ПРЕДИСЛОВИЕ

вернуться в оглавление

Иноземная интервенция в начале XVII века в той или иной мере затронула почти всю территорию Карелии. Но события, разыгравшиеся в разных районах Карелии, далеко не равны по своему значению.

Старая русская историческая наука не оставила общих работ по истории Карелии и, в частности, по периоду иноземной интервенции. Русские дореволюционные историки, касаясь событий в Карелии в этот период, рассматривали их как события общерусской истории эпохи «смутного времени». Значение политиче­ской борьбы, происходившей на территории Карелии б начале XVII века, в общем ходе истории карельского народа русских буржуазных авторов совершенно не интересовало.

Заслуга первого в советской исторической литературе освещения    этих    событий     принадлежит     безвременно погибшему   молодому карельскому   историку В. А. Пегову, написавшему в 1939 году брошюру «Польско-швед­ская интервенция в Карелии  в   начале XVII века». Но В. А. Пегов неправильно считал главным моментом среди событий начала XVII века в Карелии действия   польско-литовских отрядов в 1613—1614 гг., названные им термином «польская интервенция», и именно им уделил основное внимание. Вслед за Пеговым и Р. Б. Мюллер в «Очерках по истории    Карелии», в главе о событиях    начала XVII века, наибольшее место тоже уделяет действиям отрядов V поляко-литовцев    (правда,   в   менее   резко   выраженной форме).[1]

В действительности же, как мы это покажем ниже, польско-литовские отряды действовали не самостоятель­но, а по заданию шведского командования, и действия их не имели серьезных политических последствий в жизни карельского народа.

Главным, центральным событием периода иноземной интервенции в Карелии была борьба за город Корелу и Корельский уезд, за территорию, где в течение многих столетий находился политический, экономический и культурный центр Карелии и где жило наиболее много­численное и компактное карельское население; исход борьбы за Корельский уезд определил дальнейшие судьбы карельского народа.

Сравнительно с борьбой на Карельском перешейке развернувшаяся несколько позднее борьба за беломор­скую Карелию играла второстепенную роль в ходе интервенции: и населения там было значительно меньше, и шведы там действовали менее активно. Второстепенное значение, как уже сказано, имели и действия польских отрядов в 1613—1614 гг., выполнявших задания швед­ского командования.

Финляндская буржуазная историческая литература события начала XVII века в Карелии затрагивала неод­нократно и в общих работах по истории Финляндии, и в общих сочинениях по истории Карелии, и в специаль­ных исследованиях, касающихся данного периода.[2] Но место и значение этих событий в общем ходе карельской истории финские буржуазные историки определить не смогли, и совсем не потому, что они не знали историче­ских фактов. Напротив, в их распоряжении были и рус­ские публикации, и неопубликованные материалы швед­ских архивов, недоступные для русских ученых, и по­тому, как можно полагать, финские авторы были доста­точно хорошо знакомы с фактами. Но правильное изло­жение и освещение событий неизбежно привело бы к таким политическим выводам, которые финских буржуазных авторов совершенно не устраивали.

В работах финских ученых по истории Карелии (и по истории Финляндии) в изложении событий начала XVII века читатель не находит самого, казалось бы, глав­ного — не находит самих карел, их активной роли в ходе борьбы. Финские историки нередко подробно излагают и захватнические планы шведского правительства, и действия шведских поиск на русской территории, и оборони­тельные действия русских, но умудряются (даже в работах, специально посвященных карельской истории) ни словом не упомянуть о самих карелах, о их роли в событиях.

Такой подход к изложению событий, разумеется, не является случайным. Он определяется общими полити­ческими установками финской исторической литера­туры.

Финская буржуазная историческая литература издав­на имеет антирусскую направленность; в произведениях финских историков в более или менее открытой форме обычно проводилась и проводится основная идея фин­ского буржуазного национализма о якобы исконной враждебности финнов к России и к русскому народу и о якобы исконной дружбе финнов со шведами.

