Западноевропейские письменные источники и новгородские берестяные грамоты о древних карелах

С. И. Кочкуркина

Вернуться в библиотеку

В эпоху средневековья Северо-Западное Приладожье было заселено древнекарельскими племенами, для которых в русских летописях  употреблен этноним корела. Первое упоминание о ней помещено в Новгородской первой летописи под 1143 г.: «В то же лето ходиша Корела на Емь, и отбежаша 2 лоиву бити»[1]. Речь идет о неудачном походе на финское племя емь и о потере двух судов (парусное судно лойва).

С этого времени записи о тех или иных карельских делах общерусского масштаба встречаются с различными интервалами на протяжении XII—XV вв. О древних карелах рассказывают берестяные грамоты и «Слово о погибели земли Русской». Такое частое упоминание объясняется тем, что корела, проживая на западных рубежах Новгородского государства, оказалась в зоне враждующих государств: Новгорода и немецких орденов, с одной стороны, Новгорода и Швеции — с другой.

Нашло отражение в письменных источниках и активное участие корелы во внутренней жизни Новгорода, так как Корельская земля при некоторой самостоятельности и свободе в торговых делах находилась в зависимости от Новгородской феодальной республики. Без помощи и поддержки новгородских военных сил древние карелы не в состоянии были обеспечить безопасность своих рубежей, следовательно, и рубежей Новгородского государства.

Деятельность древних карел широко освещалась  западноевропейскими письменными источниками. Оценка деятельности народа находилась в прямой зависимости от государственной принадлежности документа. В западноевропейских отразился взгляд на древних карел как конкурентов в освоении приграничных с Норвегией северных районов. Примечательно, что скандинавские источники освещают более ранние периоды истории карел, чем русские, а иногда сообщают такие сведения, каковых в древнерусских источниках нет.

Западноевропейские материалы, касающиеся истории Карелии, представлены древнескандинавскими  источниками разных жанров: древнеисландскими географическими сочинениями, исландскими анналами и сагами (королевские, родовые и саги о древних временах, по современной классификации); латиноязычной хроникой «История Норвегии». База источников дополняется фрагментом договора XIII в. между Норвегией и Новгородом, буллами папы римского и шведскими рифмованными хрониками: древнейшей Хроникой Эрика XIII—XIV вв. и Хроникой XV в.

Нужно обратить внимание на то, что даты событий, описанных в сагах, и время написания их не совпадают, они имеют большой хронологический разрыв до двух–трех веков. Сведения географического характера, относящиеся к эпохе викингов, вообще основаны на устной традиции, поэтому могут датироваться очень условно. Абсолютные даты событий, упоминаемых в сагах, устанавливаются  путем сопоставления с датированными фактами, известными по другим скандинавским источникам, то есть по временам правления конунгов. Датировка некоторых событий вообще невозможна. Древние карелы выступают в сагах под их древним названием «кирьялы».

Наиболее раннее упоминание о кирьялах и Кирьялаланде (земле кирьялов) содержатся в двух древнеисландских географических сочинениях и в «Саге об Одде-Стреле». Они могут приблизительно датироваться X—XI вв. Составители использовали западноевропейские географические сочинения о Прибалтике и Восточной Европе и свои собственные знания об этих странах, которые они получили в результате многих путешествий и которые сохранились в устном народном творчестве. В списке народов и земель, соседствующих с Русью, сразу же за ней названы кирьялы, за ними — ревалы — жители северной Эстонии, и, таким образом, местожительство кирьялов определено довольно точно.

Периодом до XII в. датируется латиноязычная хроника «История Норвегии». В географическом введении к ней названы граничащие на севере с Норвегией земли и их население, среди которых упомянуты кирьялы. 

«Сага о Хальвдане, сыне Эйстейна» относится к числу приключенческих и рассказывает о далеких относительно Исландии и Норвегии странах. Наряду с мифическими деталями она излагает вполне достоверные исторические события и некоторые историко-географические сведения, не встречающиеся в других памятниках древнескандинавской письменности: о водных путях между Ладогой и Беломорьем, о городе Алаборге (неясно, о каком городе идет речь, некоторые полагают, что об Олонце) и о его связях с Кирьялаботнаром («Заливы кирьялов»).  

