного военного похо­да, осуществленного из Швеции на 55 кораблях по Неве и Ладожскому озеру в 1164 году, давно связывалось исследо­вателями обретение в предшествовавшем году мощей препо­добных Сергия и Германа для перенесения их в Новгород. После того как под стенами Ладожской крепости шведы были разгромлены, историческая ситуация существенно из­менилась. Новгородское войско произвело успешный поход против шведских владений в юго-западной Финляндии в 1178 г., а в 1187 г. новгородцы даже захватили и сожгли крупнейший тогда город Швеции — Сигтуну[31] (памятью о чем до сих пор служит трофей этого похода — «Сигтунские» врата Новгородского Софийского собора). По устранении шведской угрозы уже в 1182 году в Валаамский монастырь были  возвращены   мощи  его   основателей.

Н.А. Охотиной бегло упомянута «Книга, глаголемая о российских святых» и сообщено: «в ней названа дата смерти Сергия и Германа — 1182 г., источник неизвестен» (94). Дата, не согласующаяся с построением Охотиной, ею никак не комментирована, текст не приведен, есть лишь ссылка на рукопись ГИМ и на издание М.В. Толстого. Он напечатал текст на основе нескольких рукописей, одна из которых находится  в  РНБ[32].

Обращение к этой рукописи помогло объяснить появление странной даты в рукописи, на которую сослалась Н.А. Охо­тина. Там читается следующий текст: «Преподобныи Сергии и Герман Валамскаго острова преставися в лето 6690 сентября к 10 день пренесены мощи ихъ от Новаграда на островъ Валамъ при архиепископе Иоанне чюдотворце в Корелской уездъ и во обитель Спасову»[33].

Возможно, конечно, что преподобные Сергий и Герман, бывшие последовательно игуменами Валаамской обители, пре­ставились в одном году. Но гораздо менее вероятно, что их кончина произошла в один день. В протографе цитированного текста фиксация одновременной кончины присутствовала едва ли, однако, могла, конечно, быть указана дата перенесения мощей на Валаам. А это, как мы знаем из иных источников, как раз и был 6690 (1182) год, правда не 10, а 11 сентября.

Сопоставление с другими известиями рукописи аналогич­ного содержания, хранящейся в РНБ, иллюстрирует меха­низм появления ошибки. При отсутствии сведений о дате кончины оставлялось для нее место. Например: «Святый преподобный Авраамий игуменъ Рождества Пресвятыя Богороди­цы Палеостровский на Онеге реке Новгородский чудотворец преставися в лето»[34].

А вслед за такой неполной информацией о кончине иног­да помещалось известие об обретении и перенесении мощей. Например: «Святый преподобный Арсений затворникъ въ мужескомъ монастыре Рождества Пресвятыя Богородицы родомъ бысть порховитинъ преставися въ лето обретены мощи его святыя и пренесены къ Мироносицамъ Женамъ въ церковь в лето»[35].

Имея дату, относившуюся к перенесению мощей, пере­писчик истолковал ее как дату преставления, что не влекло за собой изменения остального текста: понимание его смыс­ла зависит от расстановки знаков препинания, а они, как мы знаем, ставились не только иначе, чем теперь, но и довольно   субъективно.

Таким образом мнимое противоречие устраняется: препо­добные Сергий и Герман преставились, конечно, не позже обретения  их  мощей,   а  значительно  раньше.

Н.А. Охотина не стала упоминать еще одну гипотетичес­кую дату преставления основателей обители (или не знала ее, хотя могла найти в трудах упомянутых ею авторов). Эта дата, впрочем, тоже не подходит для построения Охотиной. Краткое упоминание есть у Н.П.  Барсукова:   «Сергий и Герман, преподобные Валаамские + ок. 1353. Память их 28 июня. Перенесение мощей (из Новгорода на Валаам) 11 сентября»   (даны отсылки к  трудам Сергия и Филарета)[36].

Но у архимандрита Сергия (Спасского) — только краткое упоминание этой даты, а «обоснование» ее предложил архи­епископ Филарет (Гумилевский): «Блаженная кончина валаамских начальников последовала, вероятно, около 1353 г.». К этой фразе дается ссылка: «По житию пр. Арсения м. Коневского в 1394 г. валаамским игуменом был Сила. — След. основатели Валаама в  1394 г.  уже почили —  июня  12 ч.»[37].

Комментировать несоответствие одного предположения дру­гому теперь вряд ли необходимо: ясно, что ни в середине, ни в конце XIV века блаженная кончина преподобных Сергия и Германа последовать не могла, так как мощи их были обретены уже  во второй половине XII века.

Не приходится укорять почтенных авторов упомянутых трудов за недостаточную определенность суждений и слабую обоснованность: слишком зыбок был материал, которым они располагали в этом случае. Месяцесловы, степень точности которых критично была оценена самим архимандритом Сер­гием[38], приходилось сопоставлять по существу только с за­меткой, называвшей 1329 год как дату поселения на Вала­аме «старца Сергия», и «Валаамской беседой», где указыва­лось приблизительно время обретения мощей, не поддающееся согласованию с этой датой, если относить ее к основанию монастыря, а рукописный источник неоконченного издания летописи, называвшей дату обретения — 1163 год, в науку введен еще не был.

