Карельские клейма.

Д. А. Золотарев. 

Вернуться в библиотеку

Одним из вопросов, которые меня заинтересовали во время пребывания в Карелии в прошлом 1923 году, были карельские клейма. Существование в Карелии особых знаков собственности и употребление их взамен подписи фамилий в документах но представляет собой ничего исключительного. Подобного рода явление известно у всех народностей Европейской части СССР и общераспространенно в той или иной степени в самых разнообразных группах человечества всех частей света. Я остановлю внимание на карельских клеймах, как потому, что ими специально никто не занимался, так и потому, что здесь при малограмотности населения они широко распространены и сохранили еще свойственные им особенности до наших дней. Вместе с тем в настоящее время, пользуясь карельским материалом, я хотел бы восстановить в памяти некоторые другие ранее опубликованные материалы по тому же вопросу. Я считаю это небесполезным особенно потому, что в прошлом году по какому-то совпадению собирались знаки разными лицами независимо друг от друга среди татар, лопарей, великороссов, черемис, карел и др. Повидимому, среди этнографов есть интерес к вопросу, а опубликование таблиц со знаками в частности на Всер. Сел.-Хоз. Выставке 1923 года привлечет внимание и других лиц.

Среди населения СССР клейма, пятна, меты, знамена, рубежи, тамги, как называют в различных местах юридические знаки, существовали издавна. Археологические находки, исторические памятники, как Русская Правда, Летописи, Литовский Статут, Писцовые книги, различного рода акты, волостные документы и, наконец, современные налоговые ведомости, независимо от наблюдений на местах, сохранили для нас материал, говорящий о широком распространении   знаков   как в прошлом,   так местами и в настоящее время. П. С. Eфименко[1] в лучшей по данному вопросу работе знаки, приводя целый ряд исторических справок, обращает внимание на то, что эти знаки особенно большую роль играли на русском севере. Клейма или меты употреблялись то только  как знаки собственности, в узком смысле слова, то как знаки первого завладения предметом, то как торговые, межевые, или просто личные знаки. Ими «пятнался» скот, отмечались деревья в связи с пчеловодством, смолокурением, охотой и лесным промыслом. Знаки ставились при сплаве леса и дров по северным рекам. Они употреблялись при размежевании и разделе покосов. При выполнении общественных повинностей, как починка дорог, огородов, наряды подвод и пр., постоянно пользовались подобными знаками. Эти знаки часто ставились на земельных участках, ору­диях промысла, предметах домашнего обихода и повседневного  пользования, как стаканы, платки, что перешло и в высшие круги населения. Они ставились на продуктах   торговли, например,   на   бочках сельдянках в   Поморье. На деревянных палочках-бирках должники, обозначая рубцами или крестами сумму занятых денег, ставили свой знак, в каковом случае он являлся личным знаком на заемной расписке. При безграмотности населения клейма всюду употреблялись вместо подписи на различных документах.

Понятно, что в настоящее время значение этих знаков не так велико в жизни населения, но и до сих пор не только среди окраинного оторванного от культуры населения северной части СССР, но даже в центральных великорусских губерниях, под Москвой например, мы встречаемся со знаками, особенно для обозначения земельных участков. В Карелии клейма играют и в настоящее время очень большую роль. Они ставятся на деревьях в лесу, на изгородях и заборах не только в общественных полях, но и на усадьбе около дома, на веслах, рыболовных принадлежностях и предметах домашнего обихода. Клеймами отмечают скот, особенно овец и оленей. Клейма употребляют вместо подписи. Такое широкое распространение знаков позволило мне в короткий срок собрать около 500 знаков в двух волостях Кемского уезда — Кестеньгской и Подужемской. Материал я собирал путем обхода селения и копирования знаков, имевшихся на изгородях и веслах, путем расспросов местных жителей и, наконец, выписок из документов, главным образом, налоговых ведомостей в волостных исполкомах.  Благодаря этому, по двум волостям я располагаю почти всеми бытующими или употреблявшимися в повседневной жизни знаками, не говоря о метах скота, чем я не занимался. К сожалению, по ряду селений нет знаков тех плательщиков налога, которые уже употребляют в документах подпись своей фамилии, а в связи с этим, прав; и в других случаях, вместо старого знака, ставят свои инициалы.

