III. БОРЬБА ЗА ГОРОД КОРЕЛУ И КОРЕЛЬСКИЙ УЕЗД

вернуться в оглавление

11 марта 1609 года Яков Делагарди выступил из Выборга к русской границе.

Перейдя рубеж, шведское войско двинулось к Новго­роду, где Делагарди был торжественно принят Скопиным-Шуйским, В начале мая русские войска, набранные Скопиным в новгородской земле, совместно со швед­скими войсками Делагарди выступили из Новгорода по направлению к Москве, отвоевывая по пути русские города и уезды от поляков.

В это же время, хотя срок сдачи Корелы еще не на­ступил, выборгский губернатор Арвед Тённессон вступил в дипломатические сношения с корельским воеводой по вопросу о предстоящей сдаче города и уезда шведским властям. Воевода в своем ответном посланий (насколько мы можем судить по изложению содержания этого письма) не дал прямого ответа на вопрос, интересую­щий шведов, и лишь жаловался, что крестьяне в Корельском уезде стали непокорны властям (прилож. 2). Как мы знаем, население города Корелы и уезда еще осенью предшествующего года вышло из повиновения Шуйскому, предвидя неизбежность решения царя сдать город и уезд шведам в уплату за военную «помощь» и желая сохранить свою землю в составе Рус­ского государства. В дальнейшем события 1609—1610 гг. покажут нам, что и корельские власти — воевода и епископ — придерживались той же точки зрения на вопрос о сдаче города, что и население, и также решили бороться против притязаний шведов. Но, не желая до на­ступления срока сдачи города писать об отказе выпол­нить условия Выборгского договора и тем заранее возбу­дить недовольство шведов, воевода решил уклониться от прямого ответа на поставленный вопрос, сославшись на непокорность крестьянского населения уезда.

Хотя в данном случае указание на настроения кре­стьян уезда является просто политическим ходом в сно­шениях корельского воеводы со шведами, это указание имеет для нас и свою самостоятельную ценность. Слова воеводы отражали действительные настроения широких масс карельского крестьянства. Правда, здесь необходимо оговориться: карельские крестьяне были непокорны не уездным властям, как писал воевода, а царю Василию Шуйскому, стремившемуся отдать Корельский уезд Шве­ции.

Получив письмо корельского воеводы, Арвед Тённес­сон (видимо, в конце мая или в начале июня) решил предложить воеводе, как представителю власти союзного государства, оказавшемуся в затруднительном положе­нии, «дружескую» помощь: прислать шведские войска, которые принудили бы крестьянское население уезда к покорности. Войска смогут войти в город Корелу и «помогут» воеводе «защищать ее» (прилож. 2). Таким образом, выборгский губернатор под предлогом помощи решил попытаться занять Корелу еще до истечения офи­циального срока передачи города. Карл IX, узнав о пере­писке Арведа Тённессона с корельскими властями, одоб­рил инициативу, проявленную в этом вопросе его вер­ным слугой, и приказал, в случае, если предложение о «дружеской помощи» будет корельским воеводой при­нято, послать в Корелу достаточно сильный отряд, кото­рый сможет не только занять крепость, но и «ни в коем случае не выпустит ее из рук» (прилож. 2).

Воевода, разумеется, отказался принять столь «любезно» предложенную помощь, и переписка времен­но прекратилась.

Делагарди и Скопин двигались вперед очень медлен­но:  их задерживали   и   военные   действия,   шедшие   нередко с переменным успехом, и постоянные волнения в шведском наемном войске. Дойдя до Волги, в Калягине Скопин-Шуйский должен был надолго остановиться. Шведские наемники подняли бунт и, несмотря на уговоры Делагарди, большая часть его войска ушла обратно к Новгороду.

Делагарди вскоре сумел восстановить в войске поря­док, но условием своего возвращения в Калязин для дальнейшего движения на Москву поставил немедленную передачу Корелы Швеции. Хотя срок передачи города, установленный Выборгским договором, к тому времени уже прошел, Корела еще не была сдана шведам (по той простой причине, что город и уезд, как мы знаем, не при­знавали власти Шуйского). Стремясь вернуть Делагарди и его войско для возобновления похода против поляков, Скопин-Шуйский заключил в августе с Делагарди новый договор, по которому обязался немедленно передать шве­дам Корелу и Корельский уезд[1] (прилож. 3). На этом условии Делагарди со своим войском вновь присоеди­нился к Скопину-Шуйскому.

По мере продвижения шведских войск внутрь Рос­сии росли и претензии правящих кругов Швеции. Узнав от Делагарди о предстоящем приезде послов от Шуй­ского, которые должны будут передать Корелу шведам, и считая поэтому, что вопрос о Кореле решен окончательно и остается только выполнить формальный акт сдачи — приемки города, Карл IX уже выдвигает новые, более значительные территориальные требования к Рос­сии. В письме к Арведу Тённессону Карл IX требует, чтобы при принятии Корельского уезда под власть Швеции южная граница занимаемой территории была уста­новлена по линии Невы (фактически граница уезда проходила через Карельский перешеек севернее Невы). Карл IX предлагает также сообщить русским властям, что шведское правительство не удовлетворяется теперь одной лишь Корелой, а требует сверх того передачи Орешка, Ивангорода и Колы. В случае, если эти увеличенные требования не будут удовлетворены путем пере­говоров, король предлагал выборгскому губернатору попытаться захватить указанные им русские крепости «ка­кой-нибудь хитростью» или с помощью вооруженной силы (прилож. 5).

Для выполнения нового договора М. В. Скопин-Шуйский отправил в Корелу дворянина Чулкова и дьяка Телепнева в сопровождении шведского чиновника Карла Олофсона[2] (прилож. 3). Чулков и Телепнев повезли с собой царскую грамоту (сохранившуюся до наших дней) к корельскому епископу Сильвестру, воеводе князю Мышецкому и всем жителям Корелы и уезда (прилож. 4). В грамоте царь Василий Шуйский разъяс­няет корелянам, что передача их города шведам имеет общегосударственное значение, что от этого зависит, будут ли шведы продолжать оказывать помощь в борьбе против польско-литовских войск, и решительно требует немедленной передачи города, причем приказывает вывести все население со всем имуществом.

Для того, чтобы жители города и уезда не боялись уезжать с насиженных мест, царь обещал обеспечить их на новых местах, где они поселятся, всем необходимым для жизни: дворянам, стрельцам и пушкарям царем будет предоставлена служба и жалованье, посадским людям и крестьянам — возможность завести хозяйство на новом месте, а также предоставлялись льготы по всем налогам и повинностям. Царь предоставлял «корелянам» право выбрать себе для жительства любой пункт в России и требовал заранее сообщить ему, «где хто похочет жити», чтобы своевременно подготовиться к устройству переселенцев из Корелы на новых местах.

Личное обращение царя к корелянам не поколебало их позиции в вопросе о передаче города. О результатах поездки Чулкова и Телепнева можно судить по любопыт­ной приписке, сохранившейся на оборотной стороне под­линного экземпляра августовского соглашения: жители Корелы отказались разговаривать с царскими послами и даже не пустили их в город (прилож. 3). Для нас здесь особенно важно указание в тексте приписки, что отказа­лись подчиниться приказу царя «корельские посадцкие и уездные люди», то есть не только жители города Корелы, но и население всего уезда, карельские крестьяне. Карелы и русские, жившие в городе Кореле и в Корельском уезде, категорически отказались подчи­ниться царскому приказу, твердо решив сохранить город и уезд в составе Русского государства.