Ценна информация о существовании административно-политических связей между Ладогой и Кирьялаботнаром, поскольку в русских летописях до XII в. известий о нахождении древнекарельской территории в сфере влияния Ладоги нет, хотя наличие экономических и культурных контактов с Ладогой несомненно. Об этом свидетельствуют и археологические материалы.

В «Легендарной саге об Олаве Святом», норвежском конунге, рассказывается о грабительском походе ярла Свейна в 1015 г. в Кирьялаланд. Дословно изложены эти сведения и в «Красивой коже».  

В исландскую королевскую сагу Снорри Стурлусона «Круг земной» входит «Сага об Олаве Святом», в которой говорится, что конунг Уппсалы Эрик в IX в. покорял восточные земли, в том числе и Кирьялаланд, а в конце X — начале XI в. конунг «…теряет земли, обязанные данью, из-за отсутствия энергии и мужества…»[2]

Археологические материалы и русские источники подтверждают справедливость сообщений о походах норманнов в Прибалтику и в Северо-Западное Приладожье. Прослеживается не только влияние североевропейской культуры в материальной культуре местного населения, известны и погребения скандинавов. 

Сведения о походах Торольва  Квельдульвссона в Финнмарк, Квенланд и Кирьялаланд и о столкновении его с кирьялами и колбягами есть в «Саге  об Эгиле Скаллагримссоне». Согласно хронологии саги, походы происходили в 880-е гг. Разрыв между излагаемыми событиями и временем записи саги составляет более трёх столетий, что настраивает на её критическое восприятие. По археологическим материалам эти события можно отнести к X—XI вв.

Древнескандинавские источники XIII в. рассказывают о военных столкновениях норвежцев с корелой и о договорах с ними.

В исландских анналах, которые стали записываться в Исландии с конца XIII в. и основным источником для которых послужили сообщения королевских саг и саг об исландцах, имеются четыре сообщения:

1271 г. — карелы и квены нападают на северную Норвегию;

1279 г. — конфликт между карелами и норвежцами на севере Фенноскандии;

1296 г. — захват двух западнокарельских погостов и крещение населения;

1302 г. — нападение карел на Норвегию.

Эти столкновения привели к новгородско-шведским переговорам, что отразилось в «Саге о Хаконе, сыне Хакона». К конунгу Хакону, находившемуся в Тронхейме, прибыли послы Александра Ярославича. Затем норвежские представители вместе с новгородскими послами отправились в Новгород, где заключили в 1251/1252 г. договор о ненападении, но, как говорит сага, продержался он недолго.

Частью этого договора является так называемая «Разграничительная грамота». Она установила, что Новгород и Норвегия получали право собирать дань в оговоренном размере со всей территории саамов. Конечно, отсутствие четко определенных границ  не гарантировало мирных отношений, поэтому соглашение и не продержалось долго. Лишь в 1326 г. был заключён русско-норвежский договор между двумя государствами. Договор разделил новгородские и норвежские земли, но обе стороны сохранили за собой право сбора дани с саамов[3].

В ряде западноевропейских документов отразились территориальные претензии Ливонского ордена и Швеции на северо-западные земли Руси, как важные в стратегическом и экономическом отношениях, под видом крещения язычников с благословения папы римского. Так, в договоре 1241 г. между эзельским епископом и рыцарями Ливонского ордена говорится о том, что есть надежда на обращение в католичество населения Вотландии, Ингрии и Карелии, будто бы завоёванных немецкими рыцарями.

В булле от 19 марта 1255 г. папа Александр IV рекомендовал рижскому архиепископу принять меры для обращения этих язычников в христианство, то есть в католичество. В ответном письме архиепископ просил разрешения поставить епископа для упомянутых жителей Вотландии, Ингрии и Карелии, на что папа дал разрешение. «Епископом Карельским» был назначен гамбургский каноник, хотя он и не увидел своей епархии, но до 1269 г. пользовался этим титулом.