Первое ознакомление с клеймами, как можно судить по таблице, где клейма расположены по отдельным селениям и в том порядке, в каком были записаны, дает достаточно пеструю картину разнообразия знаков, связи между которыми мы не замечаем. Но по мере изучения, как самих знаков, и отношений их владельцев между собою, начинают выясняться своеобразные особенности и сочетания знаков, находящихся перед нами. Прежде всего приходится, не останавливаясь на деталях, отметить исключительное преобладание знаков прямолинейней геометрической формы и наличность буквенных обозначений. Вместе с тем, необходимо указать, что я не мог нигде услышать ни­каких названий, помимо общего «клеймо» или «домовое клеймо», и «рубец» — одна зарубка или черта и «крест», а в случаях буквенных знаков — «покой», «слово» и т. д. Основной общий облик карельских знаков, их беспредметность и отсут­ствие названий для большинства их определенно убеждают меня в том,   что они претерпевали изменения, обогащаясь новыми разновидностями или утрачивая старые. Записывая знаки с име­нами, отчествами и фамилиями их обладателей, я не мог пропустить основного в жизни клейма момента — изменения знаков при разделе и на­следовании молодым поколением домового владения, хотя и не был за недостатком времени в состоянии собрать исчерпывающий материал. Изученные мною клейма суть домовые знаки. Они принадлежат определенному дому — хозяйству, а не только хозяину или определенному лицу на предметах, принадлежащих данному дому, и передаются не только после смерти хозяина его наследникам, но даже при продаже владения новым владельцам.

Понятно, что в последнем случае это делается по взаимному соглашению. При разделе хозяйства и уходе взрослых сыновей из отцовского дома, обычно старый домовый знак, так фамильный или семейный, видоизменяется путем присоединения к нему дополнительных  рубцов. Так, при основном клейме одной из ветвей Кемовых в Кестеньге одном рубеже — I, у двоюродных братьев в следующем поколении мы имеем: у Петра Ивановича — I, Сергея Андреевича — II, Ивана Кузьмича — Н. Петра Кузьмича — IY и т. д. К сожалению, недостаточно полная генеалогия трех ветвей Кемовых, помещенная в таблице, не дает возможности видеть, как передавались из поколения в поколение домовые клейма и как они приспособлялись для пользования разрастающимися и разделяющимися   семьями. Не давая других примеров и не останавливаясь на деталях применения указанного принципа, обращу внимание на появление несходных с основными знаков. В первой ветви Кемовых, где, очевидно, исходным знаком надо считать крест — X, Василий Иванович имел клеймо — У, в то время, как брат его: Леонтий — XI и Василий — XII. Оказывается, первый брат при отделении от семьи принял клеймо жены. В третьей ветви один из Кемовых, подобно тому, принял женино клеймо, но присоединил к нему черту, а другой принял клеймо одного из родственников, уехавшего совсем из Кестеньги в Печенгу на Мурмане, знак — XIX, как видите, также близкий Кемовым, хотя и не рассматриваемой ветви. Не имея возможности дать генеалогию другой фамилии в Кестеньге — Сидоровых, так как мои  собеседники сами  очень путали свои родственные отношения, хотя один из них, по  моей просьбе,даже написал мне историю рода, я просто приведу клейма Сидоровых, зарегистрированные мною в Кестеньге (Таблица).  

За исключением одного — сходного с Кемовским — все клейма имеют, как основную составную часть — Y или Л,  которая последовательно усложняется путем присоединения дополнительных частей.  Не приводя дальнейших примеров, я считаю себя в праве все разнообразие изученных клейм свести к нескольким основным  знакам. Прежде всего, это черта — простой «рубец» пли «рубеж» — засечка, просто и легко делаемая топором.  На предметах и особенно на бумаге в качестве подписи он может быть вертикальным или прямым стоячим — I, косым  / горизонтальным или лежачим —.   Большинство клейм берут свое начало отсюда.   При этом можно  выделить сочетания рубцов которые, как бы получив самостоятельное значение, сами усложняются, группируя  вокруг себя близкие по форме знаки. Я бы выделил крест в двух видах — косой дающий большое число, клейм, и прямой, мало применяемый, по моему, в связи с трудностями вырубки его по линии роста дерева; Л Y, и также дающие много клейм; затем прямоугольник или квадрат, встречающийся в нескольких вариантах. Совершенно особо стоят криволинейные формы. Их очень мало, но они должны составить особую группу. Очень редко встречается изображение окружности и в одном случае точки.   К такому очень небольшому числу основных знаков можно свести вою преобладающую геометрической формы часть клейм.

