ПОПЫТКА ШВЕДСКОГО ГОСУДАРСТВА ЗАХВАТИТЬ КАРЕЛЬСКОЕ ПРИЛАДОЖЬЕ И ЕЕ НЕУДАЧА

вернуться в оглавление

Текст «Хроники Эрика» позволяет предполагать, что предпринятое Швецией завоевание Карелии проводилось в два этапа. Захват берегов Выборгского залива и по­стройка Выборгского замка были только первым, началь­ным этапом осуществления шведских замыслов. А затем, опираясь на Выборгский замок, шведы занялись подчи­нением всей территории Карелии.

Рыцарское войско, сказано в хронике, высадившееся у северной оконечности Выборгского залива, ограничи­лось лишь захватом Замкового острова и постройкой зам­ка, а затем отправилось обратно на родину. Вся дальней­шая деятельность по подчинению карельских земель стала осуществляться шведским гарнизоном Выборгского зам­ка под руководством фогта, которого назначили предво­дители отплывающих в Швецию основных сил рыцарского войска.

Правда, как уже было показано выше, достоверность сведений «Хроники Эрика» о выборгском походе, в общем, не очень велика. Но в отличие от всего текста хроники, посвященного походу шведов в 1293 г., стихи 1345—1347 заслуживают большего доверия. В них есть такие подроб­ности, которые не могут быть отнесены к авторской фан­тазии и даже к устной традиции, бытовавшей в среде шведского рыцарства в первые десятилетия XIV в.: это упо­минание точного числа подчиненных шведами после по­стройки Выборгского замка местных территориальных округов (14), а также само название этих округов («gislalag»), применяемое в источниках только для террито­рии Карелии[1]. Точная нетипичная для фольклорных пре­даний[2] цифра «14», а также название «gislalag» должны были быть заимствованы автором хроники из какого-то достоверного письменного или устного источника (воз­можно, из того же, из которого он получил богатые сведения о происшедшем вскоре после основания Выборга и описанном им в последующих стихах хроники неудачном походе шведов на Корелу).

Правдоподобность данных сведений заставляет с вни­манием отнестись и к отраженному в хронике авторскому представлению о двух этапах покорения края. Видимо, действительно сначала шведские рыцари захватили лишь берега Выборгского залива (1293 г.). Подчинение весьма значительной по размерам территории Карельского пере­шейка и более северных карельских земель (Саволакса) требовало немалого времени и не могло быть осуществле­но сразу же. Да и, по свидетельству русских летописей, военная экспедиция шведов для захвата и подчинения го­рода Корелы и восточной части Карельского перешейка была предпринята только спустя два года после построй­ки Выборгского замка, в 1295 г. Следовательно, предшествовавшее походу на Корелу покорение западных карель­ских погостов продолжалось около двух лет.

В тексте «Хроники Эрика» сначала сообщается, что выборгский фогт «наконец покорил карел и всю землю их с четырнадцатью округами (gislalag) большими и ма­лыми» (стихи 1345—1347), и лишь затем идет рассказ о походе шведов из Выборга на Корелу. Однако можно полагать, что такая последовательность изложения собы­тий не означает, что такова была действительная хроно­логия. Видимо, содержание стихов 1345—1347 характери­зует максимальные общие результаты завоевательных опе­раций шведских рыцарей в Карелии после основания Выборгского замка, а дальнейший текст о шведском походе на Корелу является лишь дополнением этих общих сведе­ний. К тому же в стихе 1348, с которого начинается рассказ о походе на Корелу, имеется прямое указание на то, что начинающееся здесь повествование является дополне­нием к предшествующему тексту: «Кекесхольм был тогда захвачен». Слово «тогда» указывает, что речь пойдет о со­бытии, происшедшем в ходе тех же военных действий, о которых рассказывалось в предшествующих стихах.

Из текста стихов 1343—1347 видно, что, по представ­лению автора «Хроники Эрика», к тому моменту, когда предпринятые выборгским фогтом военно-политические действия по подчинению карельской территории достигли наибольших успехов, шведам удалось полностью подчи­нить себе «всю их землю» (всю Корельскую землю). Ка­кой именно исторический период здесь имелся в виду — догадаться нетрудно: от момента захвата Корелы и до возвращения этого города новгородцами. По-видимому, здесь подразумевается, что овладение политическим центром Корельской земли давало завоевателям право считать себя с этого времени законными владельцами всей карельской территории. Шла ли при этом речь только о юридическом праве на владение, приобретенном в результате захвата города Корелы, или же подразумевалось, что шведы за время обладания Корелой успели распространить свою, власть на все погосты Корельской земли, — сказать труд­но[3]. Возможно, и сам автор хроники не имел об этом достаточно ясных представлений и для него достаточно бы­ло и одного юридического права. Скорее всего, жители отдаленных от Корелы корельских погостов и во время обладания шведами этим городом не ощутили никаких ре­альных перемен в своем политическом положении и счи­тали себя по-прежнему находящимися под русской властью.

Перейдем теперь к исследованию главного события этого этапа в истории русско-шведских отношений — похо­да шведов в 1295 г. на Корелу и борьбы за этот полити­чески и стратегически важный центр Корельской земли, Следует заметить, что до сих пор ни один из авторов, так или иначе касавшихся русско-шведской борьбы 1293— 1295 гг. из-за Карелии, не дал себе труда основательно изучить все имеющиеся источники и извлечь все содержа­щиеся там конкретные сведения, не сделал попытки ре­конструировать ход военных действий. Все эти авторы ограничивались лишь общими фразами и беглым пере­сказом основных фактов[4].