Большую роль сыграл в событиях 1609—1611 гг. в Карелии епископ корельский, Сильвестр. Епископ Сильвестр, как указывает шведский историк Видекинд и другие источники,[3] был главным вдохновителем борьбы русских и карельских людей против передачи города и уезда шведам. В своих проповедях он призывал жителей горо­да и население всего уезда бороться за сохранение род­ной земли в составе Руси. В частности, именно епископ Сильвестр, по словам Видекинда, организовал сопротив­ление корельских горожан и крестьян выполнению нового царского приказа о сдаче Корелы, привезенного Чулковым, Телепневым и Олофсоном. «Когда кексгольмцы, — рассказывает Видекинд, — услышали... что едут бояре для передачи крепости Карлу Олофсону, то епископ Сильвестр и жители города, соединившись, запретили им въезд, для чего подняли местных крестьян».[4]

Приводя этот текст, нельзя не отметить одного весьма ценного для нас обстоятельства. При сравнении русского и шведского источников (написанных представителями двух враждебных лагерей на двух разных языках) ви­дим, что оба они, указывая на силы, воспрепятствовав­шие въезду царских послов в Корелу, одинаково свиде­тельствуют, что в данном случае и горожане, и карель­ские крестьяне объединились в едином стремлении не допустить на свою землю царских послов, приехавших для того, чтобы передать эту землю национальным вра­гам — шведам. Из приведенного нами текста Видекинда можно даже заключить, что выступление карельских крестьян сыграло в данном случае наиболее важную роль.

Взаимоотношения города Корелы с центральной вла­стью были в этот период весьма сложными. Признание Лжедмнтрия II было чисто номинальным; никакой помощи от Тушина Корела не получала, хотя польско-тушинские отряды в это время бродили по всей стране и, в частности, были и на юге новгородской земли. И вообще ни о каких сношениях между Корелой и Туши­ным нам из источников ничего неизвестно. Шведы, тща­тельно следившие за положением в Кореле, не преминули бы отметить в своей (дошедшей до нашего вре­мени) переписке с Шуйским наличие сношений между Корелой и польско-тушинским лагерем, если бы такие сношения действительно имели место.

Признание Лжедмитрия было нужно властям и насе­лению Корелы лишь для того, чтобы иметь законное право не подчиняться распоряжениям Шуйского по ос­новному вопросу — по вопросу о передаче города и уезда шведам. В этом отношении позиция патриоти­чески настроенной ведущей части корелян была не­поколебима. Но в остальных вопросах политической жизни руководители и население города Корелы не имели принципиальных расхождении с Шуйским. По­этому, не подчиняясь приказам о сдаче города, городские власти не прерывали полностью сношений с правитель­ством Шуйского и с его воеводами в Новгороде. На все вопросы царя, на все царские грамоты корельские епи­скоп и воевода давали письменные ответы, даже в том случае, когда они отказывались выполнять царские при­казы. Так, в частности, на царскую грамоту, привезенную Чулковым и Телепневым, епископ Сильвестр и воевода. Мышецкий отправили в Москву обстоятельный ответ, в котором, вероятно, объясняли, почему они не могут подчиниться приказу царя о сдаче, города. Это письмо, к сожалению, не сохранилось (нам известен лишь самый факт отправки такого письма).[5]

Тем не менее, хотя открытой вражды не было, отношения между Корелой и Корельским уездом с одной стороны и царем Василием Шуйским и его властями в новгородской земле с другой были, по всей видимости, весьма напряженными. Торговые и иные связи меж­ду Корельским уездом и остальными областями Руси были, по всей вероятности, нарушены. Товары, необхо­димые для населения, а также боеприпасы для гарни­зона не поступали в Корелу уже в течение года.

Хозяйственные трудности и напряженная полити­ческая атмосфера в связи с постоянным ожиданием при­хода шведских войск вызвали колебания среди неустой­чивой части крестьянского населения уезда. Насколько можно заключить из единственного источника, указываю­щего на это обстоятельство (письмо шведского посла Пет­ра Петрея, проезжавшего в начале 1610 г. через Корельский уезд),[6] речь может идти лишь о небольшой группе карельского крестьянского населения, жившего на земле одного из четырех находившихся на территории уезда монастырей. Видимо, эти крестьяне страдали от феодаль­ной эксплуатации со стороны монастыря, и недовольство против своих непосредственных эксплуататоров, православных монахов, перенесли на все русские власти вообще. Антифеодальный прежде всего (а не политиче­ский) характер недовольства данной группы крестьян явствует из их намерений. По словам Петрея, крестьяне выражали желание разрушить новую мельницу, постро­енную монахами на соседней реке, а также послать не­сколько своих людей в Выборг, чтобы сообщить о своем добром расположении к шведским властям. Иными сло­вами, активные действия эти крестьяне собирались пред­принять только против, своего феодала — монастыря; по отношению же к шведам эти крестьяне думали придер­живаться лишь пассивной благожелательной тактики, не думая ставить вопроса о переходе под шведскую власть и, тем более, не собираясь присоединиться с оружием в руках к шведам.

В конце 1609 г. Делагарди по приказу своего короля вновь начинает настаивать на немедленной передаче Корелы. Василий Шуйский направляет в Корелу нового посла, Смирного Отрепьева, с новым приказом о пере­даче города. Смирной Отрепьев повез с собой царскую грамоту Карлу IX об уступке Швеции города Корелы с уездом.[7] Усилия нового царского, посла увенчались столь же малым успехом, как и предыдущие распоряже­ния по этому поводу. Смирной Отрепьев, приехав, в январе 1610 г. в Орешек, предложил корельским вла­стям прислать к нему уполномоченных для перегово­ров.[8] Желая путем различных проволочек затянуть на неопределенный срок сдачу города, корельский епископ и воевода на этот раз не отказались от переговоров и на­правили в Орешек своих уполномоченных. Представители Корелы, не возражая теперь в принципе против передачи города и уезда, просили отложить срок передачи до Троицына Дня (до июня 1610 г.). Смирной Отрепьев не стал настаивать на немедленной передаче, и переговоры закончились тем, что вопрос постановлено было передать на решение царя.[9] Подозрительно мягкая позиция царско­го посла во время этих переговоров позволяет думать, что и сам Василий Шуйский не был особенно Склонен сда­вать Корелу шведам и, видимо, дал тайно соответствую­щие наставления своему послу, хотя в то же время про­должал обещать шведам немедленно передать город, воз­мущаясь неповиновением своих поданных.