Совершенно особо стоят буквенные клейма, среди которых можно различить фамильные, с одной стороны, и именные с двумя инициалами и даже тремя, что бывает необходимо при наличности в селении большого числа одно­фамильцев и повторяемости наиболее употребительных имен. Я совершенно не выделяю предметной группы, хотя, может быть, рассматривание общей таблицы и даст кому-нибудь повод говорить о предметах, изображенных на клеймах, как это мы знаем у других народностей. Действительно, мы имеем знаки, как , который можно назвать окном, — свастика, так часто употребляющаяся в карельском орнаменте, и встречающаяся в знаках XVII в. у остяков под русским названием скобель или «скребница»; — знак, называемый у вотяков стременем, знак , называемый «сорочья лапа», или У — вилы. Точно также знаки   и   можно считать намогильными крестами. Если с точки зрения формы и по аналогии мы можем так назвать эти знаки, то не следует забывать, что это будут наши названия и наши измышления, чуждые населению и несвязанные с происхождением и современной стадией развития клейм карел данного района. Посмотрите форму любого из упомянутых примеров и вы увидите целый ряд очень близких чисто геометрических беспредметных форм, которые непосредственно могут быть связаны с вашим предметом и которые объясняют его происхождение. Таким образом, и здесь мы видим те геометрические формы в их изменениях, а не предметы, взятые как таковые. Прежде, чем сделать общие выводы из изучения наших клейм и указать их интерес и значение, помимо отмеченного уже ранее, считаю обязательным для себя хотя бы кратко коснуться о знаках других более близких народностей, поскольку мы располагаем материалом. Начнем хотя бы с близких карелам лопарей. У последних также преобладает геометрическая форма, хотя бы и более сложная в большинстве случаев. Здесь очень часто, в противоположность карелам, употребляются криволинейные формы, на что следует обра­тить особое внимание. Точно также здесь не следует выискивать предметов. Основной принцип изменения — совершенно тот же, что и у карел, как можно судить по еще неопубликованным материалам Комшилова и Ходасова, собранным в 1923 году. К сожалению, мы не имеем достаточных материалов по Финляндии, но, судя по описанию клейм приходов Исокирэ Вазасской губ и Кокемяки, Бьернеборгской губ., сделанному Киллиненом, финские знаки конца прошлого века очень похожи на карельские, но опять-таки более сложны и разнообразны, хотя среди них и нет преобладания по­добных лопарских криволинейных форм. Сопоставляя со старинными клеймами XVI и XVII вв., опубликованными разными авторами на основании выборок из исторических актов, замечаем очень существенные отличия. Знаки собственности мордвы, опубликованные в большом количестве Н. Н. Харузиным, представляют из себя также геометрические формы, но более слож­ные и разнообразные, чем карельские. Как можно догадываться, при налич­ности нескольких основных форм и здесь изменения шли тем же путем, усложнения более простой исходной формы. Н. Н. Xарузин приводит на­звания некоторых знаков, вроде «лапти, стремя, рубежи» (125), "дуга да 4 глаза, да 2 гужа" и т. п. (160—168), но при этом оговаривается, что нет основания утверждать, употреблялись ли эти названия мордвой, или даны русскими по сходству. Старинные «знамена» остяков и западно-сибирских татар», опубликованные Оглоблиным, дают совершенно иные формы. Здесь мы имеем почти исключительно изображения животных или предметов, в большинстве случаев легко узнаваемых. Очень интересно при этом подчеркнуть наличность изображений животных наряду с предметами домашней или промысловой жизни, особенно в связи с принадлежностью зна­ков, как указывают документы, то определенным лицам, то группе лиц, на­пример, «к сей челобитной князек Васька Лахчаков (Сургутский князек Д. 3.) и вместо товарищей своих, по своей вере знамя приложил — тетерю» (№ 55). В других случаях определенно упоминаются «улусные» и «волостные» зна­мена, например, № 88 знамя Булуково с улусом (Булук был есаулом одного из улусов Красноярских татар), или на челобитной Туринских «ясащных татар» в 1648 г. «Знамя стрела — Япанчины водоем (№ 17) или на Сургутском «сыске», 1682 г. «к сему допросу Караконской (имя волости) ясашной остяк Кытынбак Улусов приложил волостное свое знамя — орел» (№ 103) и т. д. Наличность различных социально-бытовых отношений, существование родовых, улусных и волостных объединений вне всякого сомнения обусловливают и иные формы знаков, что я могу лишь констатировать здесь, не имея возможности подробно доказывать, что нас увело бы очень далеко от основной темы.