Финские буржуазные    ученые,    изучающие   историю своей страны эпохи средневековья,    выдвинули    псевдо­научную теорию о якобы существовавшем в XIV—XVII веках государстве «Шведо-Фннляндия»  (Швеция — Фин­ляндия).[3] Вопреки хорошо, известным    фактам, финские историки считают, что в этом якобы двойном государстве обе составные части были равноправны  (или почти рав­ноправны); иными словами, Финляндия была, по их мнению, не колонией, а равноправной (или почти равноправ­ной) частью двойного государства,   правительство   было не шведским,  а шведо-финляндским, внешняя политика (в том числе  и  борьба против   России)   проводилась не только в интересах    Швеции, но и в интересах Финлян­дии, и т. д. В частности, по мнению этих авторов, захват­ническая политика шведских королей Карла  IX и Гус­тава-Адольфа в начале XVII века в северо-западной Рос­сии отражала не столько интересы феодальной Швеции, сколько государственные и национальные интересы Фин­ляндии.    С   особым   увлечением    финские   буржуазные авторы   излагают   захватническую   программу-максимум Карла   IX  и   Густава-Адольфа,   называя   ее   «великой восточной  программой».[4] Эта   программа,   предполагав­шая  захват не   только   Корельского   уезда   (восточной части Карельского   перешейка)   и   Ижорской   земли, но и всего русского Севера,    включая    беломорскую Каре­лию, Кольский полуостров и Подвинье, по   мнению фин­ских   историков,   отвечала   национальным   потребностям финского народа, ибо должна была включить вес карель­ские земли в состав "Шведо-финляндского" государства и отодвинуть границы «Шведо-Финляндии» чуть ли не до Уральских гор.[5]

Исходя из подобных установок, финские буржуазные ученые не могли правильно осветить события начала XVII века в Карелии, не могли подробно изучить и изло­жить действия самого населения Карелин — карельского народа. Конкретные факты должны были сразу же раз­рушить с таким трудом подготовленное «ученое» по­строение, показав, что весь карельский народ с исклю­чительной энергией и мужеством боролся против всех попыток присоединения Карелии к «Шведо-Финляндии», рассматривая шведов как захватчиков и национальных врагов. Если подробно рассказать о борьбе против при­соединения Корельского уезда к «Шведо-Финляндии», о героической обороне Корелы, о борьбе карельского населения против шведских интервентов на севере, уже никак не удастся доказать, что завоевательная политика шведских королей отвечала национальным интересам и стремлениям финнов и карел. Финские авторы, доказы­вая, что шведская программа объединения финнов и карел под властью «Шведо-Финляндии» отвечала на­циональным стремлениям обеих ветвей финского пле­мени, никак не могли показать действительного хода событий, когда стремления карельского народа были на­правлены не за, а против присоединения к шведской Фин­ляндии, против перехода под шведскую власть.

Отказавшись от правильного показа событий начала XVII века, замалчивая факты, показывающие борьбу карельского народа против шведской интервенции, фин­ская буржуазная историческая литература не могла пра­вильно осветить и результаты шведской интервенции и значение этих событий в истории Карелии. В финских буржуазных исторических сочинениях обычно не отмеча­ется, что Корельский уезд, главный объект борьбы, был политическим и экономическим центром карельского народа. Умалчивая о значении этой территории по сравнению с другими карельскими землями, финские исто­рики скрывают тот факт, что в результате захвата Корельского уезда в руках шведов оказалась наиболь­шая часть карельского народа, то есть перед карельским народом возникла реальная перспектива дальнейшего существования в составе шведской Финляндии. Финские авторы вынуждены замалчивать эти обстоятельства потому, что им, исходя из их общей концепции, крайне не­желательно признавать главное последствие захвата Корельского уезда шведами — уход основной массы карельского народа с захваченной территории в русские земли. Финские ученые прошлого столетия все же еще кое-как, с большими оговорками, признавали этот важ­нейший факт карельской истории XVII века;[6] современные же финские историки не хотят признавать этот факт, стараются его обойти или затушевать его значение, ибо этот факт может погубить всю их концепцию, показывая, что основная масса карельского народа тяготела не к «Шведо-Финляндии», а к русскому народу, к Русскому государству.

