КЕКСГОЛЬМСКАЯ И ЛАДОЖСКАЯ ЕПАРХИЯ (1758—1764)

вернуться в оглавление

Новый этап в бытии новгородского викариатства

В царствование Елизаветы Петровны значительно улуч­шилось положение православия на прибалтийских окраинах страны, в том числе и на Карельском перешейке. Императрица много помогала восстанавливавшимся Валаамскому и Конев-скому монастырям. Так, на первую из названных обителей она пожертвовала в общей сложности 8 тысяч рублей серебром[1]. Многие подданные следовали благому примеру своей прави­тельницы, возрождая церкви и монастыри на отвоеванных у Швеции территориях.

Таких присоединенных земель стало значительно больше после окончания русско-шведской войны 1741—1743 гг. По Абоскому мирному договору, подписанному 18 августа 1743 г., Рос­сии досталась немалая часть Финляндии — вплоть до реки Кюммене. Новый край с тремя городами: Фридрихсгамом (Хамина), Вильманстрандом (Лаппеенранта), Нейшлотом (Савонлинна) — и множеством деревень назвали Кюменегорской провинцией. В ее состав вошел также и Кексгольм с окрестностями.

В то же самое время, 1 сентября 1742 г., в границах Синодаль­ной области была, наконец, учреждена Санкт-Петербургская и Шлиссельбургская епархия со своим архиереем, епископом Никодимом (Сребницким). Поэтому церковная область, традици­онно бывшая в ведении Корельской и Ладожской епархии, видо­изменилась, включив значительные территории к северо-западу. (Либелицкий Николаевский приход, находившийся еще в швед­ских владениях, был приписан к Выборгскому «заказу» С.-Петер­бургской епархии[2].)

В присоединенном крае проживало немало православных обывателей (главным образом это были купцы и крестьяне), еще больше их стало с приходом русских войск и притоком сюда мещан-торговцев и сельского населения внутренних губерний России. Судя по всему, это и сыграло свою роль при очередном возобновлении новгородского викариатства после перерыва в пятнадцать с половиной лет. В 1710 г. Петр I, заняв Кексгольм, из пристрастия к немецким топонимам не стал восстанавливать древнерусское имя города — Корела. Поэтому название епархии к середине XVIII в. выглядело каким-то анахронизмом. Так что при назначении очередного архиерея в помощь новгородскому владыке в апреле 1758 г. викариатство стало официально имено­ваться Кексгольмским и Ладожским.

Успехи православного просвещения здесь были столь значи­тельны, что возникло даже, — правда, не слишком массовое — движение: финны-лютеране присоединялись к Греко-кафоличес­кой Церкви (через миропомазание, а не новое крещение). Росла численность приходов и за счет смешанных браков: детей, как правило, крестили в православную веру[3]. Известно, что вскоре, «уже при государыне императрице Екатерине II-й, финские бур­гомистры Выборгской губернии писали свои донесения по-рус­ски; еще позднее с русским языком можно было пускаться в путе­шествие по Финляндии до самой шведской границы»[4].

Еще более показательна такая статистика: к концу XVIII в. всё православное население Финляндии было разделено на 16 прихо­дов, причем до завоевания края существовали только 6 из них, в том числе Кексгольмский. В XVIII в. он насчитывал около тыся­чи человек, общее же число православных во всех 16 приходах достигало 25 тысяч человек, не считая военных[5].

В самом епархиальном центре Кексгольме было в XVIII в. по меньшей мере три или даже четыре православных храма. Поми­мо упоминавшегося каменного собора Рождества Пресвятой Бо­городицы в Новой крепости (Спасский остров древнерусского периода), на ее фортштадте находились довольно большая дере­вянная церковь и кладбище при ней — на восточной окраине города (ныне здесь располагается Приозерская средняя школа № 4). Фундамент этого храма был обнаружен финскими исследо­вателями во главе с директором лицея Кякисалми, историком Антти Комоненом осенью 1929 г. и ошибочно принят за одно из сооружений древнего Георгиевского девичьего монастыря[6]. Вто­рично это место обследовали российские археологи летом 1973 г. Руководитель раскопок А. Н. Кирпичников уверенно интерпрети­ровал постройку как церковь XVIII в., так как обнаружил два потревоженных каменных склепа «с человеческими костями в сопровождении находок XVIII—XIX вв.»[7].