Вотяцкие тамги, опубликованные Богаевским, хотя относятся к концу 80-х годов прошлого века, интересно привести здесь. Они, как видите, очень сильно отличаются от сибирских, но сохраняют некоторые общие черты. И здесь отмечаются, как личные, так и племенные и территориальные знаки. Например, племя Джюмья имеет в своем основании тамгу, называющуюся узенги — стремя, племя Вамья — вилы. Естественно, что большое количество членов племени и внутриплеменные отношения при ином бытовом укладе, чем у остяков XVI и XVII в.в. вынудили, сохраняя основной тип плененного знака, изменять его, подобно карелам. Понятно, при этом, что геометрическая форма или такое условное изображение предмета, как стремя или вилы, дают несравненно больший простор, чем орел, лисица или иное животное. Старинные великорусские знамена, как можно судить по приведенным Миклашевским знакам бортных ухожеев Путивльского у. XVII века, представляются нам воспроизведением предметов и геометрических форм. При этом местами в названиях и изображениях, к ним относящихся, определенно чувствуется несоответствие или натяжка, делаемая, к сожалению, неизвестно кем, самим ли населением или писцами. Если белка и сорочья лапа вполне аналогичны подобным изображениям у других народ­ностей, то такие названия, как «голова», «шеломец с откоски» мало дают для понимания соответствующих знаков. Следует при этом отметить, что Миклашевский, приведя всего 12 знаков «из таких, которые могут быть переданы типографским шрифтом», указывает, что «они очень грубо изображают какие-либо предметы из ежедневного обихода или природы».

Старинные бортные знаки, приведенные П. С. Ефименко (№№ 137—154) дают геометрические формы и, по-видимому, буквы, почему ближе стоят к нашим карельским клеймам. Наконец, русские клейма Архангельской губ., собранные в разных уездах П. С.  Ефименко  (1—136), представляют сочетание геометрических форм и буквенных обозначений исключительно, чем совершенно напоминают карельские клейма. Можно сказать, что русские клейма более просты и однообразны и совершенно не знают причудливых криволинейных форм, сохранившихся в небольшом числе у карел. Это упрощение форм русских знаков, по-видимому, охватывает и карелов, если сопоставить наши клейма с приведенными в  упомянутой   работе  карель­скими клеймами (№№ 197—303), взятыми П. С. Ефименко из волостных судов и договоров карельских волостей Архангельской губ., но, к сожалению, специально неизученных. Последние значительно сложнее, чем собран­ные мною, хотя во многом очень сходны. Наряду с упрощением формы, надо отметить увеличение числа буквенных знаков, что резко заметно при сопоставлении глухой малограмотной Кестенъгской волости и подгородней Подужемской вол., где преобладают буквенные клейма. Прежде  чем покончить с сопоставлением знаков русских и карельских, еще раз отметив их большое сходство, обращу ваше внимание на разницу, так ярко выступающую внизу таблицы, где помещены знаки (304—313) черемис, чувашей, вотяков, темниковского татарина, родовой знак черкесского племени джигитов (315), родовые и личные знаки калмыков Астраханской губ. (316—350), родовые клейма киргиз Малой Орды (351—360) и родовые знаки северо-американских индейцев (меднохвостный медведь, акула, зимородок, черепаха и журавль). Указанная   однородность и   сходство   северно-русских и карельских клейм, так сильно отличающихся от только что рассмотренных, надо сказать, пока еще не дают права утверждать это применительно к названным народ­ностям в целом. Для этого мы не располагаем еще достаточным материалом. Мало того, собранные в 1923 году знаки в Московской и Тверской губ., правда лишь «полевые», дают нам нечто иное. Рассматривая Московские знаки, сохраняющие основной русский облик, мы обращаем внимание на то, что здесь фигурируют изображения предметов с названиями, наряду с знакомыми и близкими нашим формами. Мне представляется, что это различие есть новое явление, как новы названия и сами предметы, встречающиеся в московских знаках: пулемет, аэроплан. Хотелось бы независимо от этих знаков, собранных агрономом Рузского у. для В. Сельско-Хозяйственной Выставки иметь дополнительный материал, прежде чем составить определенное суждение, по­мимо высказанных. Это тем более необходимо, что полевых мет карел пока мы не знаем, что очень существенно, так как назначение знака и его употребление более или менее универсальное или специфическое, как в данном случае, может совершенно изменить форму знаков. В то время, как приведенные северно-русские и карельские знаки вырубались топором, резались ножом на дереве или писались пером на бумаге, московские и др. «полевые» знаки делались заступом на земле и для других надобностей не употреблялись. Установив черты сходства и отличия карельских клейм с клеймами других народностей и указав основные особенности собранных нами знаков, естественно поставить вопрос, чем объясняются эти особенности.

