«КРЕСТОВЫЙ ПОХОД» ШВЕДСКИХ РЫЦАРЕЙ В 1293 г. В КОРЕЛЬСКУЮ ЗЕМЛЮ И ОСНОВАНИЕ ВЫБОРГСКОГО ЗАМКА. РУССКИЙ ПОХОД 1294 г. НА ВЫБОРГ

вернуться в оглавление

К 1293 г. в Швеции сложилась обстановка, благоприятст­вующая организации большого завоевательного похода. После смерти в 1290 г. короля Магнуса Ладулоса на трон вступил его одиннадцатилетний сын Биргер. Из-за несо­вершеннолетия короля управление страной временно ока­залось в руках Королевского (Государственного) совета — органа, мало проявлявшего себя в предшествующие деся­тилетия. Теперь Королевский совет более чем на десять лет оказался во главе государства[1]. В состав совета вхо­дили наиболее крупные и влиятельные светские и церков­ные феодалы.

К моменту смерти короля Магнуса Ладулоса перевес внутри совета оказался на стороне светских феодалов, из которых, по мнению многих шведских и финских уче­ных, наиболее авторитетным был Тюргильс (Торгильс, Торкель) Кнутссон. Он был (насколько удалось устано­вить) выходцем из среды дворянства Вестергётланда. За два года до смерти короля Магнуса (в 1288 г.) Тюргильс был посвящен в рыцари и, как предполагается, уже на следующий год занял одну из высших государственных должностей — должность маршала[2]. В исторической лите­ратуре существует точка зрения (основанная на некоторых сведениях из источников), согласно которой за 1289—1290 гг. Тюргильс Кнутссон настолько завоевал доверие короля, что тот перед смертью поручил именно Тюргильсу вместе с «знатными мужами государства» заботиться об управ­лении Шведским государством и о судьбе малолетних королевских детей[3]. В последующие годы его влияние еще более усиливается, он фактически становится прави­телем страны. В своей политике Тюргильс опирался на поддержку крупных светских феодалов и проводил их ли­нию. Он был противником группировки церковных фео­далов, однако в открытую борьбу с ними не вступал[4].

К 1293 г. политическая обстановка в Швеции стабили­зировалась, создались условия для подготовки большой завоевательной экспедиции на восточное побережье Фин­ского залива.

В шведской и финляндской историографии политика Шведского государства 1290-х гг. на востоке Балтики с полным основанием взаимосвязывается с внешнеполити­ческими действиями, проводившимися в середине того же столетия Биргер-Ярлом[5]. Завоевательные походы 1290-х гг. являлись прямым продолжением «второго крестового по­хода» Биргер-Ярла, приведшего к завоеванию шведами центральной части Южной Финляндии — земли еми и бы­ли следующим, третьим этапом шведской экспансии на восточных берегах Балтийского моря.

Политическая обстановка, сложившаяся в русских землях в 1293 г., также благоприятствовала успеху завое­вательных планов шведского правительства[6]. В этом году произошло резкое обострение междукняжеских усобиц, и связанное с этим новое нашествие золотоордынских войск — «дюденевой рати». Взрыв междукняжеской борь­бы был вызван соперничеством между вторым и третьим сыновьями Александра Невского — Дмитрием Переяслав­ским и Андреем Городецким, боровшимися за обладание; Владимирским великим княжением.

Андрей Александрович, стремясь отнять великое кня­жение у своего брата Дмитрия и получив поддержку от влиятельной группировки удельных князей, обратился за помощью к хану Золотой Орды и сумел склонить его на свою сторону. Хан передал великое княжение Андрею и отправил на Русь своего брата Дюденя с войском для изгнания Дмитрия с великокняжеского стола. Приход та­тарских полчищ привел к новому разорению и опустошению русских земель. Пострадали Владимир, Переяславль, Москва, Волоколамск и многие другие города и селения. Дмитрий бежал из Владимира. Андрей овладел великокняжеским престолом. Приближение татарского войска к границам Новгородской земли заставило власти Новго­рода ради спасения своих владений, от разорения послать, гонцов к Дюденю с заявлением о признании Андрея Алек­сандровича великим князем и с приглашением его на кня­жение вместо Дмитрия. 28 февраля 1294 г.[7] Андрей при­был в Новгород и был официально провозглашен новго­родским князем[8].

По летописям нельзя точно установить, когда именно начались эти события. Но все они излагаются в летописях под 6801 годом, т. е. приходятся на время с 1 марта 1293 г. по 1 марта 1294 г. Поездка Андрея Городецкого в Золотую Орду, переговоры в Орде, сбор татарского войска, поход от нижней Волги на Русь, военные действия золотоордынцев в русских землях — на все это должно было потребоваться много месяцев. Следовательно, при­нятие мер по спасению новгородской территории от разо­рения началось еще летом, а может быть, весной 1293 г.

Точная дата шведского похода 1293 г. в Корельскую землю также неизвестна. Но эта военно-морская экспеди­ция, скорее всего, должна была начаться в первые неде­ли или месяцы навигации, чтобы иметь достаточно вре­мени и для ведения военных операций, и для возвращения, флота в Швецию (т. е. не позднее июня или июля 1293 г.). Таким образом, шведский поход приходится на то время, когда уже стала разворачиваться междоусоб­ная борьба на Руси, а великий князь и князь новгород­ский Дмитрий Александрович, вероятно, был занят борь­бой с враждебной группировкой князей и надвигающейся татарской лавиной. В критический момент шведского вторжения на территорию западных погостов Новгород­ской республики Новгород оказался лишенным поддержки других русских княжеств и без военного руководства, ко­торое было обязанностью новгородского князя (Дмитрий Александрович уже не мог помочь Новгороду).

Правда, шведский поход и нашествие «дюденевой ра­ти», по-видимому, не совпадали по времени. При изуче­нии летописных текстов создается впечатление, что золотоордынское войско пришло на русские земли осенью или зимой, т. к. лишь после этого Андрей Городецкий в кон­це февраля 1294 г. смог приехать в Новгород. Во всяком случае, поход шведов был начат, скорее всего, до втор­жения татар. Поэтому нельзя думать, что правящим кру­гам Швеции было заранее известно о резком осложнении политической обстановки на Руси и связанным с этим ослаблении Новгородского государства. Здесь речь может идти лишь о случайном совпадении.

Шведскому государству просто повезло, что его круп­ный военный поход в новгородские владения произошел в такой момент, когда Новгород не мог организовать от­пор вражескому вторжению и помешать закреплению шве­дов на захваченной территории. Важным обстоятельством, также благоприятствующим успеху завоевательных опера­ций шведских рыцарей в Западной Карелии, было отсут­ствие на карельском побережье Финского залива русских укреплений — оно было совершенно беззащитно в случае нападений с моря[9].