В папской булле от 11 марта 1256 г. содержался призыв к большому крестовому походу против язычников Восточной Европы. На призыв откликнулись только Швеция, но после неудач в 1240 и 1242 гг. (битва на Неве, Ледовое побоище) не рискнула на прямые удары. Как известно из сообщения летописи под 1256 г., шведы вначале закрепились на реке Нарове, но и эта затея кончилась провалом. Они ушли, уклонившись от встречи с неприятелем. Александр же решил собранное войско не отпускать и отправился в землю еми, захваченную шведами семь лет назад. Сразу же после похода Александра Невского появилась булла 1257 г., которая сообщает о нападениях карел и «язычников» и призывает к «крестовому походу» против виновников[4].

Ряд событий, связанных с Новгородом, Карелией, освещается в Хронике Эрика (1229—1319 гг.). О походе короля Магнуса в 1348 г. на новгородскую землю рассказывается в рифмованной хронике XV в., которая является продолжением Хроники Эрика. В них отражена точка зрения Швеции на происходящие события и, конечно, даны далеко не лестные оценки противной стороне. Так, сооружение Выборга в 1293 г. было, естественно, воспринято по-разному. Лаконичное сообщение русской летописи очень непохоже на сообщение шведской хроники, которая безмерно восторгается этим событием. Стало быть, как только шведы пришли в языческую землю, они положили конец злу. Теперь, уверяет хроника, наступит мир, тишина и покой, а у русских будет меньше земли[5].

Упомянуты «карилы», проживающие по соседству «с королевством нортманнов», и в средневековом латинском анонимном географическом трактате второй половины XIII в., введённом в научный оборот под названием «Описание земель». Он  был открыт и опубликован в 1979 г. американским исследователем Марвином Л. Колкером. В России же переведён на русский язык и опубликован в 1993 г.[6] Произведение, видимо, ирландского происхождения. Помимо сведений об островах на северо-западе и севере Норвегии, которые собственно и вызвали интерес Марвина Колкера, увидевшего в одном из островов побережье Северной Америки, оригинальными являются известия о Прибалтике, занимающие значительную часть трактата.

Что же касается представлений о карелах, то у анонимного автора трактата они весьма своеобразны: «Упомянутые карилы — лесные люди, очень грубые. Завидя приближающихся гостей-чужеземцев — например, купцов — тотчас же уходят со всей семьёй в лес. Гости же могут свободно пользоваться всем, что найдут в домах, ничего, однако, с собой не унося. А вот если унесут с собой разные шкуры, которых там изобилие, а те, вернувшись домой, это приметят — тогда сразу же созывают толпу и нападают на тех гостей, как на врагов»[7].

Новгородские грамоты на бересте существенно пополнили фонд письменных источников по средневековой истории Карелии. Из примерно 900 найденных грамот более десяти касается «карельских дел». Они датируются концом XI — началом XV в. Бóльшая часть карельских грамот найдена на Софийской (левобережной) стороне Новгорода (лишь одна обнаружена на Торговой, правобережной стороне), в границах одной усадьбы, условно обозначенной буквой «Е»[8]. Усадьба располагалась на углу древних улиц Великой и Козмодемьянской, в которой проживала новгородская боярская семья Мишиничей-Онцифоровичей, занимавшаяся сбором государственных доходов в Корельской земле на протяжении примерно полстолетия. В Новгородской республике существовала такая практика раздачи в руки знатных боярских фамилий подобных льгот. Непосредственный сбор дани осуществлялся боярскими тиунами[9].

С этой усадьбой связаны археологические находки финно-угорского и балтского происхождения, причём количество их резко возрастает в период непосредственных контактов владельцев усадьбы с Корельской землей. Однако замечено, что чёткого комплекса карельских украшений не выявлено, видимо, потому, что собственных земель в Карелии у боярской семьи не было[10]. Подтверждением этому является проведённый А. А. Зализняком[11] анализ берестяной грамоты №248/249 (о ней чуть ниже), согласно которому она была написана в Водской пятине русским писцом.