Теперь факт обретения мощей преподобных Сергия и Германа в 1163 году является надежной основой суждений о времени основания Валаамского монастыря, так как при удостоверении этого факта опираться можно на упомянутые мною 11 рукописей, отобразивших три летописных свода, составлявшихся при кафедре новгородских митрополитов, и на 4 упомянутые мною рукописи, содержащих концентриро­ванные  сведения   о   святых,   где   сообщено   не   только   об   обретении мощей в 1163 году, но и о возвращении их на Валаам в 1182 году. Оба эти факта имеют еще и косвенное историческое подтверждение в приводившихся выше данных о военных событиях того времени, создавших угрозу для монастыря, которая миновала незадолго до возвращения мощей на Валаам. Литературным подтверждением является извест­ная в десятках рукописей «Валаамская беседа», предисловие которой, указывая день перенесения мощей, вполне опреде­ленно относит события ко времени архиепископства святого Иоанна I,  т.е.  к  периоду  1163-1186  гг.

Обретение мощей самого архиепископа Иоанна I про­изошло через двести пятьдесят лет после его кончины. Дли­тельные промежутки времени между преставлением святых и обретением их мощей в истории Древней Руси засвидетель­ствованы многократно. Исключением из этого почти общего правила вряд ли есть основания считать преподобных Сер­гия и Германа. Они могли преставиться по крайней мере на сто лет раньше обретения их мощей, а если так, то основа­ние ими обители произошло в первой половине XI века или даже  раньше.

Мы не располагаем сейчас источником, который указывал бы прямо, что именно в это время был основан Валаамский монастырь. Но таким источником, очевидно, располагал два столетия назад выдающийся деятель Русской Церкви митропо­лит Московский Платон (Левшин). Он перечислил довольно обстоятельно, каковы были источники его труда по истории Церкви (дважды переизданного после его кончины): «Несто­ров летописец с продолжением его; и полная история по списку Никоновскому; также имеющийся у меня собственный древний летописец, с Никоновским списком сходный, но в некоторых местах сретаются в нем и дополнения»[39]; далее в перечне идет внушительный список источников опубликован­ных. Окончив его, митрополит Платон писал: «Сии все сочи­нения по нескольку служили мне помощию в сем моем труде. Что же я не означил в той моей истории самые те места, откуда что взято, в сем извиняюсь моими летами и болезнен­ными припадками.  Я сам от себя ничего не выдумывал»[40].

«Собственный древний летописец», по-видимому, и содер­жал ценнейшее известие, которое коротко пересказал митро­полит  Платон:   «Валамов  монастырь,   на  озере  Неве,   устроен еще при первом епископе Иоакиме, определенном при князе Владимире»[41].

Научный авторитет и нравственная репутация митрополи­та Платона настолько безупречны, что не дают ни малейше­го повода подвергать сомнению добросовестность его отноше­ния  к  своим  источникам[42].

Было бы, конечно, желательно ввести в науку непосред­ственно средневековую рукопись, на которую он опирался, дабы полностью оценить ее информацию с позиций совре­менного   источниковедения[43].

Не исключено, что «древний летописец», принадлежав­ший лично митрополиту Платону, может еще найтись среди сохранившихся материалов его архива, которые сейчас рас­средоточены в пяти архивохранилищах Москвы и Петербур­га, причем основная часть находится в Москве, в РГБ; но полностью уповать на результат предстоящих разысканий трудно, так как рукопись могла перейти к другому владель­цу и даже погибнуть (московский пожар 1812 года лишил нас уникального списка «Слова о полку Игореве» и некото­рых  других  ценнейших  материалов).

Валаамский монастырь никогда не был крепостью, како­выми являлись, например, монастыри Псково-Печерский или Соловецкий. Возникновение его было обусловлено отнюдь не потребностями   новгородцев   иметь   военный   форпост   на  Ладожском озере, а стремлениями первых иноков к жизни в удалении от мирской суеты и мирному распространению хри­стианской веры среди язычников. Этим условиям как нельзя лучше отвечало местоположение Валаама в малоосвоенной еще части новгородских владений. Новгородцы гораздо рань­ше шведов утвердились в Финляндии и Карелии. Земли эти входили в состав Водской пятины, причем подвластная Нов­городу Карельская земля «начиналась с северной стороны Невы; она занимала Карельский перешеек и охватывала с запада  и  с  севера  Ладожское  озеро»[44].

Исследования историков показали, что карелы «входили в состав Новгородского государства с момента его возникно­вения»[45], а «в XI веке карельское население платило дань новгородскому князю и десятину от вир и продаж новгород­скому епископу»[46], причем «с самых первых летописных из­вестий карелы выступают как племя, уже находящееся под политическим   влиянием   Новгорода»[47].

В отличие от обители Киево-Печерской, возникший в ту же эпоху Валаамский монастырь имел весьма трудную исто­рическую судьбу, находясь не в столичном центре, а на приграничной периферии. Но роль его как северного оплота русского православия, противостоявшего католической экс­пансии, была, пожалуй, не менее значительна, хотя сведе­ния о ранней деятельности иноков Валаама почти утрачены вследствие неоднократных опустошений монастыря инозем­цами на протяжении шести или семи столетий.

Возвращаясь к «Сказанию», которое рекламирует книга Н.А. Охотиной-Линд, приходится повторить, что увлечение «молодой исследовательницы» этим текстом (разделенное не очень уже молодым автором предисловия), не проясни­ло, а затемнило вопрос о дате основания монастыря на Валааме. Однако нет худа без добра: необходимость откомментировать вызывающий факт появления книги, претенду­ющей на научность, активизирует продолжение серьезного исследования проблемы и введение в научный оборот мало­известных   материалов.

Перейти в начало

Вернуться обратно

Вернуться обратно

"Кирьяж" Краеведский центр п. Куркиеки. 

Авторы:   Петров И. В., Петрова М. И.

E-mail: kirjazh@onego.ru