Известие о результатах январских переговоров еще не успело дойти до Москвы, когда Шуйский, не надеясь на успех миссии Смирного Отрепьева, отправил в Корелу новых послов, дворян И. М. Пушкина (впо­следствии руководителя обороны Корелы) и Безобразова, все с тем же официальным заданием: добиться передачи города и уезда шведам. Приехав в Орешек в феврале 1610 г., Пушкин и Безобразов взяли на себя переговоры с Корелой, а Смирной Отрепьев, имевший дипломатические поручения к шведскому правительству, отправился в Швецию.[10]

Получив известие о приезде полномочных послов от самого царя со специальным заданием — передать Корелу, Карл IX решил, что передача города теперь будет, нако­нец, осуществлена и счел необходимым срочно назначить специальное лицо, которое примет от царских послов город и уезд под власть шведского государства. От имени короля офицер Тённе Йоренссон получил полномочия стать наместником Кексгольма и принять от царских пос­лов город и уезд под свое управление. В сохранившемся в Стокгольмском архиве королевском предписании, упол­номочивающем Тённе Йоренссона на выполнение этих почетных и ответственных задач, подробно указывались права и обязанности наместника на вновь приобретаемой территории (прилож. 6). Но шведский король слишком поторопился начать распоряжаться в Корельском уезде. Корела и Корельский уезд еще на целый год были удер­жаны в составе России.

Миссия Пушкина и Безобразова была не более удач­на, чем все попытки их предшественников, причем и в данном случае можно полагать, что царские предста­вители не особенно-то и хотели добиться успеха (и, может быть, имели на этот счет указания от царя); иначе трудно было бы объяснить, каким образом Пуш­кин, посланный для передачи Корелы шведам, спустя не­сколько месяцев стал корельским воеводой и руководи­телем обороны города от тех же шведов. Узнав о согла­шении, состоявшемся между Смирным Отрепьевым и корельскими властями по поводу отсрочки передачи города, Пушкин и Безобразов стали продолжать тактическую линию, намеченную их предшественником. Новые русские представители сообщили шведским властям в Выборге, что отсрочка в передаче города вызвана лишь необходи­мостью дождаться весны и вскрытия рек, ибо имеющиеся в Корелe материальные ценности могут быть вывезены только водным путем.[11] В это время шведами стали рас­пространяться слухи, что, если русские не сдадут Корелу, город будет взят шведскими войсками с помощью артил­лерии. Слухи эти имели основание: на границе уже был сосредоточен вооруженный отряд для посылки в Корельский уезд.[12] Пушкин и Безобразов заявили шведским властям в Выборге протест против подобных угроз и по­требовали, чтобы шведский отряд был отведен от гра­ницы Корельского уезда.[13] Выборгские власти сначала объявили (в первом письме Пушкину и Безобразову) слухи о подготовке похода на Корелу ложными; но в сле­дующем письме, написанном через несколько дней (в конце февраля), они уже прямо сообщили Пушкину и Безобразову, что, поскольку жители Корелы и уезда «своему прямому царю и великому князю чинятца непо­слушны и повеления не совершают, что им от царского величества приказано», то есть не сдают город, из Выборга будет отправлен в Корельский уезд отряд из 1000 конных и пеших воинов.[14] Шведский отряд, как говорилось в письме, остановится в трех пограничных погостах «не­послушным корелянам в грозу»; иными словами, шведы решили прибегнуть к вооруженной демонстрации, чтобы заставить корельские власти наконец сдать город. Прав­да, па открытые военные действия шведское командова­ние все же не отважилось, ибо это слишком уж противо­речило бы официально существующим союзным отноше­ниям. И нам даже не вполне ясно, был ли упомянутый отряд действительно послан внутрь Корельского уезда. Поскольку источники об этом отряде в дальнейшем ни разу не упоминают, весьма возможно, что шведы ограни­чились одной только угрозой.

Царь Василий Шуйский делал вид, что забыл о при­сяге, принесенной Корелой Лжедмитрию немного больше года тому назад, и проводил эту политическую линию не только в своих распоряжениях по вопросу о сдаче города (здесь он продолжал говорить, как царь, приказывающий своим подданным). Очень характерен в этом отношении один жест царя по отношению к непокорному городу. Пушкин и Безобразов привезли стрельцам Корельского гарнизона деньги для раздачи царского жалованья за истекший год и грамоту от царя.[15] Василий Шуйский этим подчеркивал, что он, несмотря па непокорность коре-лян, попрежнему считает город и уезд частью своего

государства, а городских стрельцов — состоящими у него на службе. Если принять во внимание, что (как сооб­щают некоторые источники) стрельцы составляли глав­ную силу среди патриотически настроенных слоев насе­ления Корелы, упорно стоявших за сохранение города в составе Руси,[16] то станет ясно, что, присылая стрель­цам жалованье, царь как бы показывал, что не осуждает Стрельцов за занятую ими патриотическую позицию, хотя эта позиция и приводит к неподчинению официаль­ным царским приказам.

У Видекинда имеется глухое указание на то, что какой-то аналогичный жест был сделан Василием Шуй­ским и по отношению к крестьянам Корельского уезда: приблизительно в это же время Василий Шуйский каким-то образом сообщил крестьянам Корельского уезда, что он «простил» им неповиновение царским при­казам.[17]

В конце марта (1610) царь прислал Пушкину и Безо­бразову, а также корельским властям новое распоряже­ние о немедленной передаче города и уезда.[18] В апреле со вскрытием рек   и   озер корельские  власти   лишились предлога, оправдывающего их промедление в деле передачи  города. Шведское командование  в Выборге  назна­чило 1 мая крайним сроком для    передачи.   В  ответном письме корельские власти упрекнули шведов, что те упу­стили возможность, путем строительства мостов, и гатей па дорогах, облегчить предстоящую массовую эвакуацию города Корелы; теперь, как сообщалось в письме, рус­ские люди в Кореле вынуждены ожидать судов, которые по    распоряжению    царя     должны    быть    высланы  из Новгорода для перевозки населения и имущества.[19] Ответ корельского воеводы не мог успокоить шведское коман­дование, ибо одновременно в Выборг    поступили сведе­ния, что в Кореле и Корельском уезде проводится среди населения   набор    ратных   людей,    то    есть   корельские. власти   готовятся   не   к   эвакуации,   а   к   вооруженной борьбе, к обороне своей территории от    нападения шве­дов.[20]    Кроме   того,    были   также    получены   сведения и о том, что русское   духовенство и представители рус­ских властей проводят среди карельского крестьянского населения агитацию за сохранение уезда в составе Русского государства.[21] Таким образом, шведы видели, что решение о сдаче города и уезда корельские власти в действительности выполнять не собираются.

К этому времени политическая обстановка в России еще более усложнилась. Польский король Сигизмунд III в середине 1609 г. принял решение начать открытую ин­тервенцию, поход коронных войск в Россию для прямого завоевания русских земель. На решение Сигизмунда III безусловно повлияло известие о приходе шведских войск: возникла угроза восстановления власти Шуйского па всей территории страны с помощью врага Польши — Швеции. Другой причиной, вызвавшей принятие этого решения, был уже обозначившийся провал второй польской интер­венции. За протекшие два года силы Лжедмитрия II до­бились, правда, довольно крупных успехов, подчинили себе значительную часть городов и уездов страны. Но главной задачи — занятия Москвы, ликвидации прави­тельства Шуйского и утверждения на московском троне — Лжедмитрию II и его польско-шляхетскому войску осу­ществить не удалось. Становилось ясно, что если «Тушин­ский вор» за два года так и не сумел взять Москву, то и дальше это сделать ему не удастся. Между тем, слабость другой стороны — правительства Шуйского, не имевшего сил справиться с войсками самозванца и вынужденного обратиться к иноземной помощи, давала польскому королю серьезные основания рассчитывать на успех новой, третьей по счету польской интервенции. Учи­тывая эти обстоятельства, в сентябре 1609 г. Сигизмунд начал открытую интервенцию. Большое польское войско перешло русскую границу и осадило крупнейший город на западной границе Руси — Смоленск, прикрывавший путь к Москве.