Другой современный исследователь, историк и искусствовед М. И. Мильчик, изучая по хранящимся в различных архивах фи­ксационным планам градостроительную историю Приозерска, сделал вывод о том, что к 1740 г. в Кексгольме, в так называемой Солдатской (Разночинной) слободе, что на Нейшлотской дороге (видимо, в географическом центре северного форштадта), «нахо­дился квартал с деревянными шведской кирхой и православной церковью, ставший новым религиозным и архитектурно-плани­ровочным центром пригорода»[8]. На плане 1780-х гг. тот же исследователь отмечает два новых храма. «На главной продоль­ной улице, — пишет он, — появилась полковая деревянная цер­ковь. По одну сторону от нее находилась канцелярия Архангелогородского полка, по другую — Присутственные места, в кото­рых расположился новый военно-административный центр форштадта. Западнее него, через два квартала на небольшом хол­ме, стояла церковь (в конце XVIII в. заменена часовней), вокруг которой образовалась площадь с "политическим домом" и лавка­ми. Это второй гражданский центр»[9]. Речь идет о нынешней цен­тральной площади города, которая начиная с середины XIX в. называлась Соборной.

К сожалению, пока не удалось выяснить, каким именно свя­тым или церковным праздникам были посвящены алтари и при­делы трех вышеупомянутых храмов. Не исключено, что два из них построены были еще до упразднения Кексгольмской и Ла­дожской епархии, между 1740 и 1764 гг., а третий, как уже гово­рилось, возвели до 1740 г.

Близ городской пристани при впадении реки Вуоксы в Ладож­ское озеро, на месте древнего Иоанно-Предтеченского мона­стыря, разоренного в свое время шведами, в 1740 г. обыватели Кексгольма возвели еще одну часовню. Поначалу в ней нахо­дился только большой сосновый крест, изготовленный на Вала­аме. Однако незадолго до возобновления новгородского вика-риатства, в 1757 г., часовня украсилась четырьмя образами, созданными иконописцами на том же Валааме. Самый почи­таемый из этих образов — Похвалы Пресвятой Богородицы — впоследствии прославился чудесным избавлением Кексгольма от эпидемии холеры в 1831 г.[10] (Ныне он, как и большинство других икон и богослужебной утвари прихода, находится в г. Куопио, в музее Православной Церкви Финляндии[11]. Высококачественную копию этой местночтимой иконы урожен­ка Кякисалми, магистр гуманитарных наук Паула Кохо подари­ла несколько лет назад Рождество-Богородичному собору, где образ находится ныне под стеклом в самом углу на север­ном клиросе.)

Но, конечно, начиная с 1710 г. православная жизнь Кексгольма во многом отличалась от того периода, когда город еще назывался Корелой и по праву считался религиозным центром северо-запад­ного порубежья Руси. Своеобразие придавало непосредственное соседство инославного прихода с его уже устоявшимися за столе­тие традициями. В отличие от ряда других населенных пунктов Старой Финляндии, имевших одновременно и православные храмы, и лютеранские кирхи, в Кексгольме не наблюдалось враждеб­ности между двумя приходами: более того, их взаимоотношения довольно скоро стали показательно миролюбивыми и добрососед­скими. Пожалуй, чувствовалась в этом и близость столичного Санкт-Петербурга с его изначально гармонически-цивилизован­ным устроением многоконфессиональной жизни.

Немаловажное значение имели также мудрость и нравствен­ное влияние настоятелей обоих кексгольмских приходов. Назо­вем здесь имена лютеранских пробстов и пасторов, деятельность которых приходится на период существования Корельского (Кексгольмского) викариатства:

1653—1688 гг. — Хенрик Бойсман;

1689—1710 гг. — Йохан Серлакиус, — известно, что он оста­вил все свои книги и иное имущество в городе, преданном огню русскими войсками;

1710—1720 гг. — Йоханнес Урсиниус — первый официально утвержденный лютеранский священник российского периода;

1721—1735 гг. — Андреас Страндман;

1735—1765 гг. — вышеупомянутый Андреас Вирениус, при котором в 1759 г. была построена деревянная кирха (сожженная в августе 1941 г.), с 1735 г. он начал вести метрические книги; у него в 1740-х гг. был помощник — пастор Якоб Пасселберг.