Прежде всего следует выяснить, что представлял собой город Корела ко времени шведского похода.

На страницах русских летописей Корела впервые упо­минается под 1295 г.[5] в известии о ее захвате шведскими рыцарями. При этом сообщается только о постройке шве­дами своей крепости «в Кореле». Из данного летописного известия совершенно не понятно, построена ли крепость на пустом месте или там, где уже существовало какое-то поселение. Выражение «в Кореле» можно понимать и как «в селении (городе) Корела», и как «на земле племени корела». Шведские анналы о захвате Корелы вообще мол­чат. И только из текста «Хроники Эрика» видно, что шве­дами захвачено уже существующее селение: «Кексгольм был взят» и «остался не сожженным». Следовательно, к моменту прихода шведского отряда Корела уже существовала, в городе имелись какие-то сооружения, которые могли погибнуть от пожара при штурме. Речь в данном тексте идет скорее всего не о жилых домах (их судьба вряд ли интересовала автора хроники), а о крепости, име­ющей в своей основе деревянные конструкции.

До последних лет в науке господствовало мнение, что Корела изначально находилась на том же месте, где се­годня расположена городская крепость (детинец)[6], т. е. до XIX в. — на острове реки Вуоксы, с середины XIX в. (после обмеления Вуоксы) — на берегу этой реки. Однако археологические раскопки, произведенные на территории детинца в 1972—1976 гг., привели руководителя экспеди­ции А. Н. Кирпичникова к выводу, что поселение и укреп­ления возникли здесь лишь в начале XIV в., следователь­но, более древнее поселение надо искать где-то в другом месте[7]. А. Н. Кирпичников обратил внимание на то, что в неизданной до сих пор писцовой книге 1568 г. упомина­ется городище (древнее укрепление), находившееся в се­редине XVI в. около устья реки Вуоксы (в двух километ­рах ниже по течению, чем сохранившийся детинец), и вы­сказал мнение, что это городище как раз и было остатком первоначальной Корелы, существовавшей здесь в конце XIII в. и явившейся объектом шведского нападения в 1295 г.[8]

Разумеется, с серьезно обоснованной аргументацией А. Н. Кирпичникова о первоначальном местонахождении Корелы нам приходится согласиться[9]. Мы не можем при­нять лишь точку зрения данного автора о том, что в устье Вуоксы в конце XIII в. существовал не город-крепость, а временный военный лагерь — пункт сбора ратников и убежище[10]. К тому времени, когда Корела впервые упоминается на страницах письменных источников (к кон­цу XIII в.), она, по всей видимости, уже не только суще­ствовала, но превратилась в город — важный центр тор­говли Корельской земли[11]. Прямым свидетельством того, что Корела приобрела к концу XIII в. большое политиче­ское и экономическое значение, явился сам шведский по­ход 1295 г. на Корелу. Овладев этим городом, шведские рыцари стали считать себя законными владельцами всей территории Корельской земли. Следовательно, город Ко­рела рассматривался ими как политический центр земли карел.

Об этом же свидетельствует и прочно утвердившееся к тому времени русское название города — Корела. Совпа­дение названия города с наименованием всего племени свидетельствует, что новгородцами этот город рассматри­вался как центр племенной территории карел — Корель­ской земли. Наряду с русским широко было распростра­нено и карельское название города — Кякисалми; о его существовании уже в конце XIII в. свидетельствует зафик­сированное в «Хронике Эрика» и явно происходящее от карельского Кякисалми («Кукушкин пролив») шведское наименование города — Кексгольм[12]. Название Кякисал­ми восходит, скорее всего, к очень раннему времени, когда на берегу речного пролива только возникало селение, по­зднее превратившееся в город. Само существование этих названий — важное свидетельство давности существова­ния самого селения. Поскольку наиболее древнее назва­ние — Кякисалми — карельского происхождения, очевидно, что это селение со времени возникновения было карель­ским; его русское название — Корела — подчеркивает пле­менную принадлежность города.

Функцию политического и экономического центра Ко­рельской земли город Корела выполнял и в последующие столетия, о чем, начиная с первых десятилетий XIV в., имеются многие показания источников.

Политическое, экономическое и стратегическое значение Корелы во многом определялось ее географическим поло­жением. Город расположен у впадения восточного рукава реки Вуоксы в Ладожское озеро, в начале вуоксинского водного пути — главного торгового пути Корельской земли, пересекавшего наиболее развитые и населенные карель­ские погосты и связывавшего большую часть Карелии и с Балтийским морем (через Выборгский залив), и с Нов­городом (через Ладожское озеро). Корела являлась тор­говым центром в основной (приладожской) части Ко­рельской земли, стягивая к себе товары Карельского Приладожья и сбывая их и на Запад и в Новгород. Гос­подствуя над началом вуоксинского пути, Корела была стратегическим центром основной части карельской тер­ритории. Экономическая и стратегическая роль города определяла значение его как политического и админи­стративного центра Корельской земли. Видимо, отсюда велось управление всей обширной территорией, в конце XIII в. охватывавшей карельские погосты от лесов Саволакса до Олонецкого перешейка, а также принадлежав­шими карелам огромными пространствами Северной Ка­релии, не имевшей еще деления на погосты и простирав­шейся от Ботнического залива до Белого моря.

