НАЧАЛО ШВЕДСКОЙ ЭКСПАНСИИ В КОРЕЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ (1283—1292 гг.)

вернуться в оглавление

Вооруженная агрессия шведов с целью захвата Карелии и всего Невско-Приладожского водного бассейна нача­лась в 80-е годы XIII в.[1] Первоначально она проявилась в форме нападений небольших воинских отрядов, отправ­лявшихся скорее всего из шведских владений в Финлян­дии. Эти набеги производились с моря, на небольших мор­ских судах, и были направлены на захват берегов Невы и территории Карельского перешейка. Конечной целью этих нападений являлось подчинение карел, проживаю­щих в восточной части Карельского перешейка[2].

Первое нападение произошло в 1283 г. Шведские суда прошли по Неве в Ладожское озеро, где напали на рус­ских купцов, направлявшихся в Обонежье. По словам Новгородской Первой летописи, «вьзъедиша немци ратью Невою в озеро Ладоское, избиша новгородцев обониских купецъ»[3]. Из всего летописного текста вытекает, что речь идет о новгородских купцах, торгующих с Обонежьем. Од­нако то же нападение в Новгородской IV летописи характеризуется как нападение на «новгородцов и обони­ских купцов», т. е. подразумевается, что «обониские куп­цы» были не новгородцами, а жителями Обонежья и что нападению подверглись и новгородцы, и обонежские куп­цы. Упоминаемые в документе «немци» — явно не немцы из Прибалтики, а шведы. Немцы из Прибалтики через Финский залив и Неву тогда напасть не могли, т. к. все южное побережье Финского залива во второй половине XIII в. принадлежало Дании. Кроме того, за период XIII и начало XIV в. неизвестно ни одного случая нападения с немецкой или датской стороны на русские владения по Неве и вокруг Ладожского озера. Напротив, такие дей­ствия со стороны Швеции во второй половине XIII в. про­исходили неоднократно.

При вести о шведском набеге против врага поднялись жители ближайшего к Ладожскому озеру и Неве русско­го города Ладоги. Отряд ладожан настиг вражеские суда на обратном пути в Швецию на Неве и вступил с ними в бой, имевший, видимо, неопределенный результат: если бы бой закончился победой русской стороны, летописец не преминул бы сообщить не просто о факте боя, а о по­беде ладожан над шведами.

В 1284 г. шведский предводитель Трунда с вооружен­ным отрядом прошел на судах (на лойвах и шнеках) по Неве в Ладожское озеро[4]. Летопись называет нападав­ших «немци», однако они, бесспорно, не просто немцы (из Ливонии), а «свейские» немцы — шведы. Имя военачаль­ника Трунда явно происходит из шведского языка; лойва — типично финское морское судно, использовавшееся в финском крестьянском судостроении до XX в.; шнека — скандинавское (шведское) морское судно[5]. Следователь­но, нападавший отряд имел смешанный шведско-финский состав участников и был направлен не из Швеции, а из шведских владений в Финляндии. Трунда попытался со­брать дань с карел[6]. Поскольку дань в то время означала политическое подчинение, то в данном случае была про­ведена первая попытка подчинить карел власти Шведско­го государства.

Из текста Новгородской Первой летописи можно за­ключить, что первая прямая попытка политического под­чинения карел окончилась неудачей. В документе зафик­сировано лишь то, что шведы хотели собрать дань с карел. Если бы это желание увенчалось успехом, летописец, ко­нечно, отметил бы факт сбора дани.

Известие о попытке Швеции обложить данью Корельскую землю — одну из главных составных частей новго­родской государственной территории — вызвало сильное беспокойство в Новгороде. Отпор вражескому нападению возглавил один из руководителей Новгородской феодаль­ной республики посадник Семен. С новгородцами и ладожанами он двинулся к истоку Невы. Когда шведский от­ряд возвратился по Ладожскому озеру из Карельского Приладожья к Неве, здесь его уже ждало новгородское войско. 9 сентября 1284 г. у истока Невы произошло сра­жение[7]. Новгородцы и ладожане напали на шведов и разгромили их. Остатки разбитого шведского отряда бе­жали к морю.