О походе шведских рыцарей в 1293 г. говорится во многих общих и специальных сочинениях по истории Ка­релии, Финляндии, Ижорской земли, в исследованиях о внешней политике Швеции и Новгорода. Однако в боль­шинстве случаев авторы ограничивались констатацией основных фактов или беглым пересказом наиболее важных известий источников[10]. Никто не брал на себя труда об­стоятельно и критически изучить все сохранившиеся ис­точники и дать углубленное исследование одного из глав­ных событий русско-шведской борьбы в XII—XIV вв.

«Крестовый поход» шведских рыцарей 1293 г. нашел отражение в нескольких современных ему и более поздних русских и скандинавских источниках. Кстати говоря, это первое событие в истории русско-шведских отношений, которое было зафиксировано во многих источниках обеих сторон.

Русские источники — это летописи, прежде всего Нов­городская Первая летопись, содержащая записи, совре­менные событиям 1293—1294 гг. В шведских источниках также есть сообщения, зафиксированные в эти же годы — краткие известия различных анналов, есть и текст повест­вовательного характера («Хроника Эрика»), написанный по воспоминаниям очевидцев примерно через 30 лет пос­ле похода. Имеются источники шведского происхождения,, написанные два-три столетия спустя и по сравнению с ранними свидетельствами не содержащие почти ничего достойного внимания («Хроника Эрика Олая» и др.). За­писи, современные событиям 1293 г., но не слишком точные, есть в норвежско-исландских и датских ан­налах[11].

Шведский поход 1293 г. — вторжение шведских войск в Западную Карелию и основание ими Выборгского зам­ка — освещается всеми русскими летописями предельно кратко: «Пришедши свея, поставиша город на Корельскок земле»[12]. Известия всех летописей об этом событии вос­ходят к записи в Новгородской Первой летописи[13], сде­ланной современником в то же лето, когда произошло это событие. Летописец еще не знал о тех ответных действиях, которые были предприняты Новгородом спустя несколько месяцев (они были зафиксированы позднее, в летописной статье того же 6801 года). Если бы автору записи о шведском вторжении было известно и о русском ответном уда­ре, он объединил бы оба сообщения в одну статью.

Запись в Новгородской Первой летописи о вторжении шведов, видимо, была сделана сразу же по получении со­общения об этом событии. Возможно, это донесение было прислано администрацией западнокарельских погостов или администрацией уже существовавшего тогда города Корелы — центра Корельской земли, который был тесно связан со всеми карельскими погостами и первым должен был получить сведения о вторжении шведов. Весьма ве­роятно, что это сообщение было прислано в Новгород в виде берестяной грамоты (береста — самый обычный для того времени материал для письма), как и известие о шведском нападении на карельские земли, происшед­шем сто лет спустя, в 1396 г.[14]

Краткость известия, по-видимому, отражает объем ин­формации, полученной в Новгороде. Подробности дейст­вий шведских войск в Корельской земле были просто ле­тописцу неизвестны. Более подробные сведения об ответ­ном походе новгородского войска против шведов автор записи мог получить от очевидцев и участников отпора. Этим можно объяснить тот факт, что ответный поход русского войска (происшедший в марте 1294 г.) отражен в летописях гораздо подробнее.

Поскольку и известие о вторжении шведов и построй­ке ими «города» на захваченной территории, и сообщение об ответных действиях новгородцев содержатся в новго­родской летописи под одним и тем же годом, очевидно, что летописец рассматривал действия шведов как попыт­ку захвата территории, принадлежащей Новгороду.

В летописную статью 6801 года включены и события, фактически происшедшие в 6802 году (после 1 марта 1294 г.), и потому хронология летописных известий по­требовала специального исследования[15]. Зато хронология показаний шведских анналов совершенно определенна: все они (за одним исключением) относят завоевание шве­дами западнокарельской территории к 1293 г. Поэтому вы­сказывавшиеся в исторической литературе сомнения в правильности традиционной датировки похода не могут считаться основательными.

Запись о «крестовом походе» шведских рыцарей 1293 г. содержится в шести шведских анналах[16]. Эти известия характеризуются такой же предельной краткостью, как и известие Новгородской Первой летописи. Они не сооб­щают никаких подробностей. В них не указывается, кто стоял во главе похода, не приводятся точные даты (ме­сяцы, числа), отсутствуют сведения о каких-либо конкрет­ных действиях шведских войск и флота, кроме самого факта сооружения Выборгского замка, не отмечено даже, чью (принадлежащую какому государству) территорию захватили шведы. Впрочем, эта лапидарность вполне со­ответствует общему характеру шведских анналов — в этом виде исторических сочинений давалась лишь самая крат­кая фиксация сведений о происходящих событиях. При сравнении текстов этих анналов нельзя установить прямых текстуальных заимствований, в каждом источнике изло­жение событий дано по-своему. Но во всех шести источни­ках сообщается о победоносном походе шведов в Карелию и об основании ими Выборгского замка[17].

Весть о победоносной шведской военной экспедиции в Карелию докатилась и до далекой Исландии, где была зафиксирована в исландских анналах[18]. Весьма вероятно, что сюда имя Тюргильса вставлено при редактировании первоначальной записи шведских анналов, т. к. исландцам было известно, что Тюргильс тогда был фактическим гла­вой Шведского государства, и именно он скорее всего мог возглавить самый крупный поход шведских рыцарей. Во всяком случае, никто из шведских и финляндских истори­ков, специально изучавших события 1293 г., не ссылался на данное известие как на достоверное доказательство участия Тюргильса в выборгском походе.

Наибольший интерес представляет содержащееся в ис­ландских анналах и более нигде не встречающееся изве­стие о том, что во время шведского похода были завоеваны две части  Карелии[19].  Видимо, источник этого  сообщения надо относить к записи из недошедших до нас шведских анналов. Вместе с тем сомнительно, чтобы эта запись была сделана по свежим следам, в год совершения экспедиции. Как будет показано ниже,  в результате похода первоначально  была   захвачена    лишь    небольшая    территория. В  этом  же  известии   подразумевается  овладение    двумя территориальными единицами   Карелии.   В   то   время   на Корельской   земле   подобными   единицами   были   погосты. Каждый погост Западной Карелии  (ставшей первой жерт­вой  шведской экспансии)   охватывал довольно значитель­ную территорию. Возможно, данная запись была сделана не в  1293 г., а несколько позднее, когда в Швеции уже стало известно, что за время, прошедшее после основания Выборгского замка, шведам удалось подчинить себе бли­жайшие к Выборгу погосты Эврепя и Саволакс.