Мужественный гарнизон Смоленска в течение почти двух лет отстаивал город. Оборона Смоленска сыграла большую роль в ходе борьбы русского народа против польской интервенции. Смоленск оттягивал на себя глав­ные силы поляков, не позволяя Сигизмунду развернуть широкие завоевательные операции на русской территории. Героическая оборона Смоленска позволила выиграть время, использованное русскими людьми для начала собирания сил, для подготовки борьбы против польских захватчиков.

По призыву Сигизмунда значительная часть поляков. Уже в конце 1609 г. покидает Лжедмитрия II и уезжает под   Смоленск,  под знамена   своего   короля;   Лжедмитрий  II бежит из Тушина,    тушинский   лагерь   распадается.

Зимой 1609—1610 гг. Скопин-Шуйский и Делагарди разбили остатки польско-тушинских войск, сияли осаду Москвы и в марте 1610 г. торжественно вступили в рус­скую столицу. Казалось, наконец, создались условия для успешной борьбы против поляков. Но случилось иначе.

Талантливый полководец Скопин-Шуйский, пользо­вавшийся большой популярностью, вдруг скоропостижно умер. На Москву двинулось из-под Смоленска многоты­сячное польское войско. Выступившая навстречу москов­ская рать вместе с войском Делагарди потерпела полное поражение в июне 1610 г. под с. Клушиным. Немецкие наемники Делагарди на поле боя перешли на сторону поляков и тем решили исход сражения. Путь на Москву полякам был открыт.

Понимая, что дело Шуйского безнадежно проиграно, московские бояре и дворяне свергли Шуйского и пригла­сили на московский трон польского королевича Влади­слава (сына Сигизмунда). Москва присягнула Влади­славу (оставшемуся в Польше). Боясь народных волнений, бояре впустили в Москву польский отряд. Москов­ское правительство из семи бояр («семибоярщина») стало игрушкой в руках поляков.

Наступил самый тяжелый момент в жизни Москов­ского государства. Польские войска осаждали Смо­ленск, занимали Москву и ряд других городов, всюду бродили польско-шляхетские отряды. Московское прави­тельство семи бояр не пользовалось авторитетом. Страна временно лишилась государственной власти.

Этим моментом решил воспользоваться Делагарди, с остатками своих войск бежавший к Новгороду.

Свержение Шуйского сразу же привело к изменению шведской политики по отношению к России. Шведские войска пришли в Россию для поддержки правительства Шуйского. Теперь правительства Шуйского более не существовало, и тем самым не было основания для дальнейшего пребывания шведских войск на русской тер­ритории. Шведы, разумеется, не ушли обратно за рубеж; начавшееся междуцарствие и упадок государст­венной власти в стране создавали исключительно благоприятные условия для перехода к открытой интервенции, для начала открытого завоевания территории Русского государства. Шведское правительство приняло решение приступить к завоеванию северо-западных русских земель.

К этому времени положение в пограничных землях на северо-западе оставалось без изменений. Весной и летом 1610 г., когда все сроки для передачи Корелы уже давно прошли, корельскими властями был найден новый пред­лог для отсрочки. Получив известие о смерти Скопина-Шуйского и сославшись на слухи о смерти шведского короля, корельские епископ и воевода сообщили выборгскому губернатору, что обязательство передать Корелу шведам, принятое Скопиным-Шуйским, теперь уже не имеет силы, поскольку и Скопина, лично заключавшего Выборгский договор, и короля Карла IX, от имени кото­рого заключала договор другая сторона, уже нет в живых; поэтому епископ и воевода заявили, что они теперь будут ждать новых распоряжений из Москвы.[22] В Москву был отправлен гонец, который по возвращении (в июне 1610 г.) сообщил, что царь Василий не раз­решил передавать город шведам.[23] Было ли действитель­но, дано Шуйским подобное указание корельским вла­стям, нам неизвестно. В обстановке, создавшейся в июне 1610 г. (движение польских войск на Москву), Шуйский вряд ли мог открыто дать такое распоряжение, ибо оно могло привести к разрыву со шведами в тот момент, когда шведские вспомогательные войска были особенно нужны. С другой стороны, мы уже приводили факты, позволяющие предполагать, что Василий Шуйский в глу­бине души одобрял упорство корельских властей. Сюда же надо добавить и записанное шведами со слов одного русского купца (на берегах Невы) сообщение, что Васи­лий Шуйский недавно (запись сделана в июле) прислал письма во все пограничные крепости, предлагая остере­гаться Делагарди, чтобы тот не мог захватить какую-либо из крепостей.[24] Таким образом, возможно, что царь Василий дал и теперь корелянам тайное указание не сдавать город, а корельские власти не стали соблюдать тайну и открыто оповестили народ о новом указании царя.

В середине лета    (1610 г.)  со свержением Шуйского кончился первый, мирный этап    пребывания   шведских войск на русской территории. Пока все выгоды из этого извлекала русская сторона: шведские вспомогательные войска и течение целого года воевали против поляков, способствуя очищению от польских отрядов значительной части русских земель; вместе с тем, русские сумели удер­жать за собой тот участок своей территории, который был обещан Швеции в уплату за военную помощь — Корельский уезд. Честь удержания Корелы и уезда в русских руках, несмотря на все распоряжения царя, несмотря на настоятельные требования и угрозы шведов, принадлежит не столько руководителям города, епископу Сильвестру и воеводе Мышецкому, сколько русским и карельским людям, патриотически настроенному насе­лению города и уезда, упорно стоявшему за сохранение своей территории в составе Русского государства.

Теперь, решив начать открытую интервенцию, Дела­гарди ставит своей первой задачей овладение Корелой. По словам Видекинда, Делагарди решил осаждать Корелу «с тем расчетом, чтобы вероломные и упорные люди еще более не укрепились в дерзком стремлении удержать замок[25], и не подали этим примера другим, если понадобится двинуться дальше».[26] Таким образом, видно, что уже тогда Делагарди рассматривал овладение Корелой лишь как первый шаг на пути к более широким, завоеваниям, стремясь захватить этот город, чтобы его сопротивление не послужило вдохновляющим примером для населения других северо-западных русских городов. Другое соображение Делагарди, вынуждавшее его начи­нать именно с Корелы, по словам Видекннда, «предпола­гало скорейшее получение помощи и провианта из Фин­ляндии и возможность вызвать оттуда при надобности поиска как для подавления крестьянских сил по сосед­ству, так и для набегов на неприятеля. Наконец, думал он[27], если этот город удастся взять военной хитростью, голодом или внезапным приступом, то, опираясь на него, удобнее будет следить за военной обстановкой и вести войну под Новгородом».[28] Действительно, близость Корелы к Финляндии и наличие удобных водных и сухо­путных путей, связывающих этот город с Выборгом и Новгородом, создавали для шведов возможность, в случае захвата Корелы, превратить ее в базу для дальнейших завоевательных операций на русской терри­тории. Как явствует из слов Видекинда, уже тогда, начи­ная осуществлять свои захватнические планы, шведы имели в виду в будущем овладеть центром северо-запад­ной Руси — Новгородом.

