|
Калевала как обширное собрание народных “песен” для сейсмолога может
представлять интерес уже потому, что “песни” (руны) зародились и долгое
время бытовали именно в тех частях Карелии, которые в последние столетия
проявили себя как относительно сейсмически активные по сравнению с
остальными. Поэтому априори можно ожидать, что сейсмические события в
этой в общем-то спокойной и небогатой природными экстремумами страны,
если они случались в древности, не могли не запечатлеться в народном
сознании и творчестве.
В работах сейсмической ориентации несколько раз приводился один отрывок
из “Калевалы” в подтверждение возможности в Карелии значительных
землетрясений. Между тем, в “Калевале”, в ее каноническом тексте [1],
имеется не одно но несколько мест с мотивами сейсмического содержания.
Ни один из них, насколько известно, однако, до сих пор не подвергался
рассмотрению специалистами сейсмологами. Предпринимая такую попытку,
автор отдает себе отчет в том, что для основательного рассмотрения
вопроса необходимы гораздо более серьезная филологическая и историческая
подготовка, чем та, которой обладает специалист естественник. Поэтому
предлагаемый очерк можно рассматривать лишь как первый, далеко
недостаточный шаг на пути к использованию народного эпоса в
интерпретации интересующих нас выдающихся природных явлений.
Такое рассмотрение, пусть в первом приближении, это нечто гораздо
большее, чем упражнение естественника в гуманитарной области. Это
попытка привлечь гуманитарное знание, в данном случае вековую память
народа к познанию редких, но потенциально разрушительных явлений,
которые, хотя и известны в последние столетия, но в совершенно
недостаточной степени с точки зрения науки, и требований практики. Если
в течение последних тысячелетий и даже столетий (вплоть до середины XIX
в.) Северная Карелия и Западное Беломорье являлись глухой, слабо
заселенной и оторванной от основных веяний цивилизации областью, то ныне
именно поблизости располагается Кольская атомная станция (а ее
предполагают расширять!), не говоря о ряде крупных промышленных
производств. Поэтому использование любых, в том числе и нетрадиционных,
источников информации о сейсмических явлениях в данной области не только
оправдано, но просто необходимо. Опыт такого подхода уже имеется, и он
оказался востребованным [2].
“Калевала” – поэтический карело-финский эпос – одно из самых выдающихся
фольклорных произведений населяющих Россию народов. Почти 170 лет назад
в Финляндии впервые вышла книжка под названием “Калевала, или старые
руны Карелии о древних временах финского народа”. Она включала 32
“песни”. Автор провинциальный врач ЭлиасЛëннрот, путешествуя по Северной
Карелии и Беломорью, записывал тексты в деревнях у народных сказителей
и, начав эту огромного культурного значения деятельность в первой
четверти XIX в., продолжал ее свыше полувека. Фактически Э. Лëннрот
считается не только собирателем и обработчиком рун, но одним из
создателей финского литературного языка. В 1849 г. он уже выпустил
сборник из 50 “песен”, который и стал каноническим текстом “Калевалы”
[1].
И мы им воспользуемся.
Исследователи считают, что “Калевала” стала не только поэтическим
произведением, но памятником дохристианской, т.е дописьменной истории
народа, что для наших целей очень важно отметить. Другое важное
положение, обсуждавшееся специально исследователями на альтернативной
основе и принятое в конце концов, это автохтонность поэтических тестов,
т.е. их возникновение именно в тех местах, где они были записаны в свое
время Э. Лëннротом. Это должно означать, что и экстремальные события,
которые мы будем рассматривать имели место в тех местах. На это же
определенно указывают и характерные природные и бытовые детали в
соответствующих эпизодах и других частях повествования. Да само
карельское слово «калева» – скалы – косвенно указывает на это.
Имея в виду вышесказанное, рассмотрим последовательно те фрагменты
эпоса, где говорится о сотрясениях земли. Таких фрагментов как минимум
три.
Первый неоднократно приводился ранее в публикациях сейсмической
ориентации. На него обратили внимание сотрудники Института геологии
Карелии Г.Ц.Лак и А.Д. Лукашов, сообщившие об этом Н.И. Николаеву,
который и опубликовал один отрывок [3].
Вот этот фрагмент.
“Начал мудрый Вяйнямëйнен.
Всколыхнулися озера,
Горы медные дрожали,
Камни твердые трещали,
Со скалы скала свалилась,
Раздроблялися утесы”.
(Руна 3, 295 300).
В тексте руны все это происходило, когда старый Вяйнямëйнен, известный
красотой и могуществом своего пения и игры на кантеле, запел свою
героическую песнь в состязании с заносчивым лапландцем.
Вообще же он
“Пел дела времен минувших,
Пел вещей происхожденье,
Что теперь ни малым детям,
Ни героям непонятно”.
Для того, чтобы признать в этом тексте отражение сильного землетрясения
не требуется никаких специальных знаний, настолько характерны приводимые
признаки. Ничем другим, кроме землетрясения, ни каждый признак в
отдельности, ни все они в совокупности не объясняются.
Обратим внимание, что речь идет о горах, озерах, скалах, утесах во
множественном числе, что можно рассматривать, во-первых, как указание на
событие в местности гористой, скалистой и озерной и, во-вторых, о
явлении не локальном, но возникшем на достаточно обширной территории.