В заключение следует сказать, что вплоть до 1735 г. Кексгольмский лютеранский приход включал и жителей Ряйсяля (ныне Мельникове), Каукола (Севастьянове) и Пюхяярви (Отрадное)...

Возвращаясь же к обозрению истории новгородского вика­риатства, отметим, что все четыре епископа, носившие титул Кек­сгольмских и Ладожских, оставили заметный след в жизни Рус­ской Церкви второй половины XVIII в. и в этом смысле явились достойными продолжателями первого корельского владыки — Сильвестра. Служили они все под началом архиепископа (с 1762 г. — митрополита) Димитрия (Сеченова; 1709—1767), известного ревнителя духовного просвещения, правившего в Новгороде с 1757 г. до своей кончины. Он был постоянным советником Екатерины II в церковных делах и, как член Св. Сино­да, часто отлучался в С.-Петербург. Потому и окружал себя достойными архимандритами и викарными епископами, которым мог доверить епархию в свое отсутствие.[12]

Епископ Иоасаф (Хотунцевский; 1758—1759)

Преосвященный Иоасаф (Хотунцевский или Хотунцевич) был родом малороссиянин и образование получил в Киевской Духовной академии. По ее окончании принял постриг и вскоре, в 1739 г., в сане иеродиакона, был перемещен в Московскую Сла­вяно-греко-латинскую академию проповедником. С 1741 г., став иеромонахом, исправлял должность экзаменатора Крутицкой епар­хии. Известно опубликованное в Москве в 1742 г. «Слово вдень Вознесения Господня», говоренное им 27 мая того же года[13].

Но главное дело жизни о. Иоасафа было связано с его миссио­нерской экспедицией на Камчатку. Она была отправлена Св. Сино­дом на 7 лет в конце 1742 г. Иоасафа, назначенного ее начальником, посвятили в архимандриты. Кроме него в состав миссии входили два иеромонаха, два иеродиакона и несколько студентов Академии[14].

Отец Иоасаф написал катехизис под названием «Сила Божест­венного учения, вкратце начертанная». Он лично окрестил 1719 туземцев, а всего за 5 лет это таинство приняли до 5 тысяч камчадалов. Студенты обучали детей русской грамоте и Закону Божию. Были возведены новые церкви и открылись три школы, где преподавалось даже рисование (в 1748 г. число учеников до­ходило до 200 человек)[15].

В этот период (с 1746 по 1753 год) пустовала Иркутская и Нерчинская кафедра, и 7 июня 1748 г. отец Иоасаф был вызван в Петербург для хиротонии, которая, вероятно из-за его болезни, тогда не состоялась. 18 февраля 1754 г. он назначается ректором и наставником богословия Московской Славяно-греко-латинской академии и архимандритом Заиконоспасского монастыря, откуда 12 мая 1757 г. был перемещен в Московский же Высокопетровскии монастырь[16].

Уже на последнем месте служения о. Иоасаф «пользовался некоторыми епископскими преимуществами»[17]. 17 апреля 1758 г. он был пожалован, а 24 мая хиротонисан во епископа Кексгольм-ского и Ладожского; через 6 дней вступил в управление и Новго­родским Юрьевым монастырем. За отсутствием документальных подтверждений трудно сказать, ездил ли он обозревать приходы подведомственной ему Приладожской Карелии. Через год, 29 ап­реля 1759 г., он уже почил о Господе и был погребен в паперти соборного храма Юрьева монастыря, на правой стороне[18]. Отме­тим, что иеромонах Амвросий (Орнатский) приводит другую дату кончины преосвященного Иоасафа — 6 июня 1758 г., но И. А. Чистович отрицает ее достоверность[19].

Епископ Парфений (Сопковский; 1759—1761)

Следующий кексгольмский архиерей также был малороссия­нин и в свое время обучался в Киевской Духовной академии. Родился он в 1716 г., в миру его звали Павлом Сопковским (или Собковским).

В 1744 г. его вызвал в Новгород архиепископ Амвросий (Юш­кевич), и он состоял на службе в Духовной семинарии: сначала «учителем синтаксимы», затем — риторики. В 1750 г. отец Парфений был назначен префектом семинарии. 18 февраля 1756 г. его произвели в архимандриты Новгородского Антониева монастыря и утвердили в должности ректора семинарии. Не оставляя этого поста, он 23 апреля 1758 г. был перемещен в Варлаамо-Хутынский монастырь.