В создавшейся обстановке оборона Корелы приобре­тала, таким образом, особо важное значение. Пока Корела находилась в руках русских и могла угрожать основным коммуникациям, связывающим войска Делагарди с Финляндией, шведы не могли начать широких завоевательных операций в новгородской земле. И чем дольше можно будет удержать Корелу, тем дольше шведы не смогут начать завоевания основных русских земель, тем дольше они не смогут подступить к центру северо-западной Руси — к Новгороду. Городу Кореле в начальный период открытой шведской интервенции суждено было сыграть (хотя, разумеется, в меньшем масштабе) ту же историческую роль, которую сыграл в эти годы Смоленск в борьбе против открытой интер­венции шляхетской Польши.

Как указывается в латинском издании книги Видекин­да, Делагарди имел в виду с овладением Корелой полу­чить удобную возможность вызвать из Финляндии в этот город войска «для подавления крестьянских сил по соседству».[29] Это указание представляет для нас особый интерес. В издании книги Видекинда па шведском языке, несколько отличающемся от вышедшего в то же время латинского издания, вместо приведенных выше слов стоит предложение с несколько иным смыслом: «для того, чтобы оттеснить крестьян от границы».[30] На русско-шведской границе, «по соседству» с городом Корелой, жили крестьяне пограничного Корельского уезда. Делагарди, готовя захват Корелы и уезда, заранее должен был планировать приглашение новых войск из Финлян­дии «для подавления крестьянских сил», ибо ему было известно, что не только город Корела, но и карель­ское крестьянское население уезда было резко враждеб­но настроено по отношению к шведам, и Делагарди ожи­дал, что после захвата города Корелы ему придется еще подавлять сопротивление карельского крестьянства.

Эти опасения не были лишены основания. Как сооб­щил Арвед Тённессон в своем письме от 19 августа, карельские крестьяне с оружием в руках выступили против шведских войск, вошедших на территорию их уезда.[31] Партизанские отряды карельских крестьян яви­лись первой вооруженной силой, с которой столкнулись шведские войска, вступившие летом 1610 г. из Финляндии на территорию России.

Организатором выступления карельских крестьян явился, по сведениям шведского правительства, все тот же епископ Сильвестр (прилож. 7). Получив, вероятно, сообщение о готовящемся походе шведов на Корелу, епи­скоп Сильвестр (и сам лично, и через приходских свя­щенников) известил карельских крестьян о приближении врагов и призвал их к вооруженной борьбе против интер­вентов. Но не агитация Сильвестра была основной при­чиной возникновения партизанской борьбы карел против шведских захватчиков. Никакая агитация не смогла бы всколыхнуть в то время широкие массы населения (осо­бенно в условиях явного превосходства сил врага), сели бы идеи сопротивления не созрела уже давно в сознании масс. Карельский народ был подготовлен к выступлению и своей многовековой борьбой против национальных врагов — шведов и, особенно, событиями последних полу­тора лет, когда карелы совместно с русскими отстаивали сохранение своей земли в составе Русского государства. Угроза вооруженного нападения шведов уже полтора года висела над уездом, и население успело к этой угрозе приготовиться. Призыв Сильвестра и его священников явился лишь искрой, вызвавшей давно подготовленный взрыв.

По сведениям шведских властей общая численность карельских партизан достигала двух тысяч человек (прилож. 7) — цифра весьма значительная по тому времени. Но и эта цифра могла быть преуменьшенной, ибо ника­ких точных подсчетов ни шведами, ни русскими не проводилось и в тогдашних условиях проводиться не могло. И в данном случае важны не цифры, а сам факт, что карельский народ при приближении шведских войск грудью встал на защиту родной земли.

Шведское вторжение началось в конце июня 1610 г. Первыми перешли границу передовые шведские части, состоявшие из 2 эскадронов конницы, 2 или 3 рот пехоты и из 4 вспомогательных отрядов, набранных на время войны из населения Выборгской губернии и Саволакса. Во главе наступающих войск стоял ротмистр Ларс Андерссон. На первое время передовые шведские части имели лишь ограниченные задачи — задачи наблюдения за крепостью Kopeлa, пока к ним не подойдут глазные силы. 24 нюня небольшой отряд шведов уже показался в виду города.[32]

На первых же порах своею движения но русском территории шведские интервенты встретили мужествен­ное сопротивление карельских партизан. Слабыми сторо­нами карельских партизан были (как можно полагать) не­достаток оружия и недостаточное, знакомство с военным делом. Вероятно поэтому объединившимся карельским партизанским отрядам было вскоре прислано из города Корелы сильное подкрепление хорошо вооруженный отряд из 200 стрельцов.

4 июля карельские партизаны и городские стрельцы встретились с наступающими шведскими войсками в от­крытом поле. Произошло кровопролитное сражение, кон­чившееся победой превосходящих сил интервентов. Карельские отряды ушли в леса, где стали продолжать партизанскую борьбу; стрельцы отступили за стены горо­да. Северная часть городского посада, лежавшая на берегу «за Федоровской рекой», была сожжена жителями при приближении шведских войск; южную часть по­сада — «Ореховскую сторону за Узервой рекой», сжечь не успели, ибо ее заняли передовые отряды шведов. Жители городского посада с семьями и имуществом, бро­сив свои дома, укрылись внутри городских укреплений. Шведские войска подступили к городу и начали готовиться к осаде.[33]

Июль и август прошли в приготовлениях. Лишь в пер­вых числах сентября (1610 г.), когда под стены Корелы прибыл с новыми силами сам Делагарди, началась осада города.

Героическая оборона Корелы - важнейшее событие в ходе борьбы русского и карельского народов против шведской интервенции в Карелии начала XVII века. В этом событии нашла особенно яркое выражение много­вековая дружба русского и карельского народов.

Каково было юридическое положение Корелы к началу осады?

Теперь не существовало более ни царя Лжедмитрия II, которому кореляне два года назад целовали крест, ни цари Василия Шуйского, с которым кореляне в тече­ние всего времени тоже окончательно не порывали. Существовало лишь боярское правительство в Москве, не имевшее почти никакой реальной силы и державшееся с помощью поляков.

Корельские власти понимали, что ввиду близящейся осады необходимо определить юридическое положение юрода по отношению к основным русским землям, дабы иметь хоть слабую надежду получить из центра страны помощь против надвигающихся вражеских войск. Выбора и этот момент не было. Боярское правительство в Москве, правившее от имени «царя» Владислава (находившегося в Польше и пока не собиравшегося при­езжать в. Россию), было единственным в то время в стране всероссийским органом власти. Вслед за Моск­вой, столицей России, Владислава формально признали несколько провинциальных городов, в частности Новго­род. Вслед за Новгородом целовал крест «царю» Влади­славу и город Корела.[34] Для Москвы присяга польскому королевичу Владиславу на виду у приближающихся польских войск означала шаг по пути подчинения поля­кам. Для Корелы, лежавшей вдали от районов действия польских интервентов, присяга Владиславу была чисто номинальной. О марионеточном характере правительства «семибоярщины» в далекой Кореле не было ничего из­вестно (или было известно очень мало). Присяга Влади­славу означала подчинение единственной в то время все­российской власти и должна была показать, что кореляне по-прежнему стремятся сохранить свой город в составе Русского государства.