Управление  Корельской  землей до  конца  XIII в.,  по всей видимости, находилось еще в руках выборных пред­ставителей карельской племенной знати. Хотя в Корельской земле, являвшейся составной частью основной госу­дарственной территории Новгородской республики, к кон­цу XIII — началу XIV в. устанавливаются феодальные (раннефеодальные) отношения, внешне еще сохраняются многие черты племенного строя, в частности господствую­щее положение племенной знати (валитов), ставшей на путь феодализации.

Из русских и шведских источников, описывающих за­хват Корелы шведами в 1295 г., явствует, что в это время в городе не было постоянного русского гарнизона и пред­ставителей   русской   администрации.   Отсутствие   русского гарнизона и русской администрации даже в таком важ­ном стратегическом и  политическом пункте, как Корела, не   случайность.   Это   отражало   традиционную   политику Новгорода   на   землях    подвластных   нерусских   народно­стей. Новгородская власть на таких территориях целиком спиралась    на  местный нобилитет,    на местные военные формирования, созываемые в случае опасности и восходя­щие по своей организации еще к племенному строю. Рав­ным образом русского гарнизона в XIII в. не было в Копорье — центре Водской земли,  а в  Ижорской земле во­обще не  было постоянного центра.  Корельская,  Водская и  Ижорская  земли  входили в  состав основной  террито­рии Новгородского государства, но и внутреннее управле­ние, и оборона были до конца XIII в. собственной обя­занностью этих земель, и лишь в особо трудных случаях на помощь приходили военные силы самого Новгорода[13]. Отсутствие русского гарнизона в Кореле связано с еще одной  традиционной чертой  новгородской политики XI—XIII вв. Вплоть до конца XIII — начала XIV в. вблизи по­бережья Финского залива, на берегах Невы и Ладожского озера не было ни одной новгородской крепости; новгород­ские власти сознательно не строили там укреплений, явно опасаясь, что они могут быть сравнительно легко захва­чены  врагом  и тогда  будут способствовать закреплению захватчиков на стратегически важных новгородских зем­лях. Если же враг пытался строить свои крепости на этой территории   (шведы в  1256 г. на реке Нарове, в  1293 г. у Выборгского залива, в  1295 г. в Кореле, в  1300 г   на Неве; немцы в  1294 г. на Нарове), Новгород немедленно посылал туда свои войска с целью захвата этих укрепле­ний, но не для того чтобы взять их в свои руки, а чтобы разрушить.

Подобная политика была изменена лишь в конце XIII — начале XIV в., когда завоевание шведами западных ка­рельских погостов и усиление шведской экспансии вблизи устья Невы превратили Водскую, Ижорскую и Корельскую земли в пограничную территорию, находящуюся под постоянной угрозой вражеского нападения. Только тогда Новгород стал возводить здесь свои крепости, где гарни­зон и администрация были русскими (Корела с начала XIV в., Орешек с 1323 г. и т. д.).

Рассмотрим тексты источников, описывающие борьбу за Корелу в 1295 г.

Известия о шведском походе на Корелу и об ответном походе новгородцев содержатся в русских летописях, прежде всего в Новгородской Первой летописи: «В лето 6803 поставиша свея с воеводою своим Сигом город в Ко­реле; новгородцы же, шедши, город розгребоша, а Сига убиша, не пустиша ни мужа»[14]. Другие летописи (Новго­родская IV, Софийская I, летопись Аврамки, Вологодско-Пермская, сокращенный Новгородский летописец, Владимирский летописец) дают тот же текст с несущественны­ми отклонениями[15].

Современные событиям 1295 г. шведские источники — анналы не содержат сообщений о захвате Корелы шведа­ми. Только в двух анналах отмечен следующий факт: воз­вращение Кексгольма новгородцами и гибель шведского кексгольмского гарнизона[16]. Единственный источник, да­ющий развернутое описание событий 1295 г., — «Хроника Эрика»[17]:

1348 Кексгольм был тогда взят

христианскими мужами и остался несожженным.

1350 Много язычников было там сражено

и застрелено в тот самый день.

А тех, кто был взят ими в плен,

они с собой увели к себе в Выборг.

[Некоторые] христиане хотели там остаться,

1355 а другие — вернуться домой

и привезти им оттуда продовольствие[18],

но их предводитель слишком запоздал.

И русские тем временем готовились

как тот, кто хочет отомстить за свою неудачу[19].

1360 И пока им доставляли продовольствие,

русские слишком быстро подошли

и нападали и днем и ночью;

христиане охотно избежали бы этого.

Шесть дней прожили они без пищи;

1365 удивительно[20], как они могли это вынести[21].

Затем они вышли[22], чтобы сражаться,

чем дольше они ждали, тем хуже становилось,

потому что они имели слишком мало сил[23]

и к тому же они были близки к смерти от истощения.

1370 Русские понесли там большой урон

так же, как они получают повсюду,

где они встречаются с упландцами,

русскому тогда приходится худо[24].

Все христиане там были сражены[25].

1375 Этому русские радовались,

что христианам  пришлось понести столь значительный урон;

спаслось их только двое.

Сигге Лоба был там убит,

да подаст бог царство небесное его душе!

1380 Все христиане погибли там

за бога и святую веру.

После того островом владели русские

и сильно укрепили его[26]

и посадили там мудрых и добрых[27] мужей,

1385 чтобы христиане не смогли приблизиться к этому месту.

Исторические сочинения, созданные в более позднее время (например «Хроника Эрика Олая»), не дают досто­верных дополнительных сведений о борьбе за Корелу в 1295 г.