В результате, в работах финских буржуазных ученых по истории Карелии совсем не освещено одно из важней­ших событий исторического прошлого карельского парода — народная борьба против шведских интервентов в начале XVII столетия, завершившаяся уходом карел с захваченной шведами древней карельской племенной территории в русские земли. Таким образом, история карельского народа не только фальсифицируется, но и обедняется. Карельский народ изображается как без­вольный объект исторического процесса, не участвовав­ший в политических событиях, не участвовавший в решении своей собственной судьбы. Согласно трактовке фин­ских авторов, судьба карельского народа в начале XVII века решалась без всякого участия самого народа, а за­висела только от результата борьбы Швеции («Шведо-Финляндии») и России.

Шведские историки, описывающие события начала XVII века в Карелии, занимают позицию, в известной мере близкую к позиции финских авторов. Шведские исто­рики шведской интервенции в России — Видекинд, писав­ший в 60-е гг. XVII века, Альмквист, писавший в начале XX века, и авторы капитального сочинения «Войны Швеции 1611 —1632 гг.», работавшие в 30-х гг. нашего столетия, в отличие от финских историков дают довольно подробное изложение политической борьбы и военных действий, развернувшихся на территории Карелии в начале XVII века. Но все эти авторы, жившие в разные истори­ческие эпохи, «не замечают» живущего на этой территории народа — карел. В работах упомянутых шведских историков слово «карелы» не упоминается ни разу. Эти авторы употребляют абстрактные географические поня­тия: «крестьяне Кексгольмского уезда» или «живущие у Белого моря» и т. п. Видекинд, правда, мог не знать термина «карелы», ибо этот термин в XVII веке мало употребляется в шведских официальных документах и бумагах. Но Альмквист и авторы I тома «Войн Швеции» не могли не знать о существовании карельского народа, жившего как раз на территории, где проис­ходили описываемые ими военные действия. Скорее всего, эти авторы просто не хотели признавать того факта, что крестьяне и горожане-карелы, ближайшие родичи подвластных шведам финнов, ожесточенно боролись против шведов за сохранение своей земли в составе Русского государства. Не указывая на национальность крестьян и горожан Корельского уезда, Альмквист и авторы «Войн Швеции», видимо, стремилась создать у читателя впечатление, что в Корельском уезде жило (и боролось против шведов) просто русское кресть­янское население, такое же, как и во всей новгородской земле.

Иными словами, несмотря на некоторые различия, общие установки финских и шведских историков в дан­ном случае оказываются весьма близкими. И это не просто случайное совпадение. Если присмотреться к оценке событий начала XVII века финскими буржуаз­ными авторами, то становится ясно, что финские авторы смотрят на события шведскими глазами, придерживаются не национально-финской (как они декларируют), а швед­ской точки зрения. При оценке событий начала XVII века в Карелии финские авторы берут за основу не национальные интересы финского и карельского народов, а интересы шведского феодального государства. Именно поэтому финские авторы в не меньшей (а даже нередко и в большей) мере, чем шведские историки, с увлечением расписывают захватническую политику шведских королей в России и полностью эту политику оправдывают. Имея общие политические установки, финские и швед­ские авторы одинаково изображают ход шведской ин­тервенции начала XVII века в Карелии; и те, и другие не хотят «замечать» карельского народа, как активную силу, борющуюся за свою землю и свое будущее. По­этому они не дали и не могли дать правильного изложе­ния и освещения важнейших событий карельской истории XVII века. Задача эта может быть выполнена только советскими историками.

Настоящая работа является лишь первой попыткой широкого освещения борьбы карельского народа против иноземной интервенции начала XVII века. Изучение этих событий, отыскание новых материалов и документов должно продолжаться и дальше.

Для изучения событий начала XVII века в Карелии мы должны пользоваться и русскими, и шведскими источ­никами, причем далеко не все источники нам доступны; значительной частью источников мы можем пока пользоваться лишь «из вторых рук».