Епископом Кексгольмским и Ладожским Парфений был опре­делен Синодальным указом от 1 октября 1759 г., хиротония состо­ялась 6 ноября[20]. Не прошло и полутора лет, и 7 марта 1761 г. преосвященный Парфений, «яко весьма к тому способный и дос­тойный», получил самостоятельную Смоленскую и Дорогобуж­скую кафедру, которой управлял до самой своей кончины, после­довавшей ровно через 34 года — 7 марта 1795 г.

Епископ Парфений состоял членом Св. Синода и был извес­тен своей благотворительностью: он содержал в училищах многих сирот, некоторые из которых позже становились его стипен­диатами, обучаясь в Московской академии. Его перу принадлежат ряд проповедей и классическое богословское сочинение, напи­санное им в соавторстве со знаменитым архиепископом Георгием (Конисским): «О должностях пресвитеров приходских» (СПб., 1776). Этот труд выдержал несколько переизданий начиная уже с 1777 г. и был введен в С.-Петербургской Духовной академии в ка­честве учебного пособия[21], а в середине XIX в. даже переведен на английский язык[22].

Святитель Тихон (Соколов; 1761—1763)

Нет ничего удивительного в том, что жизненный путь Святи­теля Тихона Задонского, как никакого другого иерарха, занимав­шего в свое время кафедру епископа Кексгольмского и Ладожско­го, изучен глубоко и всесторонне. Но это больше относится к Во­ронежскому, а не к предыдущему, Новгородскому, периоду его архиерейства. Поэтому стоит остановиться подробнее на годах его служения в качестве викарного епископа в Новгороде и С.-Петер­бурге, а также сказать несколько слов и о предшествующем этапе учительства в Твери. К счастью, разные жития Святителя, выхо­дившие в свет в связи с его канонизацией в 1861 г., и дошедшие до нас более ранние воспоминания о нем сохранили для потомст­ва драгоценные подробности его жизни при вступлении на цер­ковное поприще, которые особенно выделяются на фоне немно­гословных послужных списков других кексгольмских архипасты­рей, дающих лишь скупые перечни дат и событий.

Знаменитый иерарх и крупнейший духовный писатель XVIII в. родился в 1724 г. в селе Короцке Валдайского уезда Нов­городской епархии в семье бедного дьячка. В миру его звали Тимофеем Савельевичем Кирилловым. При поступлении в Ду­ховное училище, по обычаю того времени, фамилию изменили: он стал подписываться Соколовским или Соколовым. Рано лишившись отца, Тимофей с детства познал нужду, голод, изнуряю­щий труд ради куска хлеба.

Благодаря старшему брату Петру, служившему дьячком в Новгороде и взявшему Тимофея на свое иждивение, 11 декабря 1738 г. тот был записан в училище, а через два года принят в но­воустроенную Духовную семинарию, как один из лучших учени­ков, на казенный счет[23]. Еще студентом он с 1750 г. преподавал в семинарии греческий язык, а по ее окончании в 1754 г. — также и риторику. 10 апреля 1758 г. принял постриг в Новгородском Антониевом монастыре и чуть позже был последовательно рукопо­ложен во иеродиакона и иеромонаха. С 27 августа того же года о. Тихон преподавал в семинарии философию, а 18 января 1759 г. его назначили там префектом. Во время учения и преподаватель­ской службы у молодого монаха бывали Фаворские видения: раз­верзались небеса, и сияние было такой силы, что «бренным язы­ком сказать и умом понять невозможно»[24].

Через полгода епископ Тверской Афанасий (Вольховский) «выпросил» о. Тихона у преосвященного Димитрия (Сеченова) в свою епархию, и 26 августа 1759 г. вышел соответствующий Си­нодальный указ. В Твери о. Тихон был определен в архимандри­ты сначала Жёлтикова, затем Отроча монастыря и назначен рек­тором и учителем богословия Духовной семинарии, а также при­сутствующим в Духовной консистории.