Наряду с указанными анналами важным шведским ис­точником, почти современным событиям 1293 г., является уже упоминавшаяся в другой связи грамота короля Биргера городу Любеку от 3 марта 1295 г.[20] В этом докумен­те, составленном руководителями Шведского государства менее чем через два года после захвата Западной Каре­лии, с официальной правительственной точки зрения ко­ротко рассказывается о шведском походе в Корельскую землю и о причинах, вызвавших его. Грамота была напи­сана в ответ на послание короля Германской («Священ­ной Римской») империи, которому ганзейские города пожаловались на расстройство их торговли на Балтике (фактически — на Финском заливе) из-за развернувших­ся там военных действий Швеции[21]. Шведское правитель­ство изображает эти военные операции как «оборонитель­ную» акцию, вызванную варварскими действиями языч­ников карел, нападавших на шведских подданных и море­ходов из других стран, плавающих по Балтийскому морю («для защиты нашего государства и для безопасности мореплавателей»). Далее в документе говорится следую­щее: «мы... из жалости к страданиям несчастных и для распространения всеобщей католической веры обратили их (карел. — И. Ш.) после того, как они были с божьей помощью побеждены, в христианскую религию, и для за­щиты нашего государства и для безопасности мореплава­телей мы с большим войском и с огромными расходами в честь бога и достославной святой девы построили Выборгский замок; каковые карелы в своем безумии и неве­рии поддерживались русскими, которые, не боясь бога, добиваются лишь временной выгоды и добычи»[22].

Хотя приведенный текст грамоты, как и шведские ан­налы, о событиях 1293 г. сообщает весьма скупо, все же он дает большее количество конкретных сведений. Как и в анналах, в нем говорится о победоносном характере похода шведских рыцарей и постройке Выборгского замка. Но, кроме того, он сообщает и о том, что военная экс­педиция в Карелию, совершенная большим шведским войском, потребовала огромных расходов, здесь впервые указывается официальная идеологическая цель похода — распространение католической веры. И, что особенно важ­но, в рассматриваемой грамоте говорится, что карелы «поддерживались русскими». Правда, в документе не ска­зано прямо о подвластности (подданстве) карел Русскому государству. Скорее всего это объясняется тем, что в этом официальном документе шведам не хотелось открыто признавать, что они завоевали территорию, принадлежавшую» другому государству. Более удобно было сделать вид, что завоевана земля дикого языческого племени (с бла­гой целью распространения там «света христианской веры»).

Действительно, Корельская земля в составе Новгород­ского государства обладала, как уже говорилось, весьма значительной автономией, на ее территории не было рус­ских гарнизонов и новгородской администрации. Поэтому у посторонних наблюдателей могло создаться впечатление, что Карелия является политически самостоятельной, а ка­релы действуют на Балтике и в Финляндии по собствен­ной воле.

Однако подобное мнение могло возникнуть у част­ных лиц или путешественников, но не у правителей государства, граничившего с карельскими землями. Швед­ское правительство не могло не знать, с владениями ка­кого государства имели фактическую границу по реке Кюмийоки с 1250 г. его финляндские владения. Это подтверж­дает написанная 30 лет спустя «Хроника Эрика», из кото­рой видно, что правящие круги Швеции были достаточно осведомлены о том, кому до 1293 г. принадлежала Запад­ная Карелия. Во всяком случае, для нас важно содержа­щееся в грамоте короля Биргера указание на прямую по­литическую связь карел с русскими.

Однако этот документ, как и анналы и русские лето­писи, дает лишь общие сведения о событиях 1293 г. Един­ственный источник, близкий к этим событиям по времени возникновения и дающий их развернутое описание, — «Хроника Эрика», созданная спустя тридцать или тридцать с небольшим лет после похода 1293 г. Повествова­ние о походе 1293 г. находится в первой части хроники, посвященной событиям второй половины XIII — первых двух лет XIV в. В основу этой части положены устные предания, воспоминания очевидцев и участников собы­тий последнего десятилетия XIII в., а также некоторые письменные источники, в частности анналы. Имя автора хроники не известно, но на основе анализа содержания его творения установлено, что он принадлежал к швед­скому дворянству и был близок к некоторым государст­венным деятелям 1310—20-х гг., особенно к Маттсу Кеттильмундссону и окружению герцога Эрика (сына короля Магнуса Ладулоса), которому было посвящено это про­изведение[23].

Приведем текст хроники, посвященной событиям 1293г.[24]:

 

1324 Потом пошли они   (шведы. — И. Ш.)  в языческую землю

1325 и положили конец злу и великой беде.

Язычники слишком близко подходили к ним,

это было главнейшим их делом[25].

И построили они крепость[26] в том краю[27],

где кончается[28] христианская земля

1330 и начинается земля языческая;

теперь там добрый мир,

больше тишины и покоя и больше людей, верующих в бога[29].

Эта  крепость  называется  Выборг  и  находится  на  востоке;

1335 оттуда было освобождено много пленных.

Эта крепость — преграда, сдерживающая язычников,

так что они   (русские.— И. Ш.)   имеют теперь меньше

подвластной   земли[30],

русские, чем они имели прежде,

и беда оказалась у самых их дверей[31].

1340 Они эту крепость всю построили из камня[32],

а затем поехали господа обратно домой

и посадили там фогта, которому

не   страшно   было   видеть   перед   собой   разъяренных   людей

и который не особенно боялся язычников.

1345 Он наконец покорил карел

и всю их землю и четырнадцатью погостами[33], большими и малыми[34].

 

При рассмотрении данного текста нужно прежде всего иметь в виду, что это — не обычное повествовательное историческое сочинение типа прозаической хроники или русской летописи, имеющее целью дать конкретный рассказ об   исторических   событиях.   «Хроника     Эрика» — прежде всего литературное произведение. Хотя автор ставил своей задачей  освещение  важнейших  событий  истории  страны за последние десятилетия XIII — начала XIV в., он должен был в то же время соблюдать требования избранной им стихотворной формы изложения. Видимо поэтому в ис­точнике имеют место многословие, неточности в описани­ях, характеристиках и определениях. Автору, не обладав­шему крупным поэтическим даром, приходилось прилагать большие усилия, чтобы соблюсти и рифму, и ритм каждого стиха. Ради этого ему приходилось постоянно добавлять в текст слова и целые обороты.

В приведенном тексте «Хроники Эрика» по этой при­чине прослеживается целый ряд неясных мест. Так, не­понятно, о каких освобожденных пленных идет речь в сти­хе 1335[35]. Если исходить из текста, то получается, что пленные освобождены из Выборга («Эта крепость назы­вается Выборг...; оттуда было освобождено много плен­ных»), а их освобождение является прямым результатом победоносного шведского похода. Но если это пленные шведы (так надо понимать по смыслу), то они не могли находиться в Выборге — до прихода шведских войск на территорию Западной Карелии Выборгский замок вооб­ще не существовал. В то же время нельзя предполагать, что речь идет о пленных карелах (или русских), ибо тог­да тоже получается бессмыслица — в результате похода шведов и захвата ими данной местности освобождены ка­релы, бывшие в плену... у карел.