Центральные события — борьба за Корельский уезд и героическая оборона Корелы — известны нам в основ­ном по шведским материалам; в русских архивах име­ется лишь несколько документов, освещающих дипломатическую борьбу за Корелу, и совсем нет материалов об обороне Корелы в 1610—1611 гг. Причины этого станут ясны из дальнейшего изложения, где мы показываем, что Корела с 1608 г. не подчинялась правительству Шуйского, а с лета 1610 г. была совершенно отрезана швед­скими войсками от России, и потому в московском и новгородском архивах до лета 1610 г. почти не могло, а с лета 1610 г. совсем не могло отложиться никаких документов, исходящих из Корелы.

Шведские материалы широко и весьма подробно осве­щают и подготовку шведского вторжения, и борьбу за Корельский уезд и за город Корелу; это, главным образом, многочисленные письменные донесения шведских должностных лиц королю и высшим правительственным чиновникам. В частности, сведения о героической обо­роне Корелы сохранились только в письменных донесениях шведских командиров, осаждавших город. Основная масса этих письменных донесений хранится в Государ­ственном архиве в Стокгольме; часть документов — переписка шведского главнокомандующего Делагарди — хранится в архиве Делагарди в библиотеке Тартусского государственного университета.

Шведская интервенция на севере Карелии освещается в равной мере и русскими, и шведскими источниками, взаимно дополняющими друг друга.

Из русских материалов наибольшее значение имеет хранившаяся в архиве Соловецкого монастыря переписка между соловецким игуменом (являвшимся в начале XVII века фактическим главой политической власти в северной Карелии) и шведскими губернаторами северной Финляндии.[7] Ряд материалов сохранился также в московских архивах. Шведские материалы губернаторов и командиров военных отрядов из северной Финляндии, хранящиеся в Государственном архиве в Стокгольме, дают ценные сведения о подготовке и осуществлении шведской интервенции в северной Карелии и на Кольском полу­острове, показывая (это особенно важно), что нападения отдельных отрядов на русские рубежи были лишь звеньями широко задуманного плана завоевания всего русского Севера.

Действия польско-литовских отрядов в северной Карелии освещаются лишь в очень небольшой мере шведскими, а в основном — русскими источниками, хранящимися в московских архивах.

Русские источники, касающиеся всех этапов иноземной интервенции в Карелии в начале XVII века, в своей основной массе (за немногими исключениями) опубликованы; по авторитетному мнению специалистов, неопубликованных документов, касающихся этих событий, в русских архивах почти уже не осталось.[8]

Иное дело шведские источники. Они опубликованы лишь в очень небольшой части финским историком Ваараненом, издавшим лишь документы, связанные с исто­рией Финляндии.[9] Основная масса шведских материа­лов, освещающих шведскую интервенцию в России, еще не опубликована и советским исследователям недоступна.

Тем большее значение получают поэтому сочинения тех историков, которые могли изучить Стокгольмский архив и писали на основании его документации. Ввиду недоступности для нас самих документов, нам приходится пользоваться сочинениями, написанными на основе документов и излагающими их содержание.

За три с лишним столетия, прошедшие со времени шведской интервенции, документы Стокгольмского архи­ва по этому вопросу изучались только четыре раза: Видекиндом (60-е гг. XVII в.), Форстеном (90-е гг. XIX в,), Альмквистом (900-е гг.) и авторами I тома «Войн Швеции 1611—1632 гг.» (30-е гг. XX в.). При этом Г. В. Форстен, профессор Петербургского университета и крупнейший исследователь «балтийского вопроса», ин­тересовался только историей дипломатических сношений; военные действия, вызванные вооруженным вмешательством шведов во внутренние дела России в начале XVII века, его не интересовали, и он их сов­сем не касается. Поэтому капитальная работа Форстена «Балтийский вопрос»[10] могла для нашей темы дать, лишь материал о дипломатической подготовке шведской интер­венции. Для освещения основных событий мы можем брать материал только у Видекинда, Альмквиста и в I томе «Войн Швеции».