Большинство грамот являются записями о сборе даней, недоимок, хозяйственных распоряжений, различных повинностей. На одну такую берестяную грамоту стоит обратить внимание. Грамота № 403 датируется XIV в. Основной текст представляет собой запись повинностей или долгов и по смыслу близок к другим письмам (№ 278 и 130). Упомянутые топонимы разысканы среди деревень Кирьяжского погоста в Писцовой книге Водской пятины 1500 г. Текст в нижней части бересты определен специалистами как русско-прибалтийско-финский глоссарий: русскому соромо (срам)  соответствует гулкия  (приб.-фин. hulkiä, hulkie — брезговать, гнушаться); рус. вели — кяски  (приб.-фин. käske или käski — вели, прикажи), рус. кисело (кислый, прогнивший) — хапала (приб.-фин. happala в том же значении); рус. социле (взыскал, стребовал, например, по суду) — кюзу (приб.-фин. kysy — спроси, потребуй), велека (фин. velka, диал. veleka — долг); рус. церево (чрево) — кохти (приб.-фин. kohtu — живот). Видимо, составитель записи долгов или повинностей был русским новгородцем, которому предстояло вступать в контакты с названными в грамоте кирьяжцами на их родном языке[12].

Грамоты № 275 и № 266 датируются XIV в. и написаны одним почерком. Это, видимо, обрывки одного и того же письма, адресованного владельцем усадьбы своему приказчику. Григорию не разрешается пользоваться для поездки чалым конем, для этой надобности он должен брать корельских коней. Действительно, у корелы было развито коневодство. Она их экспортировала за границу, прежде всего в Любек и Данциг. О постоянном вывозе лошадей свидетельствует указ 1347 г. шведского короля Магнуса, по которому жителям Выборга разрешалось вывозить лошадей (жеребцов) не моложе 8 лет.

Финляндский этнограф К. Вилкуна полагает, что кобылицкая корела оттого и называется в летописи кобылицкой, что разводила и продавала коней. Основа для этих занятий имелась. В доисторическое время и в раннем средневековье на Карельском перешейке в бассейне реки Вуоксы, бродили стада полудиких лошадей финско-восточнокарельской маленькой местной породы, которая происходила от дикой лошади — тарпана. Древние карелы при необходимости приручали лошадей. Когда героям «Калевалы» Вяйнямёйнену и Илмаринену пришла пора ехать в Похьёлу за Сампо, то они, прихватив сбрую, отправились искать лошадей в лесную чащу. Приручённые лошади пользовались спросом у тех, кто не имел таких естественных стад, то есть у жителей Финляндии (кроме Саво). Для них-то Северо-Западное Приладожье и было районом Кобылицкой корелы.

Значение новгородской Карелии в экспорте лошадей особенно возросло после 1229 г., когда папа Григорий IX, стремясь оказать нажим на язычников-финнов, запретил западным странам поставлять им оружие и породистых коней[13].

Грамота № 130 датируется рубежом XIV—XV вв. И тоже относится  к «письмам Григория»: «У Вигаря 20 локтей сери без локтя; у Валита в Кюлолакше 14 локтей сери; у Вайваса Ваякшина 12 локтей водмола и 12 ½   локтей сери; у Мелита в Куроле 4 локтя сери». Кюлолакша и Курола известные населенные пункты Северо-Западного Приладожья как и имена Ваивас, Валит, Вигарь и Мелит. В этой грамоте тоже записаны поборы, но уже в виде домотканых шерстяных тканей (водмол) и серого, некрашеного сукна (сери)[14].

О сборе недоимок в Корельской земле свидетельствует грамота № 278 (в неё  после  публикации в 1963 г. В. Л. Яниным[15] внесены два уточнения, но суть грамоты в целом не изменилась). 