Не могло подразумеваться и освобождение карел, взятых в плен во время рассматриваемых военных действий, т. к. в тексте хроники явно говорится о каких-то людях, бывших в плену еще до прихода шведских войск. К тому же вряд ли в рассказе хроники, где карелы называются врагами-язычниками, говорилось бы об освобождении их шведами. Чтобы спасти престиж источника, можно было бы предположить, что в данном тексте подразумевались шведы, находившиеся в плену в существовавшем до при­хода шведских войск и основания ими Выборгского замка карельском селений «Старый Выборг». Однако внима­тельное чтение стихов хроники делает такое толкование маловероятным[36]. Скорее всего, освобождение пленных — литературный домысел автора.

Совсем неточно дано и определение места, где проис­ходят описываемые события (стихи 1328—1330): «...в том краю, где кончается христианская земля и начинается земля языческая». Приведенный текст породил целый ряд трудов, в которых многие исследователи пытались толко­вать эти слова, делать на их основе далеко идущие выво­ды[37]. К сожалению, и в этом случае автор хроники по­дошел к определению географического местоположения недавно основанного Выборга не как истерик, а как поэт. Вероятно, ему самому было неясно, где в точности нахо­дится это место, да и не очень интересно знать об этом.

Спорные мнения вызывает и стих 1327: «это было глав­нейшим их делом» (или «занятием»). Кто подразумевает­ся под словом «их» — шведы или язычники[38]? Если счи­тать, что этот стих является продолжением предшество­вавшего стиха, говорящего о язычниках, слишком при­близившихся к шведам, тогда в нем подразумеваются язычники, и «главнейшим их делом» было угрожать (при­носить зло и беду) шведам. Если же стих 1327 связывался со следующим стихом, где рассказывается о постройке Выборгской крепости, то получается, что вступление шве­дов в «языческую землю» и постройка крепости была «главнейшим делом» шведских рыцарей.

При исследовании всего приведенного текста приходится констатировать, что автор хроники прискорбно мало знал о большом историческом событии для Шведского государ­ства, прошедшем всего 30—35 лет тому назад. Особенно это бросается в глаза, если сравнить рассказ хроники о походе 1293 г. с содержащимся в следующих строках ярким и содержательным изложением борьбы за город Корелу (Кексгольм) в 1295—1296 гг. и подробнейшим рас­сказом[39] о походе на Неву в 1300 г.[40]

При внимательном анализе рассказа о походе шведов в 1293 г. создается впечатление, что автор хроники вооб­ще не имел в своем распоряжении каких-либо письмен­ных и устных источников. Возможно, он не пользовался даже анналами. Кроме нескольких последних стихов, в приведенном тексте хроники нет известий, которые бы могли подтвердить использование автором какого-то конк­ретного источника. По-видимому, все фактические сведе­ния, которые содержатся в этом тексте, были общеизвест­ны по крайней мере в кругах дворянского класса Шве­ции, к которому принадлежал автор хроники. Так, в 20-х гг. XIV в. в среде шведского дворянства должны были еще хорошо помнить, что тридцать лет тому назад шведским рыцарством был совершен успешный заморский поход и основан Выборгский замок, являвшийся с тех пор передовым форпостом Шведского государства вблизи гра­ниц Руси. В 1320-е гг. в Швеции не могли забыть о том, что территория эта, завоеванная 30 лет назад, считалась языческой и принадлежала Новгородскому государству, а следовательно, завоевание этой земли шведскими рыца­рями принесло русским территориальный ущерб. Должно было быть известно также и то, что жителями завоеван­ной шведами «языческой земли» были карелы.

Даже такая подробность, как сооружение Выборгской крепости целиком из камня, тоже должна относиться к общеизвестным фактам — в среде шведского дворянства не могли не знать, что существующая мощная погранич­ная крепость (в которой многим из дворян-рыцарей при­ходилось бывать при несении военной службы) имеет ка­менные стены[41]. Весьма возможно, что автор «Хроники Эрика» отразил не реальные воспоминания о постройке замка в 1293 г., а сведения о современном (для 20-х гг. XIII в.) состоянии крепости.

В тексте хроники (стихи 1324-1328, 1331-1333, 1336) прослеживается существовавшее в правящих кругах Шве­ции и пропагандировавшееся[42] официальное представление о том, что Швеция была вынуждена провести поход в 1293 г. ради защиты своих подданных от натиска свире­пых язычников карел. Примечательно, что этот мотив подается автором весьма умеренно. Он не особенно рас­пространяется о жестокостях язычников, пишет об этом скорее потому, что в его окружении так было принято трактовать описываемые события.

Автор хроники почти не касается темы христианиза­ции карел. Казалось бы, рассказывая об экспедиции, ста­вившей официальной целью распространение христианст­ва в языческой стране, он должен был особенно много внимания уделять совершенному в результате завоевания Западной Карелии обращению местного населения в ка­толическую веру. Однако автор ничего не сообщает о дан­ной цели похода[43] и почти ничего — о результатах; он лишь бегло упоминает (стих 1333), что на завоеванной шведами языческой земле теперь стало «больше людей, верующих в бога». При этом совсем непонятно: подразу­мевается ли здесь какое-то количество карел, обращенных в христианство (выражение «стало больше» не означает христианизации всего населения) или же имеются в виду поселившиеся на захваченной территории христиане шве­ды[44]. Видимо, для светской среды феодального дворянст­ва, в которой жил автор, эта сторона деятельности швед­ских завоевателей на Корельской земле была неинтерес­на, и поэтому автор хроники и его окружение не стремились получить конкретные сведения по этому во­просу.

В разбираемом тексте хроники имеются такие подроб­ности, которые, вероятнее всего, даны автором просто по общим логическим соображениям. Так, рассказывая, что после постройки Выборгского замка «поехали господа об­ратно домой», он исходил из обычной практики шведских заморских походов: в такой крупной акции, как выборгская экспедиция, должны были участвовать и «herrane» — наиболее знатные рыцари Шведского государства, которые после завершения завоевательного похода должны были вернуться домой в Швецию. Из таких же соображений могло появиться и упоминание о фогте: во главе завоеван­ной области шведские власти обычно ставили правитель­ственного чиновника — фогта. Стихи 1343—1344, повест­вующие о мужественном характере фогта, вероятно, так­же написаны автором исходя из общих соображений — на такой пост в только что завоеванной Западной Каре­лии должны были назначить храброго и решительного человека. Автор явно не знал, как зовут этого фогта, иначе он назвал бы имя столь лестно характеризуемого им че­ловека. Отсутствие этого имени опять же наводит на мысль, что стихи, посвященные фогту, основаны не на конкретных сведениях, а являются литературной конструк­цией автора «Хроники Эрика».