Сан епископа Тихон получил довольно рано — на 37-м году своей жизни. Его хиротония сопровождалась чудесными знаме­ниями. В день Святой Пасхи 1761 г. в С.-Петербурге архиепископ Димитрий (Сеченов) и епископ Парфений (Сопковский) тянули жребий, чтобы избрать викария в Новгород. К именам семи кан­дидатов преосвященный Парфений просил приписать имя твер­ского ректора о. Тихона. «"Он молод", — сказал Димитрий, — впрочем, велел написать. Три раза метали жребий, и всякий раз выпадал жребий Тихона. "Верно, Богу так угодно, чтобы он был епископ, — сказал Димитрий, — не туда я мыслил его назначить"»[25]. И в тот же Пасхальный день, во время Херувим­ской песни, епископ Афанасий (Вольховский), стоя у жертвенни­ка и вынимая частицы о здравии, нечаянно оговорился и на воз­глас о. Тихона: «Помяни, Владыко Святый» — ответил: «...епископство твое да помянет Господь Бог во Царствии Сво­ем». «Заметив свою ошибку, преосвященный Афанасий улыбнул­ся и сказал: "Дай Бог быть Вам епископом"»[26].

Вскоре Тихона вызывают в столицу, и 13 мая (по другим дан­ным —17 апреля) 1761 г. в Петропавловском соборе состоялась его хиротония во епископа Кексгольмского и Ладожского[27]. Нов­городцы торжественно встречали своего земляка, которого помнили еще бедным мальчиком в стоптанных лаптях. Преосвя­щенный Тихон «с кротостью и любовью» принимал прежних товарищей, некогда смеявшихся над ним, и особенно — свою старшую сестру, вместе с которой в прошлом много бедствовал (она умерла через месяц по приезде брата)[28].

В августе 1762 г. епископ Тихон переселяется в С.-Петербург, поближе к своей епархии. Дело в том, что Св. Синод отправился в Москву по случаю коронации Екатерины II и преосвященному Тихону временно было поручено заведование Синодальной кон­торой. В северной столице и поныне хранится память о пребыва­нии будущего Святителя Задонского. Так, 15 сентября 1762 г. он освятил первый придел Святых мучеников Кира и Иоанна в Благовещенской церкви на Васильевском острове (после 1936 г. в ней размещался склад, но с 1992 г. возобновились службы)[29].

3 февраля 1763 г., по кончине епископа Воронежского и Елец­кого Иоанникия (Павлуцкого), Тихон назначен был его преемником. В течение 4 лет 7 месяцев он вел самую деятельную борьбу по оздоровлению церковноприходской и монашеской жизни Воронежской епархии: много внимания уделял проповедничест­ву, благотворительности, исправлению нравственных недо­статков духовенства. «Но тут, — отмечает церковный историк А. В. Карташёв, — среди епархиальной суеты, он почувствовал неодолимое влечение к монастырской тишине, о которой всю жизнь тосковала душа его»[30]. Прошение преосвященного Тихона об увольнении на покой 17 декабря 1767 г. было уважено.

Он удалился в заштатную Толшевскую Спасо-Преображенскую обитель, но через год переселился в Задонский Богородицкий монастырь. И эти 16 лет подвижнической жизни явили верующей России благодатного старца и большого писателя, в сочинениях которого слышался, по словам протоиерея Георгия Флоровского, «апостольский отклик на безумие вольнодумного века»[31].

13 августа 1783 г. Святитель почил о Господе. В 1861 г. были торжественно открыты его мощи. Не удивительно, что творения его, носящие печать живого Богопознания, были одними из пер­вых, в полном объеме востребованными современным читателем: уже в 1994 г. Псково-Печерским монастырем был переиздан капитальный пятитомник, выпущенный в свет в 1889 г.

Епископ Иннокентий (Нечаев; 28 февраля — 28 мая 1763 г.)

Последним архиереем, облеченным в свое время саном епи­скопа Кексгольмского и Ладожского, был Иннокентий (Неча­ев) — впоследствии также видный церковный деятель Екатери­нинского века.

Родился он в 1722 г., его отец был крепостным человеком знатных дворян Нарышкиных. По-видимому, рано проявились способности мальчика к наукам. Его определили в Московскую Славяно-греко-латинскую академию, наставники которой впос­ледствии не захотели расставаться с Нечаевым, и подающий хорошие надежды выпускник был оставлен учителем риторики, а позже получил должность профессора философии. В 1758 г. он принимает монашеский постриг и назначается сначала проповед­ником Академии, а вскоре, в августе 1759 г., и ее префектом.