Таким образом, и анналы и русские летописи дают ми­нимальную информацию.    Исключение    составляет лишь «Хроника Эрика», где имеется подробный рассказ о борь­бе за Корелу. При этом данное повествование заметно от­личается от рассказа этой же хроники о выборгском по­ходе 1293  г. Текст о  борьбе за Корелу определенно основан на имевшемся у автора источнике, содержавшем прямые сведения о событиях 1295 г. Внимательное чтение текста приводит к выводу, что скорее всего это был уст­ный источник — воспоминания     воина,     участвовавшего в военных действиях 1293—1295 гг. и хорошо осведомлен­ного о ходе событий (хотя могло быть, что воспоминания были записаны не непосредственно, а в передаче из вто­рых рук).

Было бы весьма заманчиво предположить, что сведе­ния, содержащиеся в тексте хроники, были получены от непосредственного участника боев за Корелу. В этом тек­сте сообщается, что все шведские воины, кроме двух, по­гибли при штурме Корелы новгородцами; но, может быть, один из двух спасшихся от смерти и был информатором автора хроники? Во всяком случае, такая подробность, как число дней осады новгородцами Корелы, могла стать известна в шведских владениях только от этих двоих уце­левших в бою воинов. Видимо, автор хроники слышал подробный рассказ о боях за Корелу или непосредственно от одного из них, или в передаче через вторые руки, но от человека, слышавшего и запомнившего рассказ спас­шегося воина. Воин этот происходил, очевидно, из Упланда — из сердца средневековой Швеции, из области, во­круг которой в IX—XI вв. создалось Шведское государ­ство; возможно, что и весь шведский отряд, захвативший Корелу и затем погибший под ее стенами, состоял из упландцев[28]. Во всяком случае, содержащееся в стихах 1372—1373 утверждение, что «русскому тогда приходится худо», «где они встречаются с упландцами», может быть понято как рассказ бывалого воина-упландца, гордяще­гося военной славой своих земляков, ибо это утвержде­ние как раз в данной части текста является совершенно неуместным бахвальством, поскольку в описываемом со­бытии именно упландцы и потерпели полное поражение от русских.

Автор и здесь, как, впрочем, и в других местах хрони­ки, не мог удержаться от пустой болтовни, от литератур­ного приукрашивания текста; ряд стихов и здесь должен быть отнесен к числу литературных упражнений автора. Однако большая часть текста содержит конкретные дан­ные о подлинных событиях.

Так, в хронике даются сведения о взятии Кексгольма — Корелы шведским войском, об обстоятельствах этого взя­тия, о судьбе захваченных пленных, об отправке отряда в Выборг за продовольствием, о приходе русского войска под Кексгольм, об осаде города, о вылазке шведского гарнизона, о его гибели в бою под стенами Кексгольма и о спасении от гибели двух шведских воинов. Но, кроме того, в тексте хроники описываются не только голые фак­ты, но и настроения, эмоции борющихся сторон: медли­тельность отряда, посланного за провиантом, внезапность русского нападения, упорство осаждающих, мужество осажденных и их страдания от голода. Все это, скорее всего, — живые впечатления участника событий.

В рассказе хроники (также как и в предшествовавшем тексте о выборгском походе) есть и неясные места. Так, непонятно, о каких пленных идет речь в стихах 1352— 1353, о пленных ли шведах, находившихся в Кореле в момент ее захвата шведским войском, или (что более вероятно) о защитниках города, взятых в плен шведами? Неясно также, куда «домой» за продовольствием отпра­вилась часть шведского войска после взятия Корелы — домой в Выборг или домой на родину, в Швецию. Второе предположение, впрочем, маловероятно (слишком далеко было ехать в Швецию)[29]. Не вполне понятно также из текста, какой «forman» (предводитель, начальник) подра­зумевается в 1357-м стихе — предводитель отряда, ушед­шего за провиантом, или начальник отряда, оставшегося в Кореле в качестве гарнизона[30]. По всей видимости, под­разумевается первый случай[31].

Тем не менее, несмотря на наличие неясных мест, текст «Хроники Эрика» дает довольно значительную информа­цию о борьбе за город Корелу. Дополняя эти сведения скупыми данными источников, современных этим собы­тиям, можно восстановить достаточно полно картину хода и результатов корельского похода шведских рыцарей.

Поскольку «Хроника Эрика» не содержит в своем тек­сте дат, датировка событий устанавливается по сведениям русских летописей и шведских анналов. Русские летописи датируют и шведский поход на Корелу, и ответный поход новгородцев и возвращение Корелы под власть Новгорода одним и тем же 1295 г. Этим же годом шведская «Chronologia vetusta» датирует уничтожение шведского отряда при взятии Корелы новгородцами (ранее происшедшее взятие Корелы шведами анналы не зафиксировали). Вто­рой из двух шведских анналов, отметивших гибель швед­ского отряда в Кореле — «Аннотированная хронология Арвида Тролля», — датирует событие следующим, 1296 го­дом. Поскольку события происходили сравнительно неда­леко от Новгорода и очень далеко от Швеции, сведения русского летописца, подкрепляемые данными одного из двух шведских анналистов, внушают больше доверия. Есть все основания датировать взятие Корелы новгородцами 1295 годом[32]. Но поскольку летопись тем же годом дати­рует и захват Корелы шведами и, судя по сведениям «Хро­ники Эрика», между этими двумя событиями, по всей ви­димости, прошел совсем небольшой промежуток времени (в пределах нескольких месяцев), оба события следует относить к одному и тому же 1295 году[33].