Что представляла собой в это время Корела как кре­пость?

Город Корела, как мы уже знаем, имел укрепленную цитадель — детинец («замок»), расположенный на острове посреди реки Вуоксы, и три части городского посада. Старейшая часть посада была расположена на соседнем с детинцем Спасском острове; более новые части город­ского посада занимали северный и южный берега Вуоксы.

Первоначально все три части городского посада укреплений не имели; укреплен был только детинец, слу­живший убежищем для всего населения города во время вражеских нападений. Но в XVI веке, по-видимому в годы Ливонской войны, был окружен укреплениями и Спасский остров. В находящемся в Финляндии архиве Кексгольмского лена (так назывался Корельский уезд, когда он находился под властью шведов)[35] сохранились сведения о крупных работах, произведенных шведами для ремонта и усиления городских укреплений в 80— 90-х гг. XVI века. Эти сведения (запись финансовых рас­четов за строительные работы и за привоз строительных материалов в 1588—1594 гг.), а также современный вид городских укреплений позволяют нам в общих чертах представить себе, каковы были укрепления города в начале XVII века.

Судя по данным архива, укрепления Корелы начала XVII века по своей конструкции были такими же, какими они (несмотря на неоднократные ремонты и частичные перестройки в последующие два столетия) сохранились до наших дней внутри современного города Приозерска.

Существующие в наши дни укрепления детинца со­стоят из мощных земляных валов, обложенных по на­ружной стороне диким камнем, и каменной воротной башни с казематами. Валы детинца более архаичны, чем укрепления Спасского острова, и несколько напоминают по конструкции стены Староладожской крепости; воз­можно поэтому, что доныне сохранившийся «замок» в своей основе является русской постройкой XVI века (или еще более раннего времени). Но, по сведениям архива, кладка каменных стен (точнее обкладка валов) производилась и шведами в 80-х гг. XVI столетия.[36] Возможно, что шведы увеличили высоту валов и поэтому должны были дополнить каменную обкладку. Одна из башен детинца, по данным архива, построена шведами в 1582 г.[37]

Бывший Спасский остров окружен теперь[38] высокими земляными валами, имеющими каменный фундамент. Эти валы в конце XVI века уже существовали; шведское командование в 80-х гг. проводило их ремонт.[39]

По верху валов детинца и Спасского острова шла сте­на из бревен (прием, обычный в крепостном строитель­стве древней Руси в тех случаях, когда крепость не имела каменных стен); для строительства деревянных стен в течение нескольких лет шведы привозили бревна из окрестностей города.[40]

По словам Видекинда, «замок стоит посредине реки, окружен быстро текущей водой и укреплен лучше, чем ожидалось [шведским командованием], а стены его ско­лочены из дубовых, плотно скрепленных бревен, и для большей прочности засыпаны землей. Кроме того, доступ затрудняют колья, скрытые в воде, так что невозможно было воспользоваться силой петард».[41]

В XVII веке, когда уровень воды в Вуоксе был на 2—3 метра выше, чем сейчас, крепостные валы обоих островов опускались почти отвесно в воду. Поэтому взять городские укрепления штурмом было почти невозможно: взбираться на валы пришлось бы прямо из лодок, а лодки не могли ни подойти к укрепленным островам (мешали скрытые под водой колья), ни остановиться у берегов этих островов (мешало стремительное течение реки). Выгодные условия для обороны сохранялись и на зимнее время: течение реки Вуоксы, имевшей несколько водопа­дов и порогов, было настолько быстрым, что река зимой почти не замерзала или покрывалась лишь тонким слоем льда, не выдерживавшим вооруженных людей.

В Кореле находился к началу осады довольно силь­ный (сравнительно с небольшой площадью городских укреплений) гарнизон, состоявший из служилых дворян, детей боярских, своеземцев, стрельцов, пушкарей (прилож. 4) и ратных людей, набранных среди жителей города и среди карельского крестьянского населения уезда.

Численность населения города и размеры гарнизона могут быть определены лишь приблизительно. Выборгский губернатор Арвед Тённессон, руководивший швед­скими войсками при капитуляции города, в своем письме через несколько дней после капитуляции (от 20 марта 1611 г.) писал, что город к началу осады имел две тысячи жителей.[42] Писавший спустя 60 лет Видекинд на основании каких-то не известных нам источников назы­вает другую цифру — три тысячи.[43] Первая цифра, за­писанная, вероятно, со слов городских властей, вызывает больше доверия. Но могло быть и так, что обе цифры по-своему верны: численность населения в городе в обычное время могла быть равна двум тысячам, а в начале осады, когда за городские валы укрылись жители окрестностей города и когда в город были собраны ратные люди со всего уезда, население (включая гарнизон) должно было сильно возрасти и могло дойти до трех тысяч человек.

Какую часть, количества жителей составляли собствен­но защитники города — стрельцы и ратные люди, на­бранные в городе и уезде, — мы не знаем. Надо пола­гать, что их не могло быть больше четырехсот-пятисот человек.

Вдохновителем обороны города был все тот же епи­скоп Сильвестр, мужественный русский патриот, в тече­ние всего периода осады поддерживавший боевой дух осажденных. Прежний воевода князь Мышецкий по неяс­ным для нас причинам летом 1610 г. ушел (или был сме­нен) со своего поста. Корельским воеводой стал уже из­вестный нам Иван Михаилович Пушкин, за полгода до этих событии посланный Василием Шуйским на швед­ский рубеж с приказом добиться передачи города Корелы шведским властям. Теперь Пушкин оказался во главе обороны города от тех же шведов. Насколько мы можем судить из довольно скудных источников, И. М. Пушкин был храбрым и энергичным руководителем обороны. Человек уже пожилой, не раз занимавший ответственные государственные посты[44] и выполнявший важные дипло­матические поручения, И. М. Пушкин имел большой опыт в военном деле. Пушкин с честью выполнил и самую крупную задачу из всех, когда-либо ложившихся на его плечи, — руководство обороной Корелы от великолепно вооруженных шведских войск.[45]

Хотя, как мы видим, оба руководителя обороны были выдающимися людьми своего времени, все же не им при­надлежало в последующих событиях решающее слово. В те годы, в период общего упадка государственной власти в стране, самые опытные и талантливые государ­ственные деятели становились бессильными, если их не поддерживали массы. Город Корела стал неприступной твердыней на северо-западном рубеже Русского государства не столько благодаря сильным укреплениям и на­личию энергичных и опытных руководителей, сколько, главным образом, благодаря мужеству и патриотизму рядовых защитников, простых русских и карельских людей, твердо решивших не отдавать родной город вра­гам. Именно беззаветное мужество и патриотизм этих простых воинов, плечом к плечу отстаивавших город, было главной причиной, почему Корела почти полгода смогла сопротивляться против в 2—3 раза превосходя­щих численностью и лучше вооруженных шведских войск.