Здесь мы невольно подходим к общему вопросу о природе изучаемых знаков и их связи с определенным бытовым укладом, различиях знаков от­дельных этнических групп и эволюции знаков в пределах любой из изучаемых народностей. Не беря на себя смелости решать все эта очень интересные во­просы и ограничиваясь лишь поставленной себе задачей уяснить карельские клейма, я считаю необходимым высказать несколько замечаний.

При решении вопроса о происхождении отличительных особенностей карельских клейм, важно установить ту основную задачу, которую клейма должны выполнить в быту, и понять, в какой бытовой обстановке сложились изучаемые формы знаков. Рассматривая различные знаки, мы видели родовые знаки индейцев, племенные вотяков, волостные остяков,  домовые,  семейные и личные различных народностей. Данными категориями в значительной мере устанавливаются основные отличия. Знаки для выделения родовой группы от других групп населения, по самой своей природе, должны, быть иными, чем домовые или личные знаки, цель которых отличить даже близко родственных людей друг от друга. Создаваемые в условиях родового быта, в условиях тесного общения мелких племенных групп, существования громадных нераздельных семейств в условиях оседлой или кочевой жизни или при наличности постоянного экономического и культурного общения земледельческого населения с городскими центрами, знаки в зависимости от всей совокупности факторов, определяющих культурно-бытовое состояние народности, приобретают своеобразные формы. П. С. Ефименко говорит:  «Зародившись в виде священных родовых символов, знаки эти подчиняются общему всей физической и нравственной природе закону периода от одной формы в другие: именно, в течение более или менее значительнее периодов времени, они изменяются, как в своем значении, так и в форме будучи сначала родовыми знаками, тесно связанными религиозным чувством с представляемыми ими родами, они, с точением времени, переходят в общинные знаки, затем в домовые, и наконец, в личные».

Рассмотрев различные юридические знаки, П. С. Ефименко предлагает генеалогическую классификацию знаков, которая сводится к следующему: «В первобытную эпоху,— пишет Ефименко, — когда человек влачит жалкое существование в борьбе за жизнь с внешнею природой, и главным образом с миром животных, он является соединенным в небольшое общество, связанное кровным родством для более удачной борьбы за существование. Каждое такое поколение или род, проникнутое чувством зависимости от внешней природы, преимущественно же от царства животных, обоготворяет то или другое  живое существо, принимает его имя для собственного наименования и признает его за свой символ. Поэтому, по словам Ефименко, в первую эпоху развития родовые знаки, как мы видели, состоят по большей части из изображений животных, редко других предметов, которым поклоняются племена». Позднее, с переходом к кочевому и земледельческому быту, обозначения животных мало-помалу отступают в родовых знаках на задний план, а предметы домашней жизни занимают в числе символов первое место.  «Самые изображения теряют уже свои округленные очертания и составляются из нескольких черт, расположенных так, чтобы представлять выраженный ими предмет. Эти предметы уже не служат прозвищем для родов; роды получают особые, наименования, но по большей части от имени своих родоначальников. Тут уже естественно начинает разрываться та связь между родами и предметами, служащими символом для них, которая так ярко бросается в глаза в первую эпоху. К этому второму периоду, но своему внешнему виду, относятся и наши (русские) древние знаки, сохранившиеся в юридических актах, прошедшие через различные фазы своего внутреннего развития.   Они имеют свои особые названия, потому что представляют известные предметы, которые очерчиваются угловатыми и изогнутыми линиями, и при них уже, как необходимая принад­лежность, являются черточки или прямые линии, зародыши будущих рубежей. В третий период знаки собственности теряют свои названия, почти все состоят из рубежей и делаются чисто условными знаками; здесь символ и выражаемое им понятие связаны только своим историческим прошлым.

Наконец, в четвертой фазе своего развития клейма являются в совершенно новой форме, в виде начальных букв, имен и фамилий их владельцев. Здесь они вполне изменяют свой первоначальный характер».