Таким образом, рассмотренный текст хроники не со­держит сведений, определенно заимствованных автором из какого-либо письменного или устного источника. В ча­стности, в нем нет фактов, которые могли бы быть почерп­нуты только из рассказа очевидца или участника собы­тий. Все приведенные в хронике сведения должны были быть общеизвестны в среде шведского дворянства, особен­но рыцарства, близкого к трону; часть приведенных автором известий явилась результатом его умоза­ключений.

В 20-х гг. XIV в., когда писалась «Хроника Эрика», еще должны были быть живы участники похода 1293г.[45] — по сведению анналов, в этой экспедиции участвовало до­вольно многочисленное войско. Но по непонятным при­чинам автор не стал разыскивать и опрашивать их, он вообще не проявил серьезного интереса к данному собы­тию, хотя оно было самым крупным и самым успешным внешнеполитическим предприятием Шведского государст­ва за период, которому посвящена большая часть «Хро­ники Эрика»[46]. Это тем более трудно объяснить, что ав­тор проявил очень большой интерес к двум другим внеш­неполитическим акциям Швеции, закончившимся полным и бесславным провалом — к попыткам захвата города Корелы в 1295 г. и берегов Невы в 1300 г.[47] Вероятнее все­го, это объясняется в значительной мере поэтическим ха­рактером произведения, тем, что автор ставил перед собой не столько исторические, сколько литературные задачи.

И все же, хотя «Хроника Эрика» дает весьма небогатую информацию о выборгском походе шведских рыцарей, приходится, к сожалению, в основном базироваться на ее сведениях, т. к. другие источники, описывающие это со­бытие, были созданы на 150—200 лет позднее и заслужи­вают значительно меньшего внимания.

Ближайшим последующим источником является «Хро­ники Эрика». В основу этого источника при изложении событий конца XIII — начала XIV в. положен текст «Хроники Эрика». Содержащийся у Эрика Олая рассказ о швед­ском походе 1293 г. в Западную Карелию целиком восходит к соответствующим стихам «Хроники Эрика» (являет­ся прозаическим пересказом на латинском языке ее риф­мованного шведского текста)[48]. Почти все конкретные сведения, сообщаемые Эриком Олаем, заимствованы из «Хроники Эрика». Повторяются не только факты, но и их освещение. Так, поход 1293 г. Эрик Олай изображает как оборонительное мероприятие с целью защиты жителей Швеции и подвластной ей Финляндии от нападений карел. При этом приводится известный религиозный мотив ак­ции: «агрессивность» карел вызвана их язычеством, а жертвы карел — христиане (католики). Точная дата по­хода, по всей вероятности, заимствована из анналов. Бо­лее определенно, чем в «Хронике Эрика», сообщается о ре­лигиозных результатах этой военной экспедиции — карелы приняли католическую веру. Но это утверждение Эрика Олая скорее всего не заимствовано из какого-либо источ­ника, а просто отражает сложившееся в шведских фео­дальных кругах ко времени написания хроники представ­ление о том, что прямым результатом выборгского похода было крещение населения Западной Карелии в католи­ческую веру.

Единственное существенное отличие содержания «Хро­ники Эрика Олая» от текста «Хроники Эрика» — прямое указание на то, что организатором похода 1293 г. был Тюргильс Кнутссон («маршал государства Торгильс по своему и знатных людей государства решению направил экспедицию в Карелию»)[49]. Кроме того, в том же тексте впервые названо еще одно лицо — епископ Петер Весте-росский. Эрик Олай специально указывает, что маршал Тюргильс и епископ Петер Вестеросский сыграли главную роль в завоевании Западной Карелии. Однако в тексте хроники прямо не говорится об участии Тюргильса и епис­копа Петера в самом походе. Напротив, автором даются весьма неопределенные формулировки, из которых участие обоих деятелей прослеживается только в организации вы-боргской экспедиции. Видимо, Эрик Олай не знал точно, ходил ли Тюргильс (а с ним епископ Петер) вместе с войском в Западную Карелию.

Упоминание в «Хронике Эрика Олая» имен Тюргильсз Кнутссона и епископа Петера Вестеросского явилось по­следним дополнением к той сумме сведений о походе 1293 г., которую содержала «Хроника Эрика». В истори­ческих сочинениях, написанных в XVI в. (труды Олая Петри, Лаврентия Петри, Михаила Агриколы), никаких новых известий уже не дается. Они содержат лишь краткий пересказ тех же сведений и комментариев, что и «Хро­ника Эрика».

Поскольку упоминания о Тюргильсе Кнутссоне даны в весьма осторожных выражениях, это явно указывает на отсутствие в распоряжении Эрика Олая определенных сведений о роли Тюргильса в осуществлении военной экс­педиции 1293 г. Вероятно, упоминание о Тюргильсе Кнутесоне он ввел в свой рассказ, исходя из общих соображе­ний о значимости роли Тюргильса в жизни Швеции на­чала 90-х гг. XIII в. На основании сведений «Хроники Эрика», анналов и, возможно, устной традиции, сохранив­шейся в правящих кругах страны, Эрик Олай полагал, что Тюргильс в 1290-е гг. фактически управлял Швед­ским государством и такое крупное внешнеполитическое предприятие, как поход 1293 г. в Западную Карелию, вряд ли могло произойти без руководящей роли Тюргильса. Но в чем конкретно выразилась роль Тюргильса, Эрик Олай не знал и поэтому записал лишь то, что Тюргильс, как глава государства, послал войско в Карелию. Даже при­нятие решения об отправке экспедиции Эрик Олай из осторожности приписывает не одному Тюргильсу, а ему и другим высшим деятелям государства («Тюргильс по своему и знатных людей государства решению направил экспедицию в Карелию»).

Поскольку «Хроника Эрика Олая» — единственный ранний источник, сообщающий о роли Тюргильса в вы­боргском походе, при ближайшем рассмотрении оказы­вается не совсем заслуживающим доверия, приходится признать правильность высказывавшихся рядом ученых сомнений по вопросу об участии Тюргильса Кнутссона в этом предприятии[50]. При этом особенно важное значение имеет позиция автора «Хроники Эрика». Он опреде­ленно не знал, кем возглавлялся военный поход 1293 г. Если бы автор «Хроники Эрика» знал имя предводителя шведского войска, он не мог бы не назвать его, т. к. в по­следующих стихах им упоминается имя рыцаря, руководив­шего более второстепенным походом на Корелу в 1295г., — Сигге Лоба. Тем более, автор «Хроники Эрика» не мог бы умолчать об имени предводителя, если бы таковым был Тюргильс Кнутссон, всячески прославляемый им в пред­шествующих и последующих стихах[51].