Под 1292 г. в новгородских летописных источниках со­держится единственное для последних десятилетий XIII в. известие об активном действии с русской стороны против Шведского государства (все другие военные операции Новгорода в 80—90-х гг. XIII в. совершались в форме оборонительных действий против шведских нападений). В 1292 г. «молодцы новгородские» отправились в поход «в Емскую землю», т. е. в центральную Финляндию, 33 го­да назад завоеванную и покоренную шведскими рыцаря­ми. Вероятно, в 1292 г. были еще живы некоторые участ­ники похода Александра Невского 1256 г. в землю еми, а также люди, ранее участвовавшие в политических и торговых сношениях Новгорода с этой, некогда подвла­стной новгородцам, территорией. Поэтому можно предпо­ложить, что именно они повели новгородское войско в глубь центральной Финляндии по знакомым им путям.

О ходе и результатах этой военно-политической опе­рации почти ничего не известно. Из краткого летописного известия[8] нельзя установить, когда и каким образом про­исходил поход — зимой или летом, морским путем или по суше; участвовали ли в нем карелы, обычные спутники новгородцев в их походах в Финляндию[9]. Летопись сооб­щает лишь, что новгородские «молодцы», повоевав, вер­нулись в Новгород «вси здрави», т. е. без людских потерь. В целом вся краткая летописная запись о походе 1292 г. производит впечатление известия об удалом набеге нов­городских ушкуйников, не ставивших перед собой военно-политических задач — изгнать шведов с территории, ранее принадлежавшей Новгороду. Видимо, новгородские пра­вящие круги за 33 года примирились с утратой земли еми, к концу XIII в. уже прочно закрепленной за Швецией. Набегом 1292 г. новгородцы хотели лишь нанести урон шведским владениям в Финляндии. Судя по летописи, эта цель была достигнута[10]. Можно полагать, что новгород­ский отряд застиг шведов врасплох и не встретил в их владениях серьезного сопротивления. Только в этом слу­чае будет понятно, почему отряд новгородцев вернулся обратно без потерь.

Поход возглавили княжеские воеводы, назначенные владимирско-ярославским князем Дмитрием Александро­вичем, княжившим в то время в Новгороде[11]. Возможно, это были военачальники, избранные князем Дмитрием Александровичем из числа наиболее опытных воинов дру­жины, приведенной им в Новгород из Переяславского кня­жества. Видимо, так надо понимать содержащееся в ле­тописных известиях противопоставление новгородских «молодцов» и княжеских (т. е. не новгородских по происхождению) воевод. Следовательно, князь принимал в ор­ганизации похода 1292 г. важное, возможно, даже ведущее участие. Весьма вероятно[12], что данная акция Дмитрия Александровича находилась в определенной связи как с его походом 1278 г. в Корельскую землю (скорее все­го — в западные карельские погосты, граничившие с зем­лей еми), так и с походами в землю еми его отца Алек­сандра Невского (1256 г.) и деда Ярослава (1226 г.)[13]. По-видимому, князья из рода Ярослава, становясь новгородскими князьями, по семейной традиции особенно близ­ко принимали к сердцу вопросы обороны северо-западных земель Новгородского государства. Не случайно все ос­новные мероприятия активной политики Новгородского государства в отношении Финляндии и Карелии в XIII в. были осуществлены князьями именно этой ветви Рюрико­вичей.

Однако, в отличие от отца и деда, стремившихся к со­хранению новгородской власти над землей еми, Дмитрий Александрович, судя по всему, уже не мог поднимать во­прос о восстановлении здесь новгородской власти, т. к. шведам, за 33 года господства над территорией еми, уда­лось прочно закрепиться в этом регионе. Видимо, поход 1292 г., как уже указывалось выше, преследовал лишь одну цель — нанести ущерб шведскому господству в дан­ной области.