Итак, Корела представляла собою довольно сильную по тому времени крепость. Естественные препятствия, искусственные сооружения и, главным образом, мужество и упорство ее защитников делали задачу, стоящую перед шведскими войсками, исключительно трудной.

Обычный по тому времени способ преодоления крепо­стных стен, которым сначала предполагал воспользо­ваться Делагарди (взрыв стен путем устройства подкопа и закладки заряда пороха), был в данном случае не при­меним: детинец и Спасский остров были окружены водами реки, городские валы опускались прямо в воду, и для устройства подкопа не оставалось места. Учитывая также, что переправа шведских войск к детинцу и Спас­скому острову затруднялась и быстрым течением реки, и рядами кольев, скрытых под водой, Делагарди не решился брать город штурмом и начал правильную осаду.

К октябрю под Корелой собрались значительные силы: 6 эскадронов конницы, 6 рот пехоты и 4 вспомога­тельных отряда. Когда же выяснилась невозможность взять город штурмом, для которого обычно требуется значительное превосходство сил осаждающих, и решено было перейти к правильной осаде, оказалось возможным отправить часть войска на другие направления. В лагере осаждающих к концу октября остались 2 эскадрона рейтар — 380 человек, 4 роты кнехтов — 356 человек и вспо­могательные отряды из 430 воинов, всего 1166 человек. Освободившиеся части были использованы для оккупа­ции территории Корельского уезда.[46]

Дело осложнялось также отсутствием осадной артил­лерии. Войско Делагарди имело лишь полевую артилле­рию, с помощью которой нельзя было преодолеть укреплений города. Поэтому главную надежду Делагарди воз­ложил на блокаду, рассчитывая принудить корелян к сдаче с помощью голода. Город Корела был обложен со всех сторон; шведские отряды заняли берега Вуоксы выше и ниже города. На лодках, присланных из Финлян­дии, шведские солдаты заняли устье Вуоксы, отрезав город от Ладожского озера. Жители города; сожженного посада и окрестностей, собравшиеся на узком простран­стве внутри городских укреплений, скоро начали страдать от скученности и недостатка продовольствия.

Была сделана попытка облегчить положение города. Карельские крестьяне из северных местностей Корельского уезда собрали на одном из прибрежных островов Ладожского озера, вблизи устья Вуоксы, хлеб для за­щитников Корелы. Хлебом было нагружено 28 судов, которые должен был сопровождать отряд вооруженных крестьян. Об этом стало известно шведскому командова­нию. Делагарди выслал навстречу 200 воинов (на лод­ках), которые частью потопили, частью захватили карельские суда, не пропустив их к городу.[47]

Карельские крестьянские отряды в течение всей осени вели партизанскую борьбу против шведских войск. Подробности этой борьбы нам, к сожалению, неизвестны, но самый факт упорного сопротивления карельского на­рода, боровшегося плечом к плечу с русским народом против шведских интервентов, составляет одну из наи­более славных страниц карельской истерии. Ведь нужно учитывать при этом, что уже полтора года Корельский уезд был фактически отрезан от Русского государства, и рассчитывать на подкрепление из центральных русских земель почти не приходилось. Тем не менее карельский народ, навсегда связавший свою судьбу с русским наро­дом, продолжал упорно бороться против шведских за­хватчиков. Лишь в конце ноября карельские отряды были разбиты хорошо вооруженными шведскими регулярными частями,[48] и «крестьянское население уезда силой было принуждено к хотя бы внешней покорности. Скрытая борьба против интервентов продолжалась и дальше.

Характерен в этом отношении один эпизод, сообщен­ный нам Видекиндом. Делагарди отправил из-под Кексгольма отряд в 200 воинов в подкрепление маленькому шведскому гарнизону крепости Ладога (ныне Старая Ладога) к низовьях Волхова. Крестьянин-карел, который был проводником отряда, заранее сообщил об этом а близлежащий город Копорье и привел шведов прямо к засаде, организованной в лесу русскими воинами из Копорья. Лишь жалкие остатки шведского отряда сумели добраться обратно до шведского лагеря.[49]

Делагарди отправил защитникам Корелы требование немедленно сдать город, ссылаясь на то, что город дол­жен был быть передан Швеции согласно условиям Выборгского договора, заключенного полтора года назад. Защитники Корелы ответили отказом.[50] Тогда Делагарди попытался воздействовать на защитников города иным путем. Он сообщил им ложное известие, что в Або высадился сам новый король Густав-Адольф с крупными силами и с осадной артиллерией и дви­жется на помощь осаждающим.[51] Но и эта угроза не произвела эффекта.

Защитники Корелы, как свидетельствует Видекинд,[52] ежедневно устраивали вылазки, вступая в кровопролит­ные стычки со шведами. Во время одной из вылазок рус­ские захватили знатного шведского офицера Клааса Бойе и увели его в плен. В результате постоянных воен­ных столкновений вблизи Корелы окрестности города были совершенно опустошены. Вследствие упорного сопротивления защитников Корелы осада города затяги­валась. Делагарди в начале зимы отправился в Выборг собирать войско и готовиться к более широким наступа­тельным операциям. Руководство осадой Корелы он поручил опытному командиру Ларсу Андерссону. Шведы продолжали утомлять защитников, города ежедневными нападениями и орудийным огнем.

Общая обстановка в стране делала положение города безнадежным. Правда, боярское правительство сумело (как сообщают шведские источники), несмотря на бло­каду, переслать из Москвы в Корелу одно или несколько писем, требуя, чтобы кореляне «ни в коем случае не сдавали крепость».[53] Но к этому времени правительство семи бояр в стране уже не имело никакого авторитета. На Руси (как мы уже говорили) в этот момент факти­чески не стало центральной государственной власти. По­этому рассчитывать на помощь защитники Корелы не могли. В стране не было организованной силы, которая могла бы доставить им помощь. В городе свирепствовала цинга, вносившая страшные опустошения в ряды защитников. Полторы тысячи трупов людей, умерших от цинги и ранений, лежало во дворах и на улицах, ибо некому уже стало их хоронить.[54]

В феврале 1611 года после полугодовой героической обороны из двух (трех) тысяч жителей осталось в живых всего около 100 человек, остальные погибли от ран и болезней. Оставшихся, всего несколько десятков вои­нов, в случае если бы шведы задумали пойти на штурм, было бы недостаточна даже для обороны стен детинца.