Р. Русён совершенно справедливо обращает внимание на странную логику автора «Хроники Эрика», который подробно описывает кончившиеся бесславно для шведов поход на Корелу в 1295 г. и военную экспедицию на Неву в 1300 г., а об удачном походе 1293 г. рассказывает весь­ма скупо и бессодержательно[52]. Поскольку прославление Тюргильса Кнутссона было ведущим мотивом данной час­ти «Хроники Эрика», невозможно себе представить, что­бы автор сознательно стал воспевать неудачный поход своего героя и умалчивать о его руководстве крупнейшей для того времени и успешной по результатам военной экс­педиции. Такое молчание объяснимо лишь в том случае, если автор точно знал, что Тюргильс в походе 1293 г. не участвовал.

Так как автор «Хроники Эрика» (как было показано выше) создавал свой рассказ о выборгском походе на основании тех представлений, которые сохранились через 30 лет после его завершения в среде высшего шведского дворянства, можно сделать вывод, что, видимо, в их кру­гах не связывали поход 1293 г. с личным участием Тюр­гильса Кнутссона[53]. В литературе приводились и докумен­тальные данные, свидетельствующие, что весной и в нача­ле лета 1293 г. (наиболее вероятное время начала выборгского похода[54]) Тюргильс не покидал Швеции[55]. Один из этих документов датирован 24 мая 1293 г., дру­гой — 6 июля 1293 г.[56]

Таким образом, существующая (вероятно, с XVI в.) в исторической литературе традиция, согласно которой Тюргильс Кнутссон стоял во главе «крестового похода» шведских рыцарей в 1293 г. и являлся основателем Выборгского замка (в 1893 г. в Выборге ему был поставлен памятник как основателю города), не подтверждается сколько-нибудь достоверными свидетельствами источ­ников.

Для спасения традиционного представления о роли Тюргильса в выборгском походе некоторые авторы пред­ложили другую формулировку: Тюргильс, хотя лично и не участвовал в походе, был его инициатором и организато­ром[57]. Их утверждение основывается на упоминавшемся выше тексте «Хроники Эрика Олая». Но, как уже было показано, этот источник не доказывает, что у Эрика Олая были какие-либо точные сведения об участии Тюргильса в организации этой военной экспедиции. Можно только предположить, что решение о столь крупном внешнепо­литическом предприятии Шведского государства не могло быть принято без ведома и участия этого человека. Ни­чего более конкретного нам не известно.

Высказывалось мнение, что Тюргильс стал фактическим правителем Швеции не с момента смерти короля Магнуса в 1290 г., как обычно считалось, а лишь с 1295 г., когда в документах его имя стали указывать первым (или сразу после имени несовершеннолетнего короля Биргера). До 1295 г. Тюргильс Кнутссон еще не был главой Госу­дарственного совета — высшего государственного органа Швеции; наиболее влиятельным лицом в Шведском госу­дарстве тогда был родственник короля и наместник Эстергётланда Бенгт Монссон, умерший в 1293 или 1294 г.[58] Но в таком случае нельзя считать обязательным участие Тюргильса даже в принятии решения об отправке воен­ной экспедиции в Карелию.

По-видимому, нет серьезных оснований полагать (как это делалось до сих пор в финляндской и шведской исто­рической науке), что творцом агрессивной политики Швед­ского феодального государства на восточном побережье Финского залива в 90-е гг. XIII в. являлся Тюргильс Кнутссон. Агрессивная внешняя политика Швеции фор­мировалась и осуществлялась не каким-либо одним дея­телем, а правящими кругами Шведского государства в целом.

Упоминание в «Хронике Эрика Олая» епископа Петера Бестеросского (Петера Элави) в качестве второго видного шведского деятеля, участвовавшего в походе 1293 г., да­ется в такой же осторожной форме, как и в отношении Тюргильса Кнутссона. У Эрика Олая были, вероятно, не­ясные сведения о какой-то связи Петера Вестеросского с выборгским походом, но отсутствовали твердые данные о пребывании епископа в составе войска, действовавшего в Западной Карелии. Следовательно, источники не дают достаточных оснований для широко проникшей в научную литературу точки зрения о том, что епископ Петер был чуть ли не главным или вторым по значению лицом в этой во­енной экспедиции, что именно он во время завоевания Западной Карелии возглавил миссионерскую деятельность и руководил обращением карел в католическую веру[59].

Что же конкретно известно о шведском походе 1293г.? Поскольку источники, появление которых относится к бо­лее позднему периоду, не дают никакой достоверной до­полнительной информации, следует вернуться к сведениям, оставленным нам современниками тех событий.

Анналы и «Хроника Эрика» сообщают, по существу, только два самых общих факта: 1) в 1293 г. был совер­шен поход шведов в Карелию и 2) во время похода был построен Выборгский замок. Об этих же фактах сообща­ют грамота 1295 г. и русские летописи. Никаких подробностей о ходе военной экспедиции и о строительстве зам­ка ни один источник не сообщает. Правда, специфика и анналов, и грамоты 1295 г., и даже русских летописей исключала подробное описание этих событий[60]. Обстоя­тельный рассказ мог содержаться только в «Хронике Эрика», но автор этого произведения, как уже говори­лось, не стремился собрать конкретные сведения о походе 1293 г., а ограничился многословным изложением обще­известных в его время фактов.

Многие исследователи обратили внимание, что в «Хро­нике Эрика», как и в других источниках, ничего не со­общается о военных действиях шведского войска[61]. Ка­залось бы, во время столь крупной завоевательной экспе­диции должны были происходить какие-то боевые операции, сражения или стычки с населением, а после побе­ды — производиться насильственное крещение карел в ка­толическую веру. Однако автор «Хроники Эрика» ничего об этом не сообщает.

Молчание хроники некоторые ученые в последнее время пытаются использовать как доказательство того, что во время похода 1293 г. не было военных действий, что местное население не оказало сопротивления шведскому войску и даже, напротив, было радо приходу шведов. Утверждают, что эта военная экспедиция вылилась,, по сути, в мирную высадку шведских рыцарей на дружест­венной территории и в постройку Выборгского замка[62]. Однако молчание автора «Хроники Эрика» нельзя считать доказательством.

В источниках, написанных в год проведения военной экспедиции (вероятно, вскоре после возвращения рыцарей в Швецию), можно увидеть указание на то, что военные действия в 1293 г. имели место: «...шведы победили Ка­релию». Слово «победили» подразумевает преодоление ка­кого-то сопротивления, результат какой-то борьбы. Сле­дует также указать на грамоту 1295 г. городу Любеку, в которой говорится о враждебности карел к шведам накануне похода 1293 г. Общий тон этого документа не создает впечатления, что карелы мирно подчинились швед­скому войску и добровольно приняли католическую веру.