Время года, когда происходили оба события, устано­вить по имеющимся источникам невозможно. Только пред­положительно можно отнести оба события к весенне-летнему периоду 1295 г., поскольку шведские военные опе­рации на восточных берегах Балтики в те времена боль­шей частью совершались в период навигации и поскольку наиболее удобным для движения из Выборга на Корелу был водный путь по реке Вуоксе.

Текст «Хроники Эрика» позволяет заключить, что поход шведов на Корелу был составной частью их военно-политической   деятельности    по    подчинению    карельской

территории, осуществлявшейся с 1293 г. из Выборгского замка и проводившейся под энергичным руководством выборгского фогта[34]. Да и независимо от текста хроники можно предположить, что поход на Корелу, являвшийся закономерным этапом захватнических операций по овла­дению Корельской землей, должен был быть организован из сравнительно недалеко расположенного Выборга, а не из лежащей за морем Швеции.

Поскольку отряд, отправляемый в поход на Корелу, должен был быть сформирован из состава не очень много­численного гарнизона недавно сооруженного Выборгского замка, он не мог быть особенно велик по размерам (в Вы­борге после отправки отряда должен был остаться гар­низон, достаточный по численности для удержания замка и всей Западной Карелии под шведской властью). Веро­ятно, отряд насчитывал не более 100—200 воинов.

В отличие от источников, освещающих шведский поход на Выборг и не сообщающих имя руководителя, в данном случае и шведские и русские источники называют одно и то же имя предводителя шведского отряда: Siggo Loba («Chronologia vetusta»), Sigge Loke («Хроника Эрика»), Siggi Laba («Хроника Эрика Олая»), воевода Сиг (рус­ские летописи). Поскольку «Хроника Эрика Олая» в дан­ном случае явно базировалась на тексте анналов, достой­ны доверия только транскрипции анналов и «Хроники Эри­ка». Специально изучавший этот вопрос Р. Пиппинг считает более, вероятной транскрипцию «Siggo Loba», имеющуюся кроме анналов в одном из списков «Хроники Эрика»[35].

Успеху операции должно было способствовать то об­стоятельство, что, как уже говорилось выше, по всей ви­димости, в Кореле в тот момент не было русского гарни­зона, и это, вероятно, было известно шведам. Об отсут­ствии в Кореле русского гарнизона можно заключить из текста летописи и из текста «Хроники Эрика». Судя по летописи, новгородские военные силы двинулись к Кореле только тогда, когда ее захватили шведы, и, изгнав захват­чиков, снова ушли, не оставив здесь гарнизона[36]. В един­ственном рассказе о взятии Корелы шведами, содержа­щемся в «Хронике Эрика» (напомним, что все остальные источники молчат об этом сражении), национальность за­щитников Корелы вообще не указывается, их называют просто «язычники». Но это явно не были русские, ибо когда через несколько строк в хронике описывается при­ход к Кореле войска, присланного из Новгорода, и после­дующая осада города, то в тексте пять раз в различной связи прямо указано, что это были русские; автор как бы противопоставляет двух противников, с которыми встре­тились шведы под Корелой, — «язычников» и «русских». При этом под именем «язычников» и в рассказе о борь­бе за Корелу (в 1350-м стихе), и в непосредственно пред­шествующем ему рассказе о выборгском походе (где «язычники» и их «языческая земля» как население и тер­ритория Карельского перешейка упоминаются в стихах 1324, 1326, 1330, 1336 и 1344) автором хроники совершен­но ясно подразумеваются местные жители-карелы.

Во всем тексте хроники о завоевательных походах шведов в Карелию в 1293—1295 гг. (в стихах 1324—1385) только один раз прямо названы карелы (стих 1345), и шесть раз карелы и их территория именуются «язычни­ками», «языческой землей». «Язычники» противопостав­ляются в тексте «христианам»— шведским завоевателям. В этом противопоставлении нашла свое отражение офи­циальная концепция, согласно которой завоевание Карелии было «крестовым походом» для обращения язычников в христианскую веру. С позиций этой концепции неважно, какова была действительная национальность покоряемых «язычников», важно было только то, что они «язычники». И, разумеется, ни автора хроники, ни его информаторов, ни организаторов и руководителей захватнических похо­дов в Карелию совершенно не интересовало, что в дейст­вительности карелы к этому времени давно уже не были язычниками, а были официально обращены в христиан­скую (правда, не в католическую, а в православную) ре­лигию.

Таким образом, когда шведский отряд подошел к Кореле, на валах города его встретили только местные ка­рельские вооруженные люди. Поскольку в Корельской земле сохранялось еще местное племенное управление, можно предполагать наличие в племенном центре — Кореле какой-то группы местной племенной знати; но существо­вание постоянной военной дружины на данной стадии развития сомнительно и не подтверждается никакими ис­точниками. Видимо, как и у любого племени на стадии становления классового общества, у карел в случае напа­дения врага каждый мужчина должен был браться за оружие. Жители Корелы и ее окрестностей взялись за оружие и стали защищать свой город и землю от захватчиков. Но поскольку среди карел не было воинов-профес­сионалов, а следовательно, и хорошего вооружения, не удивительно, что успех оказался на стороне шведского отряда, состоявшего целиком или в значительной части из профессиональных (и профессионально вооруженных) воинов.

Напавший в 1295 г. на Корелу отряд состоял, по всей видимости, из воинов выборгского гарнизона, уже два года назад, в 1293 г., покинувших Швецию; это не могли быть просто крестьяне-ополченцы, ушедшие из своего се­ления на время похода и возвращающиеся в свои хозяй­ства ко времени сбора урожая.