Через два года, 8 августа 1761 г., выходит Синодальный указ о производстве иеромонаха Иннокентия в архимандриты Новго­родского Антониева монастыря и ректоры тамошней Духовной семинарии. Перед ним открывается прекрасная перспектива слу­жебного роста. Но о. Иннокентий от всего отказывается, ссыла­ясь на болезнь. Его прошение было уважено, и он поселился в Троице-Сергиевой Лавре, которую, однако, буквально через месяц, 17 сентября, и возглавил, став в ней наместником[32].

23 февраля 1763 г. архимандрит Иннокентий был определен епископом Кексгольмским и Ладожским, хиротония состоя­лась 6 апреля[33]. Он, так же как и два предыдущих новгород­ских викария, получил в управление Варлаамо-Хутынский монастырь. Впрочем, уже тогда на преосвященного Иннокентия как на одного из образованнейших людей своего времени обратила внимание Екатерина II и привлекла его к своей законотвор­ческой деятельности. Поэтому он вынужден был жить больше в С.-Петербурге, чем в тех городах, где находились его епископ­ские кафедры.

Кексгольмский период жизни епископа Иннокентия был чрез­вычайно краток: он служил в Новгороде всего три с половиной месяца. Несмотря на то, что в его непосредственные обязанности входило духовное окормление паствы Карельского перешейка, едва ли он мог побывать в своей епархии с тем, чтобы хотя бы ознакомиться с условиями церковно-общественной жизни подве­домственного ему края.

В том же 1863 г., 28 (или 18-го) мая, он получает уже само­стоятельную, Тверскую и Кашинскую кафедру[34]. Однако, возможно, преосвященный Иннокентий «в глаза не видел» Тверь, так как через 5 месяцев, 4 или 29 октября, был уже епископом Псковским и Рижским[35]. Дело в том, что внезапно, на 37-м году жизни, скончался его предшественник на этой кафедре, епископ Гедеон (Криновский). Поговаривали, будто бы сбылось зловещее предсказание опального митрополита Арсения (Мацеевича), в суде над которым участвовал псковский владыка. Арсений предсказал, что тот не увидит больше своей епархии. Так и слу­чилось: преосвященный Гедеон выехал из С.-Петербурга и, не доехав до Пскова, умер в дороге, в загородном Пантелеимоновском монастыре. (Другой судия, бывший епархиальный начальник Иннокентия, митрополит Великоновгородский Димитрий (Сеченов), вскоре, по слову Арсения, «был заду­шен собственным своим языком» — скончался от апоплексиче­ского удара.)[36]...

В Пскове преосвященный Иннокентий святительствовал 35 лет, там 22 сентября 1770 г. получил сан архиепископа. Одна­ко жил, как уже говорилось, по большей части в столице. В день открытия Российской Академии, 21 октября 1783 г., преосвящен­ный Иннокентий был провозглашен почетным ее членом. Обла­дая основательным филологическим образованием, он принимал деятельное участие в составлении первой части знаменитого «Словаря Академии Российской» (СПб., 1789).

Высокую оценку его разносторонним познаниям и светлому уму дала сама императрица в своем сочинении «Antidote» ([СПб.], 1770), направленном против клеветы французского абба­та Ж. Шаппа д' Отроша на русское духовенство в его книге «Voyage en Siberie», вышедшей в 1768 г. Екатерина указала на Иннокентия, а также на архиепископов Гавриила (Петрова) и Платона (Лёвшина) — просвещеннейших архипастырей своего царствования — как на очевидное свидетельство несправедливо­сти возводимых на духовенство обвинений.

Именно этим трем церковным деятелям дала Екатерина II свой известный «Наказ» (СПб., 1767) для отзыва. И надо сказать, ни один из них не побоялся монаршего гнева, а все трое честно и прямо указали, в чём прекраснодушные заявления императри­цы о свободе религиозных мнений и абстрактной веротерпимо­сти расходятся с привычными церковными понятиями. Преосвя­щенный Иннокентий, пользовавшийся большим доверием Екатерины, пересматривал также и важное для Церкви «Положе­ние о духовных учебных заведениях».