Однако сопротивление карел, по всей видимости, не было длительным. И русские летописи, и шведские анна­лы указывают, что Выборгский замок был сооружен в то же лето, когда происходило завоевание западнокарельской территории. Видимо, и победа над местным населе­нием, и сооружение замка заняли всего несколько месяwев. Это объясняется несравненно лучшим вооружением войска шведов, его численностью, а также неожидан­ностью нападения. При этом необходимо учитывать уже отмечавшуюся малочисленность карельского населения в западных (приморских) погостах Корельской земли[63]. Определенное значение должны были иметь также давно уже развившиеся в Западной Карелии сепаратистские на­строения по отношению к русской власти, охватившие, вероятно, карельскую племенную знать.

Закреплению шведов на западнокарельской земле в значительной мере способствовала и отмеченная выше внутриполитическая обстановка на Руси.

Определенную роль, вероятно, сыграло и то обстоя­тельство, что завоевание территории Западной Карелии было проведено не сразу, а в два этапа. Шведские рыцари прежде всего захватили наиболее важную в стратегиче­ском отношении местность Западной Карелии — место впа­дения вуоксинского водного пути в Выборгский залив (берега северной части залива и близлежащие острова). Овладение этой небольшой территорией, возможно, не по­требовало больших военных усилий.

Попытаемся в общих чертах реконструировать ход событий 1293 г.

В мае или начале июня 1293 г. вблизи Стокгольма для проведения военной экспедиции в Карелию были собраны силы морского ополчения — ледунга: корабли с отрядами вооруженных воинов, включая и главные силы шведского рыцарства. По своим целям поход был направлен против интересов Новгорода — на захват давних новгородских владений в Западной Карелии, установление контроля над основным карельским торговым путем, создание швед­ского форпоста в опасной близости от жизненно важ­ной артерии новгородской внешней торговли — реки Невы[64].

Шведское войско высадилось у северной оконечности Выборгского залива, вблизи западного устья реки Вуоксы. Поскольку наиболее крупным и важным населенным пунктом там было селение «Старый Выборг» на нынешнем Замковом острове, шведы должны были прежде всего овладеть этим поселением. Так как (по данным раскопок В. А. Тюленева) «Старый Выборг» был окружен земля­ным валом с палисадом, ограждавшим лишь часть Замкового острова[65], завоеватели должны были переправиться через неширокий пролив на Замковый остров и брать штурмом карельское укрепление. Поскольку селение было невелико, в нем не могло быть постоянного воинского гар­низона (тем более, что на той стадии развития феодаль­ного строя у карел у них не было постоянного войска). Защищать укрепление от неожиданно напавшего с моря ледунга могли лишь жители «Старого Выборга» (и, мо­жет быть, прибывшие на помощь окрестные жители). Поэтому взять штурмом это небольшое укрепление для хорошо вооруженного рыцарского войска не представляло большого труда.

На захваченном острове шведы решили построить за­мок, который должен был прочно закрепить в шведских руках берега Выборгского залива и всю Западную Каре­лию. Место это было исключительно удобно в стратегиче­ском отношении. Небольшой скалистый островок (ныне остров Замковый) лежал в проливе между островом Линнасаари и материком. Через пролив проходил основной фарватер от устья реки Вуоксы через бухту Суоменведенпохья в Выборгский залив и далее — в открытое море. Поэтому построенная на указанном островке крепость полностью контролировала выход вуоксинского водного пути к морю[66]. Сюда же, к берегам бухты Суоменведен-похья, подходил и сухопутный торговый путь, связывав­ший западнокарельскую область Саволакс с морем. Этот путь также оказался под контролем гарнизона замка. Место основания крепости было выбрано удачно и по сле­дующим соображениям: пролив был удобен для стоянки судов, защищен островами от штормов и ветров; берега Замкового острова и расположенного напротив него по­бережья материка были такими, что корабли могли при­ставать прямо к ним. Избранное для сооружения Вы­боргского замка место было весьма удобно и в оборони­тельном плане — глубоководный пролив, окружавший Замковый остров, создавал прекрасные возможности для обороны крепости.

Сохранившийся до наших дней Выборгский замок за свою жизнь многократно перестраивался, и сейчас крайне трудно установить, какой облик он имел в первый год своего существования. Предполагается, что прежде всего была сооружена главная башня, как первооснова системы замковых укреплений. Весьма вероятно, что в перестроен­ном виде эта башня сохранилась до нашего времени[67]. Возможно, уже в XIII в. это крепостное сооружение ста­ло носить имя св. Олофа[68].

Во время раскопок В. А. Тюленева на территории Выборгского замка были обнаружены остатки фундамента каменной крепостной стены, возведенной на остатках древнего карельского поселения и окружавшей часть ост­рова около главной башни[69]. Руут считает, что каменные стены вокруг башни были сооружены сразу же[70]. Но установить это с достаточной вероятностью трудно. Ско­рее всего, столь значительный объем строительных работ на недавно захваченной земле невозможно было выполнить за несколько летних месяцев. Может быть, башня была сначала окружена земляным валом или деревянной сте­ной[71]. Во всяком случае, уже к началу зимы Выборгский замок был настолько укреплен, что в начале 1294 г. смог выдержать первый натиск новгородского войска. В даль­нейшем, на протяжении четырех с лишним веков, пока Выборг являлся пограничной шведской крепостью, он много раз выдерживал осаду и ни разу не был взят штурмом.

По существовавшей с давних пор традиции поход шве­дов в 1293 г. называется «крестовым», т. е. его официаль­ной целью считалось обращение «язычников» в католи­ческую веру. Однако выше уже не раз отмечалось, что в «Хронике Эрика» миссионерская деятельность шведов почти не освещается. Из семи анналов, отметивших воен­ную экспедицию 1293 г., о христианизации карел кратко сообщается только в двух. Распространенное в литерату­ре мнение об участии в походе епископа Петера Вестеросского, как выяснилось, оказалось малодостоверным. Вмес­те с тем о произведенном в результате похода 1293 г. обращении карел в католическую веру прямо сказано в та­ком близком по времени к событию источнике, как грамота шведского правительства городу Любеку 1295 г.[72] Види­мо, во время военной экспедиции 1293 г. и во время после­дующего подчинения западнокарельской территории действительно производилось принудительное крещение поко­ренного населения в католическую веру. Однако, вопреки официальным утверждениям шведского правительства в грамоте 1295 г., распространение христианской католи­ческой религии среди карел не являлось главной целью «крестового похода»; шведским феодалам нужен был за­хват земель Западной Карелии и покорение живущего там населения, а обращение карел в католическую веру была лишь способом закрепления на этой территории полити­ческой власти Швеции.

Видимо, правы те шведские и финляндские историки, которые в отношении похода 1293 г. термин «крестовый поход» применяют условно, в кавычках. Для участнике» данной военной экспедиции задачи обращения в христи­анство населения завоевываемых земель были, по сущест­ву, даже не ширмой, а совершенной фикцией, ибо каре­лы в действительности уже давно были обращены в хрис­тианскую религию, но под воздействием не западной, католической, а восточной — православной церкви.