Несмотря на превосходство шведов в опытности и в во­оружении, штурм Корелы, судя по краткому тексту «Хро­ники Эрика», не был легкой военной операцией; в хрони­ке сообщается (стихи 1350—1352), что во время штурма «много язычников было там сражено и застрелено в тот самый день», а часть защитников города взята в плен. Видимо, карелы мужественно и упорно отстаивали свой город и в значительной части полегли в непосильной борь­бе с захватчиками.

По-видимому, бой за город велся врукопашную, напа­дающие не стали применять поджог, часто использовав­шийся в те времена при штурме крепостей с деревянными оборонительными сооружениями[37], захватчики надеялись, вероятно, на превосходство своего вооружения и боевого опыта. «Хроника Эрика» специально отмечает, что Кексгольм был взят несожженным.

После овладения Корелой часть победителей была от­правлена обратно в Выборг, чтобы отвести туда захвачен­ных при штурме пленных и привезти в Корелу продоволь­ствие для гарнизона[38]. Оставшиеся занялись строитель­ством укреплений. Об этих строительных работах сооб­щают только русские летописи.

По словам летописи, «поставиша свея с воеводою сво­им Сигом город в Кореле», т. е., по представлению ле­тописца, шведы произвели какие-то столь значительные строительные работы, что они выглядели как строитель­ство новой крепости. Выше уже говорилось, что, по всей видимости, в Кореле к тому времени уже существовало городище. Скорее всего завоеватели существенно изме­нили размер и характер этих укреплений[39], но структура оборонительных сооружений, видимо, осталась прежней, о чем можно заключить из одного намека того же ле­тописного текста. Говоря о последующем взятии Корелы новгородцами, летопись сообщает, что после победы нов­городцы «город» (подразумевается построенная шведами крепость) «розгребоша»; Софийская I летопись, в отли­чие от остальных летописей, дает формулировку: «город роскопаша»[40]. В обоих случаях явно подразумеваются ра­зоренные новгородцами какие-то оборонительные соору­жения, земляные в своей основе — только дерево-земляные укрепления можно «разгрести» или «раскопать». Вероят­но, завоевателями были значительно усилены имевшиеся там ранее земляные валы и на них были возведены значительно более мощные сооружения из бревен.

Источники не дают прямых сведений об участии окре­стного населения Корельской земли в событиях 1295 г., об отношении основной массы карел к приходу шведских завоевателей. Но «Хроника Эрика» все же содержит кос­венные свидетельства, притом вполне определенного ха­рактера. Сразу же после взятия Корелы перед победите­лями встала необходимость обеспечить гарнизон захва­ченной крепости продовольствием, и был снаряжен отряд, отправленный за продовольствием в Выборг. Из этого факта можно заключить, что на месте, в окрестностях Корелы, собрать необходимое для гарнизона продоволь­ствие было в тот момент невозможно и командование шведского гарнизона не могло рассчитывать, что возможность собрать провиант на месте появится в ближайшем будущем. И действительно, из текста хроники видно, что в течение всего времени пребывания шведов в Кореле они не смогли найти для себя провиант в окрестных селе­ниях, и когда подошли русские войска, шведский гарни­зон уже страдал от голода. А ведь город Корела находил­ся, судя по имеющимся у нас данным, в центре самой населенной части Корельской земли, наиболее экономиче­ски развитых карельских погостов. Следовательно, шведские завоеватели и во время движения к Кореле, и в дни осады и взятия города уже убедились, что местное насе­ление враждебно отнеслось к их приходу, и это отношение не изменилось за время пребывания их в Кореле.

Прямых сведений о длительности пребывания шведов в Кореле (т. е. о промежутке времени между взятием Ко­релы шведами и возвращением города новгородцами) ис­точники не содержат. Но и из текста летописи, и из текста хроники создается впечатление, что между обоими сра­жениями у стен Корелы прошло сравнительно немного времени — не год, а месяцы (может быть, один-два меся­ца), т. е. только такое время, которое должно было по­требоваться новгородцам на сбор войска, начавшийся сразу же по получении известия о захвате Корелы шведа­ми. Видимо, шведское командование могло предполагать, что с русской стороны будет предпринята попытка вернуть крепость, и, отправив часть своего гарнизона за продо­вольствием, рассчитывало, что этот отряд успеет вернуть­ся до прихода русских войск и гарнизон будет к моменту начала осады обеспечен продовольствием, усилен возвра­тившимися воинами и сможет успешно выдержать рус­ский натиск. Новгородцы своим неожиданно быстрым по­явлением под стенами Корелы опрокинули эти расчеты.

Но если шведские завоеватели сравнительно недолго смогли пробыть в захваченной ими Кореле, то, следова­тельно, ограниченные силы шведского гарнизона вряд ли за это время смогли реально распространить свою власть на обширную территорию Корельской земли, раскинув­шейся на сотни верст к северу и к востоку от Корелы; ви­димо, они лишь номинально, чисто юридически в этот не­большой период времени могли считать себя владельцами Корельской земли (как территории, официально находив­шейся в административном подчинении города Корелы), и утверждение автора «Хроники Эрика» о завоевании шведскими рыцарями «14 gislalag» отражает только юри­дическое право, но не фактическое обладание. В действи­тельности же Корельская земля и в период непродолжи­тельного пребывания шведских захватчиков в Кореле, ско­рее всего, оставалась по-прежнему под новгородской властью[41].