В том же 1292 г. со стороны Шведского государства произошло новое нападение на владения Новгорода в Ка­релии[14]. Шведский набег был направлен на те же земли, на которые совершались нападения шведов в 1280-х гг., и потому их связь не вызывает сомнений. Шведское вой­ско[15] из 800 человек напало с моря на подвластные Нов­городу земли карел и ижоры, т. е., видимо, на Карельский перешеек, где граничили карельская и ижорская (лежав­шая в южной части перешейка) территории. Шведы раз­делились на два отряда по 400 человек и двинулись в глубь Карельского перешейка[16]. В летописной статье 1292 г. (в отличие от летописной статьи 1284 г.) не содер­жится упоминаний о попытках шведов взимать дань на Карельском перешейке. Видимо, они не стремились поко­рить карел и ижорцев и установить даннические отноше­ния, а лишь хотели разорить неприятельскую террито­рию. При этом, хотя нападающее войско разделилось на два равных отряда, все же наиболее вероятно, что глав­ным объектом нападения была земля карел (ее запад­ные, прилегающие к морю погосты), т. к. именно эта территория и в предшествующее время, и в последующие три года являлась главной целью шведской экспансии[17]. Во всяком случае, важно отметить, что шведы встретили энергичный отпор со стороны местного населения, быстро и самостоятельно организовавшегося для борьбы с вра­гом, не дожидаясь подкреплений из Новгорода. По сообщению летописца, большинство нападавших было пере­бито карелами и ижорцами, часть взята в плен[18]. Вероят­но, лишь немногие смогли спастись.

Хотя в Новгородской Первой летописи   (в летописной статье   1292  г.)   известие о шведском нападении следует непосредственно за сообщением о новгородском походе на Емскую землю, трудно сказать,  был ли  шведский набег ответом на новгородскую экспедицию или же это случай­ное  совпадение  по  времени.  Больше того,    нельзя даже с уверенностью утверждать, какой  из набегов произошел раньше[19]. Так, в Новгородских IV и V летописях эти из­вестия идут в обратной последовательности: сначала говорится о шведском нападении, затем о новгородском по­ходе[20]. И. И. Миккола считает подобную хронологию бо­лее вероятной. Если полагать   (как в Новгородской Пер­вой летописи), что сначала  был совершен   новгородский поход, то шведские власти на земле еми (разоренной нов­городским  набегом)   не смогли бы так быстро организо­вать ответную экспедицию. Собрать для этой цели отряд в 800 человек  (количество воинов, указанное в летописи) на территории проживания  еми было невозможно, столь значительное по тем временам войско и корабли для него могли быть набраны только в самой Швеции (скорее всего, это было шведское морское ополчение — ледунг).  Следовательно, предполагает И. И. Миккола, новгородский по­ход произошел после шведского и был ответом на это на­падение[21].

Неясность в вопросе о связи и последовательности обоих событий 1292 г. заставляет с вниманием отнестись к гипотезе, выдвинутой И. И. Микколой и поддержанной несколькими финляндскими историками[22]. Миккола при­влек косвенные сведения из одного шведского документа 1297 г.[23] и связал их с новгородскими летописными изве­стиями 1292 г. В тексте документа 1297 г. содержится упо­минание о состоявшемся на несколько лет ранее заседа­нии королевского совета, происходившем (по словам со­ставителей документа) в то время, когда состоялись тор­жественные похороны короля Магнуса Ладулоса и в пер­вый раз была отправлена летняя военная экспедиция против карел[24]. Поскольку король Магнус, по данным других источников, умер в декабре  1290 г., здесь не может подразумеваться  известный   «крестовый»  поход шведских рыцарей на карел 1293 г., а речь идет о каком-то другом, более раннем походе[25]. По мнению Микколы, в документе говорится о походе на карел, отмеченном в летописи, под 1292 г., а на самом деле относившемся скорее к весне 1291  г. — ко  времени,  когда была  подготовлена и  прове­дена торжественная церемония похорон  короля  Магнуса Ладулоса[26].