Политическая история нашла отражение в грамоте № 590. Она была найдена в 1981 г. и датирована последней четвертью XII в., по этой причине её короткий и выразительный текст («Литва встала на Корелу») был связан с событиями 1191 г., когда корела с новгородцами ходила на емь. Однако тщательная проверка стратиграфических обстоятельств находки позволила датировать грамоту второй половиной XI в. Таким образом,  на сегодняшний день она является древнейшим упоминанием корелы в письменных источниках[16].

Поначалу новая датировка казалась необоснованной, поскольку Литва ещё не достигла соответствующей степени политического развития, чтобы столкнуться с отдалённой от неё корелой. Лишь с конца XII в. проявляется активность Литвы у южных границ Новгородского государства. Казалось, что первое столкновение Литвы с корелой могло произойти только в 1240 г. Летопись сообщает, что немцы с чудью и Литвой завоевали водь и дань на неё возложили, построили крепость Копорье и т. д.

Однако В. Л. Янин считает, что конфликту Литвы с корелой во второй половине XI  в. может быть дано убедительное объяснение. Полоцкий князь Всеслав дважды ходил походом на Новгород: в 1066  и 1069 гг., когда его изгнали из Полоцка. Второй поход он предпринял из изгнания и исходным пунктом его похода, как показывают некоторые обстоятельства, была Водская земля.

Столкновение литовцев с пограничными вожанам карелами могло произойти на пути от Водской земли к Новгороду. Возможно также, что конфликт произошел внутри войска Всеслава, в котором были карелы. Наличие литовцев в войске полоцкого князя более чем естественно, потому что до возникновения Литвы как самостоятельного государства она входила в орбиту полоцкого влияния. Таким образом, полученное в Новгороде донесение на бересте информирует новгородцев о конфликте между литовцами и карелами.

Любопытна и сама грамота. На целом листе бересты (длина 41 см, ширина 10,4 см) запись занимает небольшое пространство в левой части, а ещё левее помещен тамгообразный знак в виде плетёнки, несколько напоминающий скрипичный ключ. В. Л. Янин предполагает, «что грамота № 590 является донесением новгородского лазутчика о начатых Литвой действиях. Текст донесения как бы спрятан внутрь берестяного свитка; разворачивая, его можно было принять за чистый, не использованный лист. Не исключено, что орнаментальный мотив грамоты действительно является тамгой автора, заменой его имени, отсутствующего в документе»[17].

В грамоте № 286 (1313—1369 гг.) звучат отголоски важных политических событий. В. Л. Яниным[18] предложено чтение грамоты со всеми пропусками, за исключением одного дефектного места. Это письмо от Григория к Дмитру о сборе дани на территории корелы вблизи шведско-новгородской границы: «Мы здоровы. А ты совершай свои обходы и не бойся, потому что заключили мир по старой границе Юрия князя. А меня послали к карелам на Каяно море. Смотри не помешай, не напакости каянцам и себе не заполучи худой славы. А если ты уже собрал прошлогоднюю дань, собери за меня. А узнаешь, что я не пойду к Но…, тогда ты иди. А дома все в порядке. А ко мне вести переправляй. Если сможешь, помогай мне чем-нибудь».

Между Новгородом и Швецией в 1323 г. был заключен мир, по которому была определена граница. Однако спокойствия не наступило: по-прежнему происходили стычки, нападения друг на друга и т. д. Всё это привело к новым переговорам. Новгородскую сторону представляли послы Александр Борисович и Кузьма Твердиславич. Кстати, последнего можно считать крупнейшим новгородским дипломатом XIV в., он выполнил ряд  важнейших поручений.

Итак, зимой в 1338/39 г. посланцы ездили за море к свейскому князю и заключили мир по старым грамотам. Обе стороны должны были блюсти все пункты договора и взяли на себя обязательства наказывать и даже вешать убегающих за рубеж карел. Григорий написал эту тревожную грамоту и рекомендовал Дмитру вести себя осмотрительно, потому что он был в курсе этих переговоров. На новгородские земли с согласия короля Магнуса должны были вернуться бежавшие карелы. Поэтому Дмитру следовало проявить всё своё дипломатическое искусство, когда поедет к карелам-каяничам, чтобы те, напуганные расправой, не побоялись вернуться. 