Учитывая безнадежность дальнейшего сопротивления, защитники города решили начать переговоры о капитуляции. Епископ Сильвестр и воевода Пушкин, рассчиты­вая добиться сдачи города на тех же почетных условиях, какие были записаны в Выборгском договоре, решили вести переговоры не с командованием осаждающих их войск, а с выборгским губернатором Арведом Тённессоном (в 1609 г. представлявшим шведскую сторону во время выборгских переговоров). В шведский лагерь был послан парламентер с требованием вызвать из Выборга Арведа Тённессона, ибо только с ним защитники Корелы согласны были вести переговоры о капитуляции. Арвед Тённессон вскоре приехал в шведский лагерь под Корелой и 28 февраля начал переговоры с Пушкиным.[55]

Арвед Тённессон, полагая, что    горожане    дошли до крайности, стал требовать сдачи города    уже на других условиях: осажденные должны были   оставить  в   городе оружие и все свое имущество и выйти из города в одной только повседневной поношенной одежде; имущество раз­решалось взять лишь   воеводе и нескольким высшим должностным лицам.[56] Добиваясь сдачи города на таких позорных для русских условиях, шведское командование  стремилось вознаградить своих солдат за тяготы долгой осады, предоставив им на разграбление имущество жителей занятого  города.  Епископ Сильвестр,  согласно этим условиям, должен был остаться в городе, и вопрос о его судьбе передавался на решение самого короля; очевидно, зная, что Сильвестр был вдохновителем героической обо­роны, шведы хотели отомстить храброму патриоту, оста­вив его в плену.

Защитники Корелы отказались, сдавать город на по­зорных условиях, предложенных шведами. Воевода Пуш­кин предложил свои условия сдачи города: свободный выход всего гарнизона и населения, в том числе и епископа, вместе с их имуществом, а также вывоз из города всех пушек и колоколов с городских церквей.[57]

Арвед Тённессон пошел на небольшую уступку: вои­нам разрешалось увезти свое имущество, кроме оружия; но жители, добровольно участвовавшие в обороне, сохра­няли свое имущество лишь при том условии, если они останутся в городе (под властью шведов). Епископ и воевода, «как упрямые руководители и виновники» дли­тельной обороны города, должны оставить все свое иму­щество шведам; то же относится и к священникам, «их сообщникам» (то есть сообщникам в деле организации обороны города). Кроме того, Арвед Тённессон отказался разрешить вывоз пушек и колоколов и выдвинул новое условие: передать шведам ту сумму денежной подати, которая была собрана русскими властями с жителей Корелы и всего уезда после того срока, когда, согласно условиям договора Василия Шуйского со Швецией, город и уезд должны быть переданы шведским властям.[58]

Воевода Пушкин и другие члены русской делегации продолжали настаивать на своих требованиях, категори­чески отказываясь принимать позорные условия сдачи. Мужественные защитники Корелы заявили шведам, что в городе еще имеется тысяча бочек пшеницы, соль и другие съестные припасы и что они будут держаться до по­следней возможности, а затем взорвут город и погибнут под его стенами.[59] Как впоследствии установили шведы, это было не просто угрозой: когда город был занят, оказалось, что под его башнями уже был заложен порох.[60]

Решимость и мужество осажденных заставили шве­дов пойти на значительные уступки. Командование швед­ских войск поняло, что если оно будет настаивать на позорных условиях капитуляции, горожане взорвут городские укрепления, и все имущество горожан погиб­нет вместе со своими хозяевами. Шведские командиры боялись также за судьбу своих знатных соотечественни­ков — Йорена и Клааса Бойе, а также нескольких дру­гих шведов, захваченных русскими во время вылазок и находившихся в плену в городе.

Арводом Тённессоном был созван военный совет, который должен был решить — сделать ли уступку рус­ским или продолжать осаду. Совет постановил смягчить условия сдачи, с тем чтобы получить в целости городские укрепления и хотя бы часть имущества жителей.[61] Сде­ланные шведами уступки позволили прийти к соглаше­нию. Договор о сдаче города Корелы предусматривал, что русские могут увезти с собой всю церковную утварь, кроме колоколов, и бумаги воеводской канцелярии (архив администрации Корельского уезда). Епископ, духовенство и воевода могут вывезти свое имущество. Жителям города, если они не предпочтут остаться под шведской властью, разрешалось взять с собой все иму­щество, которое они смогут увезти, но имущество умер­ших или бежавших должно остаться шведам. Пушки должны были остаться в городе.[62]

На этих условиях 2 марта 1611 г. после полугодовой героической обороны город Корела капитулировал. Когда раскрылись городские ворота, шведское командо­вание было поражено, убедившись, что число жителей города к окончанию осады едва превышало сто чело­век[63] (следовательно, число защитников достигало, видимо, всего нескольких десятков).

С этими ничтожными силами, недостаточными даже для защиты валов городской цитадели (детинца), муже­ственные русские и карельские люди более полугода отстаивали от многочисленных вражеских войск родной город, в течение столетий являвшийся символом неруши­мой дружбы русского и карельского народов. Древний карельский город сдался только тогда, когда стало уже невозможно его защищать.

2 марта началась эвакуация города. Покинули Корелу и отправились внутрь русских земель воевода Пушкин, епископ Сильвестр, оставшиеся в живых стрельцы, представители духовенства и посадские люди. Никто из них не захотел оставаться в Кореле под шведской властью.

В городе вынуждена была остаться лишь часть русского духовенства; об этом мы узнаем   из   позднейших  . документов, в частности из письма новгородского митро­полита Макария    православному    духовенству   Корелы и Корельского уезда   (1619 г.).[64] В письме Макария среди духовных лиц Корелы и уезда на первом месте упо­минаются «игумены»   (то есть настоятели  монастырей), на основании чего можно заключить,   что в городе оста­лись   монахи   трех   городских    монастырей,   которые  не могли покинуть монастырское имущество, прежде всего земли с феодально-зависимыми крестьянами. Возможно, что в данном случае покидавшими город русскими вла­стями преследовались и политические цели: русские монастыри должны были остаться очагами православия в завоеванной шведами земле; через их посредство будут поддерживаться связи карельского населения с Россией, будут сохраняться и поддерживаться полити­ческие симпатии временно подчиненной шведам части карельского народа к русскому народу и Русскому госу­дарству.

Падение города Корелы в 1611 г. после двухлетнего сопротивления шведским захватчикам (считая и полутора годовое сопротивление шведским захватническим пла­нам до начала осады) завершило захват всей западной Карелии шведами и тяжело отразилось на дальнейших судьбах карельского народа. Подробнее мы остановимся на этом в конце настоящей работы.

Героическая оборона Корелы сыграла существенную роль в ходе исторических событий па Руси начала XVII пека. Мужественный гарнизон Корелы более чем на пол­года (считая и время подготовки к началу осады) отвлек на себя все внимание и основные силы шведских интер­вентов. Знаменитый русский историк Карамзин по праву сравнивал подвиг защитников Корелы с прославленной обороной Смоленска в 1609—1611 гг. против поляков.[65] По своему мужеству и героизму защитники Корелы могут быть смело поставлены рядом с защитниками смоленской твердыни. Кроме того, так же как оборона Смоленска задержала начало развертывания польской интервенции и дала русскому народу выигрыш во времени, использованный для подготовки национально-освободительного движения, так и оборона Корелы задержала широкое развертывание шведской интервенции и облегчила под­готовку освободительного движения русского народа про­тив главного врага — польских захватчиков. Когда шведы, овладев Корелой и Корельским уездом, летом 1611 г. начали широкие завоевательные операции в нов­городской земле, русский народ уже стал подниматься на борьбу за освобождение родины, начал восстанавливать свои вооруженные силы, и шведская интервенция уже не представляла угрозы для независимости всей страны.