Изложенная версия весьма вероятна, но не бесспорна: остается   несовпадение   в   датах — новгородские   летописи относят  шведский  поход  не  к   1291,   а  к   1282  г.  Можно лишь предположить, что, поскольку в летописи речь идет о нападении шведов не на Новгород и Ладогу,  а на периферийные   новгородские  владения,   весть  о   нем   могла дойти до Новгорода не сразу, поэтому была зафиксирова­на летописцем с запозданием. Кроме того, если считать новгородский поход в землю еми ответом на шведское на­падение, то (как указывает Миккола[27]) для его организации также потребовалось определенное время.  Известно, что в этом  походе участвовали   княжеские   воеводы, и      присланные    князем    Дмитрием    Александровичем,  т.  е. должно было пройти время, пока велись переговоры Нов­города с князем, находившимся в Переяславле, пока были присланы  оттуда  воеводы  и  собрано  войско  для  похода. Следовательно, промежуток времени между рассматривае­мыми  событиями  мог  составить  около  года  и  шведский поход может быть отнесен к 1291 г.[28]

Более обстоятельное исследование вопроса о датировке тех же событий русско-шведской борьбы начала 1290-х гг. провели К. Кюмлиен[29] и С. Аксельсон[30]. Кюмлиен пришел к выводу, что торжественная церемония погребе­ния короля Магнуса Ладулоса не обязательно должна была быть совершена в ближайшие месяцы после смер­ти. Она могла задержаться на полтора года и происхо­дить летом 1292 г., т. е. в то время, когда, по данным новгородских летописей, произошел шведский поход на Карельский перешеек. Наиболее вероятным временем начала этого похода Кюмлиен считает июль 1292 г., т. к. именно в этом месяце скорее всего могли совпасть упоми­наемые в шведском документе 1297 г. события — отправ­ление военно-морской экспедиции против карел, заседа­ние королевского совета и церемония королевских по­хорон.

Таким образом, аргументация Кюмлиена подтверждает гипотезу Микколы о том, что зафиксированный в новго­родских летописях под 1292 г. поход шведов в Карелию упоминался и в шведском документе 1297 г. и что эта экспедиция была подготовлена в Швеции и являлась пер­вым походом для завоевания Карелии. Предложенное Кюмлиеном уточнение даты этого похода (середина лета 1292 г.) снимает выдвинутое Микколой предположение, что обычно точный в своих датировках летописец в дан­ном случае ошибся и отнес шведское нападение на Ка­релию не к тому году, когда оно действительно про­изошло.

Вооруженные столкновения 1292 г. (или 1291—1292 гг.) на Карельском перешейке и в Ижорской земле, а также русский поход 1292 г. в центральную Финляндию (Тавастланд), создали крайне напряженную ситуацию в этом ре­гионе. О напряженности создавшейся обстановки свиде­тельствуют два документа, сохранившиеся в архиве города Любека. В одном из них[31] сообщается, что в период нави­гации[32] 1292 г. восемнадцать немецких и готландских[33] купцов лишились многих различных товаров во время ка­ких-то немирных событий в Карелии[34]. Видимо, из-за во­енных действий, развернувшихся летом 1292 г. на Карель­ском перешейке и в Финляндии, ведение торговли по нев­скому и вуоксинскому водным путям стало очень опас­ным.

Возможно, к этому же году относится еще один доку­мент из Любекского архива, содержащий сообщение о том, что города и купцы, которые ведут торговлю с Нов­городом, договорились, что никто не должен, под страхом потери жизни, чести и имущества, вступать в какие-либо торговые сношения с русскими[35]. Если этот источник дей­ствительно относится к 1292 г., то из его содержания сле­дует, что в ответ на происшедшие во время военных дей­ствий лета 1292 г. ограбления ганзейских купцов в под­властной Новгородскому государству Карелии ганзейские города решили объявить Новгороду торговую бло­каду.

Таким образом, обобщая сведения из вышерассмотрен­ных источников, можно сделать вывод, что к концу 1292г. обстановка в Корельской земле, в Приладожье и на побе­режье Финского залива достигла крайней степени напря­женности.

Шведские нападения 1283—1292 гг., совершавшиеся ограниченными военными силами, получали сильный отпор от новгородцев, карел и ижоры. Правящим кругам Швеции стало понятно, что завоевание и покорение Ка­релии может быть произведено только в том случае, если в ход будет пущена вся боевая мощь Шведского госу­дарства.