Корела и Русь

С. И. Кочкуркина

Публикация:

С. И. Кочкуркина, Корела и Русь. Ленинград, Наука, 1986.

НРАВЫ, ОБЫЧАИ, РЕЛИГИЯ

Никогда, сыны земные,

Никогда в теченье жизни

Не обидьте невиновных,

Зла не делайте невинным,

Чтоб не видеть вам возмездья,

В сумрачных жилищах Туони!

Там одним виновным место,

Там одним порочным ложе

Под горячими камнями,

Под пылающим утесом

И под сотканным покровом

Из червей и змей подземных

(16 401-412)

Погребальные памятники корелы располагаются на южных склонах песчаных пригорков, на участках, пригод­ных для земледелия, обычно у воды. Закономерности в рас­положении могил не обнаружено. Может быть, в древности они как-то отмечались, но сейчас уже нельзя восстановить их первоначальный внешний вид.

Хоронили умерших по обряду трупоположения, в ос­новном укладывали на спину, головой на север с откло­нением к западу или востоку, хотя встречается и другая ориентировка. Могилы были глубокими (около 1 м). Умер­шего одевали в праздничную одежду и, как правило, поме­щали в деревянный сруб с дощатым настилом, покрытым шкурами животных. Сверху его накрывали либо берестой, либо дощатой крышкой. Для путешествия в потусторонний мир покойника снабжали теми вещами, которыми он поль­зовался при жизни. Если это была женщина, то помимо разнообразных украшений в могилу клали бытовой и сельскохозяйственный инвентарь (горшки, серпы, пряс­лица и т. д.), если мужчина, то при нем непременно на­ходились предметы вооружения: в могилах побогаче — меч, наконечники копий и стрел, топор; победнее — топор.

У древних карел существовал культ предков. Поминаль­ные обряды совершались у могилы. В жертву приносились лошадь или собака, овца или корова (в зависимости от благосостояния умершего). Остатки таких пиршеств, кости от съеденных животных и птиц, складывались в посуду и ставились у могилы.

По представлениям корелы, умерший, отправляясь в последний путь, менял только свое жилище. Ближай­шие параллели древнекарельским могильникам обнаружи­ваются на северокарельских кладбищах. Еще в недавнее время это были срубы, внешним видом напоминающие постройки карел, с двускатной крышей и окошечком в головах, чтобы покойный мог наблюдать за делами живых. Часто под одним срубом находились могилы нескольких близких родственников. Как видим, между карельскими кладбищами, разделенными несколькими веками, сохра­нились некоторые общие черты.

В массе своей карелы оставались язычниками, хотя влияние христианства в XIV в., особенно в районах, близких к культурным и административным центрам того времени, было значительным. Известную роль в консер­вации дохристианских верований сыграло то обстоятельство, что для корелы восприятие богослужения и чте­ние церковных книг затруднялись незнанием языка, к тому же, как хорошо было подмечено[1], язычество явля­лось известной гарантией независимости. Недовольство церковью в последующие века вызывалось феодальным гнетом монастырей, которым принадлежала большая часть земель.

Религиозные вопросы осложнялись политическими. Швецию очень беспокоило усиление новгородского влия­ния на Карельском перешейке, а Новгород во что бы то ни стало стремился нейтрализовать шведский экспансио­низм, приостановить распространение католицизма (из­вестно, что в средневековье любое насилие подавалось под религиозными лозунгами). В 1227 г. князь Ярослав Всево­лодович провел принудительное крещение корелы. Вот как об этом сообщает летопись: «Послав крести множество корел, мало не все люди». Однако западных претендентов на чужие земли это не остудило. В 50-е гг. XIII в. папа Александр IV писал архиепископу Упсалы о необходи­мости крестового похода на корелу. В 1255 г. архиепископ Риги получил разрешение от папы направить епископа к язычникам — води, ижоре и кореле, которые якобы только и ждут принятия новой веры[2].

Инициатива внедрения христианства в широкие народ­ные массы принадлежала господствующему классу. С од­ной стороны, введение христианства сыграло прогрессив­ную роль в бурном поступательном развитии феодализма, в приобщении корелы к высокоразвитой русской куль­туре, а с другой — способствовало формированию фео­дально-зависимого населения. Религиозные догмы жестко регламентировали все стороны жизни общества в целом и человека в отдельности, закрепляли в сознании людей извечность классового общества и эксплуатации, требовали беспрекословного подчинения, формировали рабскую пси­хологию у рядового населения.

Влияние православной веры испытали западные соседи корелы: в финском языке известны славянские, связанные с христианством слова: risti — «крест», skitta — «скит», pappi — «поп». Опорой Новгорода в укреплении христианской веры были возникшие в XIV в. Валаамский и Коневецкий монастыри.

Естественно, что за короткий срок язычество искоре­нить невозможно и после похода Ярослава Всеволодовича рядовая часть населения оставалась языческой. Доказа­тельства? Пожалуйста. В Новгороде в слое середины XIII в. найдена редкая берестяная грамота. Написана она небреж­ным и своеобразным почерком на карельском языке. Грамота на 600 лет старше всех известных карельских текстов. Использован при этом русский алфавит, что не­удивительно: тесные контакты с русским населением при­вели к знакомству с его письменностью. А содержит грамота языческое заклинание:

Божья стрела (молния) десять имен твоих.

Стрела та она принадлежит богу.

Бог судный направляет[3].

И в XVI в. архиепископ Макарий был озабочен живу­честью язычества у чуди. А финляндский епископ М. Агрикола обличал корелу (главная причина безудержной кри­тики заключалась в ориентации корелы на Новгород, а вовсе не в язычестве, как может показаться на первый взгляд), приписывая ей главные «языческие мерзости»[4].

В борьбе христианства и язычества возникали совмест­ные формы существования и приспособляемости. Особенно данная ситуация характерна для нашего Севера. В фольклорно-эпических произведениях под влиянием христи­анства появляются самостоятельные жанры с новыми, в какой-то степени атеистическими народными героями. Например, Вяйнямёйнен под влиянием христианско-языческого мировоззрения превращается из героя в свою противоположность. В конце концов к XIX в., по образному выражению финляндского исследователя, борьба попа и знахаря закончилась взаимным поражением[5].