Так П. С. Ефименко намечает «общее деление» знаков.  Другими словами, примитивным родовым группам, как индейцы, свойственны знаки, изображающие животных, — их тотем.   Более культурным родовым и племенным группам, как вотяки или наши предки в отдаленном прошлом, — свойственны предметные знаки. Карелы, по данной схеме, должны быть отнесены к 3 и 4 фазам развития, как употребляющие в некоторой степени буквы и утратившие названия знаков, состоящих главным образом из рубежей. Наметив фазы развития знаков в общей форме, П. С. Ефименко, к сожалению, не развил своих положений, связав их особенностями родовых, общинных, домовых и личных знаков. А между тем, в этом, как кажется, скрывается объяснение форм знаков и их вариаций. В частности для карельских знаков очень важно то, что они являются домовыми и часто личными или именными и принадлежат оседлой народности, давно утратившей родовой быт и патриархальную семью. Если уже у вотяков при сохранении племенных группировок мы видим неудобство в пользовании племенным предметным знаков, который приходится видоизменять для удовлетворения новых потребностей установления отличий внутри племени, то для карел, живущих небольшими селениями, постоянно общающимися между собою, но кровно несвязанных, представляется надобность найти такие формы знаков, которые были бы просты для выполнения и удобны для распознания, укрепления и отличия своей собственности настолько от жителей других районов, сколько от ближайших соседей.  Изоб­ражение животного или предмета не будет так удобно, как простой рубец, дающий возможность бесконечно варьировать. При этом особенно естественна, прямолинейная форма, легкая для топора, ножа и неумелого держателя пера. В данном отношений, вспоминая лопарские криволинейные клейма и следы их у карел, невольно хочется поставить их в связь с полукочевым бытом лопарей, выработавших причудливо своеобразные клейма, которые трудно точно воспроизвести другому, владельцу же, оставившему имущество при переко­чевке, легко отличить их от всех лопарских клейм Мурмана.

Другое замечание по поводу схемы П. С. Ефименко я сделаю в связи с тем, что едва ли можно мыслить намеченный им цикл развития таким про­стым и завершающимся в 4-й фазе буквенными знаками. Мне кажется, что по мере роста числа жителей селений и усложнения изменяющихся условных зна­ков, мы, утрачивая старые пережитки, можем вновь возвращаться и воспроиз­водить предметы, что и наблюдается, по-видимому, в отдельных случаях. По­разительный, пример московских знаков особенно побуждает обратить внимание на данный вопрос. На первый взгляд странное явление, может быть, будет объяснено удовлетворительно, если мы учтем здесь совершенно иные условия, чем у населения русского севера в прошлом веке. В Московской губ. при распаде устоев общинного владения, утрате под влиянием города и фабрик старых семейных традиций и связей, очень легко было утратить и внеш­нюю связь в виде семейного знака, обычно лишь изменяемого, но сохраняю­щего дедовскую основу. В таком случае переход вновь к предметам, привлекательным по форме или новизне, от непонятных сочетаний рубцов, не имеющих названия, вполне возможен.   Во всяком случае, новые материалы заставляют к этому вопросу вернуться.

Таким образом, заканчивая доклад,   можно  сказать, что   карельские  клейма, совершенно походя на великорусские, имея большое сходство с финскими и лопарскими и обладая некоторыми чертами, особенно характерными для лопарей, указывают на тесную связь карел с великорусами и старое культурное влияние последних, сказавшееся как на геометрических формах, так и на буквенных, носящих даже славянские названия, что говорит о давних заимствованиях.   Очень жаль, что я не мог более подробно остановиться на   сравнении наших клейм с финляндскими и скандинавскими, о которых мне не удалось найти достаточно данных.   Поэтому, считая необходимым собрать дополнительные материалы как по карелам, так и их зарубежным соседям, думаю что вопрос о карельских клеймах в целом должен быть предметом дальнейших исследований.

16.04.1924 года.

Список цитированных работ.

1.  П. С. Ефименко. Юридические знаки. Журн. Мин. Нар. Пр. 1874 г.       

2. Н. Н. Харузин. „Знамена" у мордвы в XVI и ХШ в.в. Изв. Общ. Л. Е. А. и Э., XCVII, 1900 г.                         

3. Н. Н. Оглоблин.  Знамена  сибирских инородцев XVII в. Зап. Уральского. Общ. Люб. Ест. ХШ, I, 1891-92.

4. П. М. Богаевский.  Очерки религиозных представлений вотяков. Этнограф. Обозрение, IV, 1890 г.

5. И. Н. Миклашевский. К истории хозяйственного быта Московского госу­дарства. 1894 г.

Вернуться в библиотеку

"Кирьяж" Краеведский центр п. Куркиеки. 

Авторы:   Петров И. В., Петрова М. И.

E-mail: kirjazh@onego.ru