Бесславный финал похода шведских рыцарей в 1295 г. описывается и шведскими и русскими источниками, особен­но подробно — опять же «Хроникой Эрика». Хроника не указывает, откуда пришло русское войско, но из летопи­сей мы знаем, что это войско состояло из новгородцев, т. е. было отправлено прямо из Новгорода; имя воена­чальника источники не называют. По своей численности и составу войско, видимо, было сформировано на этот раз более основательно, чем в предшествующем 1294 г. нака­нуне похода на Выборг. Внутриполитическая обстановка в Новгородской земле и в целом на Руси была в 1295 г. более благоприятной, чем в 1294 г., и позволяла собрать для изгнания захватчиков из Корелы большие силы. Про­вал выборгского похода, неудача попытки вернуть Вы­борг, обусловленная слабостью и малочисленностью вой­ска, отправленного на Выборг, должны были быть печальным уроком для новгородских властей; к тому же для Новгородского государства Корела имела несравненно большее значение, чем район Выборгского залива, и за­хват шведами Корелы представлял большую опасность для общегосударственных интересов Новгорода, чем осно­вание Выборга[42].

В организации похода для освобождения Корелы от захватчиков приняла какое-то участие и новгородская церковь. Видимо, перед отправкой войска в поход была произведена какая-то церковная церемония (молебствие?) и войском был дан обет в случае успешного похода по­строить в Новгороде церковь; к такому заключению приво­дит одно известие Новгородской III летописи под 1296г.[43] Как подчеркивает хроника, новгородское войско подошло к Кореле раньше, чем его можно было ожидать, и застигло шведский гарнизон врасплох. Из дальнейшего рассказа хроники можно заключить, что русские военачальники, приведя свое войско к Кореле, решили доби­ваться победы не медленной осадой, а упорным и непре­рывным натиском на крепость. Возможно, новгородские военачальники торопились еще и потому, что опасались подхода ожидавшегося шведским гарнизоном отряда, посланного в Выборг за продовольствием, и хотели добить­ся победы, пока гарнизон немногочислен и ослаблен го­лодом.

От местного карельского населения русские военачаль­ники должны были получить достаточно определенные сведения и о численности шведского гарнизона, и о характере возведенных пришельцами укреплений, и даже о не­достатке проводольствия[44] (все эти факты скрыть от окрестных жителей вряд ли было возможно); вероятно, учи­тывая эти благоприятные обстоятельства, русскими воево­дами было решено непрерывно атаковать крепость, не да­вая вражеским воинам покоя ни днем ни ночью, чтобы скорее измотать их силы и добиться победы. Шесть суток, по сведениям хроники, длился русский натиск на крепость, причем все эти шесть суток шведские воины прожили без пищи и мучились от голода. Видимо, убедившись, что по­ложение безнадежно, что воины теряют последние силы и им грозит голодная смерть, командование шведского гарнизона решило: пока воины еще в состоянии сражать­ся, всем отрядом выйти из крепости и сделать попытку пробиться сквозь кольцо осаждающих. Однако отчаянная попытка спастись кончилась неудачей: в развернувшейся битве почти все шведские воины вместе со своим коман­диром Сигге Лоба были сражены; всего двум воинам уда­лось каким-то образом избежать смерти и бежать в швед­ские владения[45].

Следует отметить также еще одну особенность нашего основного источника — рассказа «Хроники Эрика». Сами по себе имеющиеся в хронике известия о недостатке про­довольствия у шведского гарнизона в Кореле и даже о го­лоде, охватившем этот гарнизон, довольно правдоподобны; такие явления были обычны в те времена, и аналогичная ситуация сложилась спустя шесть лет в другой крепости, построенной шведами тоже на захваченной у Руси территории — в Ландскроне на берегу Невы. Однако продо­вольственные трудности и голод уж слишком назойливо и многократно[46] подчеркиваются автором хроники. Если верить автору, то к моменту подхода новгородского вой­ска в крепости вообще уже не оставалось продовольствия (только тогда понятно утверждение 1364-го стиха, что все шесть дней осады осажденные прожили без пищи). Ну а если бы русское войско в тот момент не подошло к городу, тогда, если автор правильно говорит об отсут­ствии провианта в крепости, гарнизон все равно должен был бы в считанные дни погибнуть от голода. Однако трудно предполагать, чтобы военным командованием в еще не осажденной крепости могло быть допущено полное истощение запасов продовольствия. Видимо, автору хрони­ки, в которой одним из главных мотивов было воспевание воинской славы и доблести шведского рыцарства, было неприятно признавать, что в походе на Корелу шведские рыцари потерпели чисто военное поражение, и он поста­рался показать, что не сила и храбрость русского войска, а стихийное обстоятельство — голод — было причиной раз­грома и уничтожения шведского воинства, пытавшегося овладеть Корелой и Корельской землей.