Шведский историк Видекинд писал свою «Историю шведско-московитской войны» в 60-х гг. XVII столетия, когда в Швеции была еще жива память об описывае­мых им событиях. В основу труда были положены до­кументы Стокгольмского архива; автор обычно попросту пересказывает содержание этих документов, стараясь (притом не всегда удачно) дать на их основе более или менее связное изложение событий. Видекинд пересказывает материалы архива довольно подробно — в этом большое достоинство его книги. Кроме того, он располагал некоторыми материалами, которые в дальнейшем были утрачены и теперь в шведских архивах не сохрани­лись, а также в отдельных случаях мог пользоваться личными воспоминаниями современников. Поэтому, хотя изложение Видекинда тенденциозно, хотя автор довольно открыто проводит шведскую великодержавную поли­тическую линию и старается дать соответствующее освещение фактам, обилие фактического материала сделало книгу Видекинда на протяжении двух с липшим сто­летий основным и важнейшим источником сведений о шведской интервенции в России начала XVII века. К книге Видекинда обращались, в частности, и многие русские авторы, касавшиеся этих событий: Карамзин, Соловьев, Костомаров и др.

Книга Видекинда была издана лишь дважды, на шведском (1671)[11] и латинском (1672)[12] языках, и теперь стала библиографической редкостью. Поэтому Ленинградское отделение Института истории Академии наук СССР накануне Великой Отечественной войны под­готовило к печати выполненный С. А. Аннинским русский перевод Видекинда. Рукописью перевода, храня­щейся в архиве Ленинградского отделения института, мы пользовались при написании настоящей работы. Интересовавшие нас места перевода сверены с печатным тек­стом Видекинда, и ссылки мы даем по печатному шведскому изданию.

Видекинд писал свою книгу тогда, когда европейская историческая наука находилась еще в младенческом со­стоянии, и потому он не мог дать научного изложения и освещения описываемых событий. Последнюю задачу взял на себя спустя 240 лет шведский ученый Альмквист. Альмквист изучил шведские и русские архивы, публикации и научную литературу и собрал весьма большое количество материалов, освещающих русско-шведскую борьбу конца XVI и первого десятилетия XVII века. В своей книге «Швеция и Россия (1595—1611)»[13] Альмквист освещает ход событий гораздо шире, глубже и точнее, чем Видекинд, дает вполне цельную картину подготовки и начала шведской интервенции в Москов­ском государстве. Разумеется, Альмквист также тенден­циозен, но у него шведская великодержавная тенденция проводится более тонко, более завуалировано. И для нас важно было не общее построение Альмквиста, а собран­ные им и изложенные в его книге ценные материалы, касающиеся шведской интервенции в Карелии.

Хотя Альмквист изучал с помощью более совершен­ных научных приемов тот же фонд Стокгольмского государственного архива, что и Видекинд, и, следовательно, изложил в основном те же материалы на более серьезном Уровне, после выхода книги Альмквиста труд Видекинда все же сохранил свое значение для исследо­вателей. Прежде всего, Альмквист доводит свое изложе­ние лишь до середины 1611 г.; таким образом, его книга охватила лишь, начало шведской интервенции. Для изучения шведской интервенции с середины 1611 г. и по 1617 г. по-прежнему приходится обращаться к Видекинду. Но и в описании событий 1608—1611 гг. некоторые мате­риалы изложены только у Видекинда, а Альйквистом опущены.

Авторы первого тома «Войн Швеции 1611 —1632 гг.» за­ново пересмотрели в 30-х гг. XX века шведские архивы, и их работа дает некоторые новые сведения о событиях шведской интервенции начала XVII века в России и, в частности, в Карелии. Правда, в этой книге основное внимание уделено чисто военным вопросам, но осве­щаются и основные моменты политической истории, из­лагается содержание всех наиболее важных документов внешнеполитического характера, исходящих от шведского правительства. Разумеется, что эта книга глубоко тенденциозна, написана в духе оправдания захватнической по­литики Швеции начала XVII столетия.

Ввиду антирусской направленности и методологиче­ской порочности всех названных нами шведских работ, рассуждения и выводы их авторов большей частью не имеют для нас научной ценности. Ссылки на эти сочине­ния мы даем лишь в тех случаях, когда в них излагается содержание недоступных нам шведских архивных источ­ников.

Имеющиеся в нашем распоряжении русские и швед­ские материалы в своей совокупности позволяют нам довольно полно осветить подготовку и ход шведской интервенции на территории Карелии и борьбу русского и карельского народов против шведских захватчиков в нача­ле XVII столетия.