Широкую известность приобрели его сочинения «Чин испо­ведания отроком» (М., 1769; 2-е изд.: 1795) и «Наставление от архипастыря священнику при отправлении его к должности» (СПб., 1790; 3-е изд.: 1814), а также переведенное с латинского языка произведение «Приготовление к смерти» (СПб., 1793). Проповеди Иннокентия считались в свое время образцовыми: трижды переиздавался том «поучений», некоторые церковные «слова» выходили отдельными брошюрами, были напечатаны в составе выпущенного Св. Синодом для церквей «Собрания воскресных и праздничных поучений» (СПб., 1775)[37]. Многое осталось в рукописи.

9 октября 1798 г. архиепископ Иннокентий «за старостию и болезнями» был уволен на покой и проживал в С.-Петербурге на Псковском подворье. Вероятно, в связи с тем, что новый император Павел I, как и его мать, благоволил владыке, за преос­вященным Иннокентием было оставлено всё его огромное жалованье — 6959 рублей — в качестве пенсии. Но через три месяца, 12 (по другим данным — 24-го) января 1799 г., он почил о Господе[38].

По непонятной причине один из тех, благодаря кому царство­вание Екатерины II стали называть «блестящим», был похоронен без надгробных речей. Эту несправедливость поправил Г. Р. Державин, увековечив память Иннокентия в чеканных стро­ках своей эпитафии:

Вития о тебе не возгласил похвал:

Глас красноречия для праведника мал[39].

Стихи эти были выбиты на мраморной плите, находящейся в стене над гробом почившего в усыпальнице Благовещенской церкви Александро-Невской Лавры. Недалеко от его могилы рас­полагаются захоронения девяти представителей рода Нарышки­ных — его бывших господ и их родственников, в том числе — любимой сестры Петра I, царевны Натальи Алексеевны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Следующий викарий был назначен в Новгородскую митропо­лию через год — 15 июля 1764 г. Но его титул был переиначен: владыка теперь именовался епископом Олонецким и Каргопольским. Еще через 23 года взамен этого викариатства было учреж­дено новое — Старорусское...

Одни церкви, принадлежавшие к древним карельским прихо­дам, в 1764 г. перешли в ведение Олонецкого викариатства, дру­гие, в том числе кексгольмские, — были подчинены С.-Петер­бургскому епархиальному управлению.

Впрочем, в 1828 г. в Петрозаводской Карелии была образова­на особая самостоятельная Олонецкая архиепископия с кафедрой в Петрозаводске. С 1911 г. при ней существовало и Каргопольское викариатство. (В связи с этим в церковной периодике последних лет история епархиального устроения приходской жизни карел нередко упрощается и за точку отсчета берется 1828 год[40]. При этом забывается о епископии, название которой — Карельская, или Кексголъмская, — говорит само за себя.)

И только столетие тому назад, 24 октября 1892 г., юго-восточ­ная часть Финляндии, или, иначе, территория древней Приладожской Карелии, вновь обрела себя в церковно-административном отношении как единое целое, не поделенное между С.-Петербур­гом, Новгородом или Олонцем и имеющее свою собственную архиерейскую власть. С учреждения самостоятельной Финлянд­ской и Выборгской епархии начинается новый расцвет правосла­вия в этом крае. Способствовали ему и такие ее первые владыки, как Антоний (Вадковский) и Сергий (Страгородский), — являю­щиеся, без сомнения, центральными фигурами в истории Русской Церкви конца XIX — первой половины XX века.

Интересно, что современники оценивали образование самостоятельной архиерейской кафедры в Выборге в 1892 г. как возобновление древней Корельской (Кексгольмской) епархии XVI—XVIII вв. «Так, в настоящее время, — писал один кексгольмский учитель в газетной статье 1916 г., — мы, русские лю­ди в Финляндии, с глубоким чувством удовлетворения взираем на "восставшую из-под пепла" Корельскую епископию; хотя кафед­ра епископа, в силу тяготения центра тяжести, из Корелы перене­сена в другой город, но от этого сущность дела не изменяется и остается все тою же, какою была и несколько веков тому назад; но город Корела очень много говорит верующему православному русскому сердцу...»[41].