Сведения  источников  о  дальнейших  действиях  новго­родского войска в Кореле после победы над шведами рез­ко расходятся. По данным русских летописей, новгородцы уничтожили   укрепления,   сооруженные   шведами   («город розгребоша»).  По  сведениям  «Хроники  Эрика»,  русские, напротив, «сильно укрепили» Корелу и оставили там силь­ный гарнизон («и посадили там мудрых и добрых мужей»). Казалось бы, больше доверия заслуживает сообщение летописей, поскольку оно должно было основываться на рассказах участников и самого похода на Корелу, и даль­нейших действий, последовавших после освобождения Корелы от шведов. Напротив, автор «Хроники Эрика», как уже говорилось, получил сведения, скорее всего, от одно­го из двух спасшихся из Корелы шведских воинов, кото­рые бежали в момент взятия русскими крепости и не могли знать, что произошло дальше; в таком случае утвержде­ние автора хроники, что русские, вернув Корелу, сильно укрепили эту крепость, основывается, вероятнее всего, на чисто логических соображениях  (автор предположил, что, вернув столь важную крепость, русские должны были по­стараться еще более укрепить ее, чтобы не допустить но­вого захвата ее шведами). Но в этих логических сообра­жениях не учитывается действовавший еще в конце XIII в. общий  принцип  новгородской  стратегии  в  землях,  близ­ких к морскому побережью и к вражеским    владениям: лучше не строить здесь крепости, которые   враг   мог   бы легко захватить в результате внезапного набега, тем бо­лее, что с новгородской стороны не может быть обеспече­но наличие постоянного гарнизона. Видимо, поэтому нов­городцы  разрушили   («розгребоша»)     те  оборонительные сооружения, которые были возведены в Кореле шведами (как уже говорилось, это были скорее всего какие-то деревянные  сооружения,  увенчавшие  валы  старого  карель­ского городища). Но вряд ли были уничтожены и самые валы городища — такая работа потребовала бы огромного труда, да и вряд ли была целесообразна; можно пред­полагать, что земляные валы, бывшие здесь издревле, ос­тались, ибо в данном пункте, в политическом центре Ко­рельской земли, все же нужно было существование не­большого укрепления, имевшегося здесь и до шведского набега и служившего резиденцией для местной племенной администрации.

Победа, достигнутая новгородским войском в походе на Корелу, была в следующем, 1296 г., ознаменована строительством церкви в Новгороде — так был выполнен обет, данный новгородцами перед началом похода на Корелу. По словам Новгородской III летописи, «постави архиепи­скоп новгородский Климент церковь каменну Воскресение Христово на градных каменных воротах по сему завету, что бог пособил немец новгородцам побить и город Ко­релу разграбить»[47].

Разгром шведского отряда, захватившего Корелу, и возвращение города в состав новгородских владений завершили русско-шведскую борьбу за Корельскую землю конца XIII в. Западные карельские погосты остались в шведских руках; но попытка шведского рыцарства за­хватить основную часть Корельской земли — Карельское Приладожье — быстро кончилась полным провалом.

Различный результат военных операций шведских ры­царей в западной и восточной частях Корельской земли объясняется, как мы видели, прежде всего чисто военны­ми обстоятельствами. На берегу Выборгского залива бы­ли высажены весьма крупные силы, здесь была соору­жена сразу довольно мощная каменная крепость; возве­денная у морского побережья крепость эта имела прямой и удобный путь сообщения со Швецией и со шведскими владениями в Финляндии. А посланное сюда, к Выборгу, новгородское войско было недостаточно велико и не смог­ло взять крепость и изгнать захватчиков. Напротив, к во­сточной оконечности вуоксинского водного пути — к го­роду Кореле подошло уже значительно меньшее шведское войско, и к тому же после захвата Корелы это войско было еще ослаблено отправкой отряда в Выборг для со­провождения пленных и для привоза продовольствия. Укрепления, сооруженные шведами в Кореле, были не столь мощны, как Выборгский замок. Шведский гарнизон в Кореле не имел прямой удобной связи с метрополией. И в то же время Новгород проявил на этот раз значи­тельно большую активность. Было собрано и послано на Корелу более сильное войско. То есть чисто военное со­отношение сил под Выборгом сложилось в пользу шведов, под Корелой — в пользу новгородцев.

Но были и обстоятельства политического характера, также в немалой степени определившие ход и результаты борьбы. В западных карельских погостах, как уже не раз говорилось, в предшествующие десятилетия в среде мест­ного   карельского  населения    распространились   антирус­ские настроения, и во время захвата шведскими рыцаря­ми западных  карельских  погостов  местное население не проявляло    активности  в  пользу прежней    новгородской власти[48]. Напротив, в восточной части Карельского пере­шейка  местное население  во  время  прихода    шведского войска активно выступило против захватчиков, отстаивая центр родной земли — Корелу; правда, в наших небогатых источниках   нет   сведений    об   активном    участии   карел в борьбе со шведами после утверждения шведов в Кореле и об участии    карел в действиях    новгородского войска, вернувшего этот город под власть Новгорода. Но у нас есть  сведения  о пассивной  форме борьбы  карел  против захватчиков — продовольственные  трудности  у  шведского гарнизона Корелы, сыгравшие немалую роль в его конеч­ной судьбе,  были вызваны, очевидно,  враждебным отно­шением  всего   местного  карельского  населения,  отказав­шегося  снабжать    захватчиков  продовольствием.    Враж­дебная  захватчикам   позиция   карельского   населения   во­сточной части Карельского перешейка в немалой степени определила судьбу этой территории.

Сложившееся в 1293—1295 гг. соотношение сил на Ка­рельском перешейке сохранилось затем на несколько де­сятилетий и позднее — на три столетия. Военные факторы в последующие периоды менялись, политические, за иск­лючением двух случаев (в 1314 и 1337 гг.), оставались не­изменными. Население западных карельских погостов быстро примирилось со шведским владычеством; напротив, население основной части Корельской земли — Карельско­го Приладожья, экономически и политически тесно свя­занное с Новгородом и всеми русскими землями, в течение последующих столетий продолжало прочно поддерживать русскую власть[49].