Захват шведскими рыцарями берегов Выборгского за­лива и постройка Выборгского замка, закрепление шведов на ближайших подступах к Неве представляли серьезную угрозу для Новгорода. Важнейший торговый путь, единст­венный для Руси выход к Балтийскому морю, — в любой момент теперь мог оказаться под ударом шведского войска.

Как уже было показано, успешность действий швед­ского войска летом и осенью 1293 г. на берегах Выборг­ского залива в значительной мере объяснялась тем, что Новгород, из-за обострения политической обстановки на Руси, не смог сразу начать активные действия против шведского вторжения[73]. Ситуация особенно усложнилась зимой 1293/94 г., когда возникла прямая угроза нападе­ния на Новгород войск золотоордынского воеводы Дюденя, поддерживавшего нового великого князя Андрея Александровича[74]. Но новгородские правящие верхи су­мели прийти к соглашению с новым великим князем и при­гласили его на новгородский престол. Приехав в Новго­род 28 февраля 1294 г., Андрей Александрович сразу же принялся за выполнение наиболее важных княжеских обязанностей — организацию обороны новгородских вла­дений. Теперь, когда опасность нападения на Новгород с юго-востока отпала, появилась возможность предпри­нять активные военные действия против шведов.

Хотя поход русских ратников начался лишь в марте 1294 г., время еще не было упущено: Финский залив обыч­но покрыт льдом до конца апреля и можно было не опа­саться, что выборгский гарнизон скоро сможет получить подкрепление из Швеции, которое могло прийти лишь пос­ле открытия навигации. Еще было время для осады и взя­тия шведского замка[75].

Однако Андрей Александрович не сумел собрать зна­чительных сил для похода на Выборг. Не смог он также (или не захотел) лично возглавить этот поход. На Вы­борг были посланы войска во главе с князем Романом Глебовичем смоленским (вероятно, пришедшим в Новго­род в свите великого князя), бывшим новгородским посад­ником Юрием Мишиничем и новгородским тысяцким[76] Андреяном. Поход проходил «в мале новгородцев»[77] («в мале дружине»[78], «с малыми вои»[79]), что в значитель­ной мере предрешило неудачу операции.

Чем была вызвана недостаточно серьезная подготовка похода русского войска? Тем ли, что Андрей Городецкий не оказался достойным преемником своего деда (Яро­слава), отца (Александра Невского) и старшего брата (Дмитрия) на новгородском столе и в отличие от них не проявил должной заботы о борьбе против опаснейшего врага Новгородского государства — Швеции?[80] Видимо, в данном случае его действия надо объяснить общей по­литической обстановкой на Руси, когда положение нового великого князя еще не было достаточно прочным и нужно было вести борьбу со свергнутым великим князем Дмит­рием Переяславским и когда в пределах русских земель еще продолжала находиться золотоордынская рать Дюденя. В этой обстановке Андрей, отправив войско на Вы­борг и не дождавшись его возвращения, был вынужден двинуться к Торжку для продолжения борьбы со своим братом Дмитрием. При этом, как указывает летописец, князь Андрей пошел в поход на Дмитрия «с посадником Андреем и с вятшими мужи»[81]. Следовательно, для во­енных действий против шведских рыцарей князем Андре­ем была выделена меньшая часть имевшихся в наличии у Новгорода военных сил, т. к. основное новгородское войско (руководимое первым лицом в Новгородской рес­публике — посадником) было использовано великим князем для завершения борьбы со свергнутым соперником[82]. Русский поход 1294 г. на Выборг освещается только отечественными источниками, лучше всего — Новгород­ской Первой летописью: «Того же говенья посла великый князь Андрей князя Романа Глебовича и Юрья Мишинича, Андреяна тысяцкого, в мале новгородцов, к городу Свейскому; пришибошася вторник на похвальной недели, крепко, и застрелиша с города мужа добра Ивана Клекачевича, и мнози ранени быша; той же нощи, по грехом нашим, бысть оттеплее, располися вода под городом, а конем не бысть корма; и отъидоша, и приидоша все здрави, но ранени; а Иван Клекачевич привезен преставися с той ране»[83].

Недостаточно подготовленный поход на Выборг не смог увенчаться успехом. Новгородское войско подошло к Выборгу и во «вторник на похвальной неделе» (30 мар­та[84]) через замерзший пролив двинулось на штурм зам­ковых укреплений. Однако, несмотря на упорство и муже­ство нападающих[85], гарнизону Выборга удалось отразить натиск и навести большой урон новгородцам. Многие осаждавшие были ранены[86]. Был тяжело ранен стрелой Иван Клекачевич, судя по упоминанию отчества — новго­родский боярин. На другой день предполагался новый приступ, но ночью, неожиданно для этого времени года, наступила оттепель[87]. Лед в проливе растаял, и между Замковым островом и берегом залива пролегла полоса открытой воды[88]. В распоряжении новгородского войска не было лодок или других переправочных средств. Даль­нейшая осада замка оказалась невозможной. Дожидаться морозов и замерзания пролива для нового штурма крепо­сти предводители русского войска побоялись — значитель­ная часть войска была на конях, корм для коней кончил­ся. Кроме того, среди ратников было много раненых. Было решено двигаться обратно к Новгороду.

Неудача первого новгородского похода на Выборг имела весьма далеко идущие последствия. Шведы об­строили и укрепили Выборгский замок, превратив его в сильную крепость. Вопреки официальным утверждениям правящих кругов Шведского государства, согласно кото­рым шведский поход 1293 г. был предпринят с чисто обо­ронительными целями, а Выборгский замок был соору­жен только для защиты христиан в шведских владениях в Финляндии от свирепых нападений язычников — карел и русских, Выборг был превращен в опорный пункт для захватнических действий шведских рыцарей, стремившихся к овладению всей Корельской землей и берегами Невы. Опираясь на Выборгский замок, шведы уже в течение 1294 г. подчинили себе всю Западную Карелию, а в 1295 г. попытались распространить свое господство на карельскую территорию, прилегающую к Ладожскому озеру.

Захват шведскими рыцарями побережья Выборгского залива и сооружение Выборгского замка были не только ударом по власти Новгорода в Карелии. Закрепление шве­дов на ближайших подступах к Неве стало представлять большую угрозу для жизненных интересов Новгородского государства. Новгородская республика не могла прими­риться с создавшимся положением. Началась длительная борьба за Корельскую землю, затянувшаяся на тридцать лет. Но по мере упрочения шведской власти в западных карельских погостах Новгороду становилось все труднее бороться за изгнание шведских рыцарей из его исконных владений, а общая политическая обстановка на Руси по-прежнему не благоприятствовала организации крупных наступательных операций для возвращения Западной Карелии[89].