Знаменитая и самая древняя (1238—1268 гг.) грамота № 292, написанная на карельском языке русскими буквами:

Юмолануоли • I • нимижи

ноулисеханолиомобоу

юмоласоудьнииохови.

Прибалтийско-финская, точнее, карельская принадлежность языка грамоты не вызывала сомнений. Но смысл её был не сразу разгадан.  Ю. С. Елисеевым и М. Хавио были предложены два варианта перевода. Е. А. Хелимский[19], оговариваясь, что не претендует на окончательное решение, предложил свою разбивку текста грамоты и её интерпретацию:

Божья стрела, 10 имен твоих.

Стрела сверкни, стрела выстрели.

Бог суд так производит (правит).

Грамота № 248 (рубеж XIV—XV вв., точнее 1396 г.) была найдена вместе с грамотой № 249 и, как показал их анализ, написаны они одним лицом. Уточнённый перевод первой грамоты звучит так: «Бьют челом карелы Кюлолакшского и Кирьяжского погостов господину Новгороду. Нам нанесен ущерб [людьми] из немецкой [то есть шведской] половины [Карелии]. Отчина наша и дедина… [опустошена?] у вымолецких землевладельцев. А брали кречетов…, а лопари и верши ограбили…». Вторая грамота продолжает перечисление убытков: «…у Питина сына, у Игалы и у Микиты в позапрошлом году [взяли товара] на 14 рублей. Микулин человек Стень… на Коневых Водах у Жабьего Носа убил [или убили] у нас [такого-то], -вуева сына, и Кавкагалу, а товара взяли на 10 рублей, Киреев сын и Новзе-лопарь, севилакшане, в прошлом году, приехавши ввосьмером, у того же Жабьего Носа у Гювиева сына взяли товара на 5 рублей и лодку; на тех же Коневых Водах у Мундуя, Вармина сына, [они же] взяли 10 лендом рыбы…»[20].

Грамота № 248 адресована господину Новгороду, что придаёт посланию характер важного государственного документа.  Речь идёт о населении двух карельских погостов — Кюлолакшского и Кирьяжского. Последний погост располагался на территории современного Лахденпохского района Карелии, Кюлолакша — примерно в 25 км к северо-западу от современного Приозерска. Под немецкой половиной в грамоте подразумевается территория трёх погостов: Яскис, Эюряпя и Саволакс, которые отошли к Швеции. Упомянутые в документе «Вымолчи» соотносятся с одним из «пяти родов карельских детей». Итак, грамота написана от лица «Вымолцев господ» — родовых представителей — о приграничном конфликте.

В грамоте № 249 рассказывается о  нападении на карел у пункта Коневы Воды. Коневы Воды — это перевод с прибалтийско-финского Оривеси — название водоема, входящего в систему Сайменских озер и находившегося в приграничной зоне. Жители пограничного Саволакского погоста, «севилакшане», и причиняли убытки кореле. Жабий Нос, видимо, какой-то мыс на озере Оривеси. Слово лендом(а) обозначает меру веса и этимологизируется из вепского lendam со значением «поднимаемый (лодкой) груз»[21]. Интересно упоминание среди нападавших лопаря по имени Новзе, доказывающее, что некоторые представители саамского населения в это время проживали в районе Сайменских озер.

Об ответных мерах Новгорода мы узнаём из Новгородской первой летописи. Новгородцы защитили корелу. Под предводительством князя Константина Белозерского отряд выступил в поход в 1396 г.: «…пришедше Немци в Корельскую землю и повоеваша 2 погоста: Кюрьескыи и Кюлоласкыи, и церковь сожгоша; князь Костянтин с Корелою гнася по них, и язык изима и присла в Новгород»[22].

Вернуться в библиотеку

"Кирьяж" Краеведский центр п. Куркиеки. 

Авторы:   Петров И. В., Петрова М. И.

E-mail: kirjazh@onego.ru