Недаром не дано ни одного указания воздействия на жилые постройки, ибо
отражался не локальный, но региональный характер события. Горы – это не
обязательно горы в нашем понимании, но, во всяком случае, возвышенности
с крутыми скальными склонами, так что со скалы скала могла валиться.
По контексту действие было не только обширным по распространенности, но
и относительно продолжительным, вероятно с разными типами движений –
колебательными, сотрясательными (внутриземными), а также гравитационными
(поверхностными). Можно попытаться по каждому из приведенных признаков
оценить интенсивность сотрясений.
“Всколыхнулися озера” – ≥ 4 5 баллов,
“горы медные дрожали” ≥ 5 баллов,
“камни трещали” ≥ 6 баллов,
“скала свалилась” ≥5 6 баллов,
“раздроблялися утесы” ≥7 8 баллов.
Если речь идет о достаточно обширной территории, то в разных частях ее
воздействие могло быть различно, а при длительном сотрясении (с
афтершоками ?) в разные его фазы могли возникать различные из числа
приведенных явления.
Три последних признака, как и предпосылки рассматривать событие как
обширное и длительное, говорят в пользу крупного, неординарного события,
силу которого вполне можно принять в 7 8 баллов (в эпицентре).
Событие с приведенными признаками (и такой интенсивности) не могло не
произвести на лесное население глубокого впечатления и не врезаться
глубоко в память именно по воздействию на столь знаемые и привычные ему
(в спокойном состоянии) озера, горы, утесы. События такого рода хранятся
в народной памяти столетиями, тем более, когда они редки.
Локализация отраженных в руне 3 событий в общем особых затруднений не
вызывает. Речь идет о Северной Карелии. По дневникам самого Лëннрота
легко устанавливается, где он записал наиболее полные и многочисленные
руны эпоса. Это деревни Ладвозеро, Вокнаволок и Войница в
северо-западной Карелии вблизи оз. Верхнее Куйто. Это Калевальский
(бывший Ухтинский) район Карельской республики. Он находится на широте
65 66° с.ш. и граничит на западе с Суомисальминским и Куусамоским
районами Финляндии. Здесь помещалась область Вяйнëла (с несколькими
селами, не менее 6), с которой чаще всего в эпосе связывают имя
Вяйнямëйнена, с ее полянами, дубравами (?), полями, на которых этот
песнопевец и пахарь сеял ячмень. Здесь Вяйнямëйнен “жизнь прожил по
краям родного поля”, и здесь запел ту самую свою могучую песню. Именно в
Северной Карелии в Калевальском и Лоухском районах находим мы не только
скалы, но сочетание горных пространств и обширных озер.
Из текста руны 3 следует также, что область эта располагалась в 3-х днях
пути (к югу) от Похьëлы, местообитания лапландцев на севере Кольского
полуострова у моря. В этой же руне находим такие указания: “Вышла радуга
над морем” (единичное упоминание моря), “ушел в болото”, “в песок
сыпучий”. Вряд ли, однако, это следует принимать в качестве признаков
конкретной локализации, эти ландшафтные признаки скорее собирательные,
необходимые для сюжета и образности повествования.
Второй, достойный внимания отрывок находим в руне 34, где речь идет о
Куллерво, сыне Калерво.
“Он, играя, шел оттуда,
Веселясь от дома Ильмы,
По лесам трубил веселый,
Шел, играя, новой пашней,
Потрясал болота, земли,
И земля вся откликалась
Сына Калервы веселью.”
(Руна 34, 11 18).
Здесь никаких конкретных признаков землетрясения не приводится и
”потрясение болот и земель” можно принять в качестве простого
поэтического образа.
В отличие от приведенного, в следующем отрывке, в руне 44 землетрясение
носит вполне индивидуальные черты:
“Заиграл сильнее старец.
Струны кантеле ликуют,
Скачут горы, рвутся камни,
Скалы все загрохотали,
Рифы треснули морские,
Хрящ на волнах закачался,
Сосны с радости плясали,
Пни скакали на полянах.
И все Калевалы жены
Тут работу побросали” (257 267).
В этом случае географические приметы моря и прямые на него указания
неоднократны и конкретны настолько, что надо принять происходящее вблизи
моря:
“Разные морские рыбы
К берегу плывут поближе” (299).
“Он в своем играл жилище,
В собственном сосновом доме.
И звучала кровля дома.
И дрожал весь пол жилища.
Потолок пел, пели двери.
Восклицали все окошки.
Каменная печь качалась.
Притолоки все звучали” (315).
“Чтоб сгребал я волны в кучу,
Чтоб тростник собрал я вместе
По всему прибрежью моря
И нашел утеху в море” (22).
“Тотчас лодка вышла в море.
И пошел он чистить море,
Подметать его теченье” (54).
Поскольку известно, что Э. Лëннрот собирал сказания и в русском
Беломорье [4], это заключение не должно вызывать сомнений.
Это не означает, что в руне 44 зафиксировано некое конкретное
сейсмическое событие. Но признаки такового, хоть и образны, но столь
конкретны и узнаваемы, что приходится считать их вплетение в ткань
данного рассказа отражением (прошлых) реальных натурных наблюдений.
Среди таких признаков: “рвутся камни”, “скалы все загрохотали”, “пни
скакали”, “дрожал весь пол жилища”, “каменная печь качалась”, “притолоки
все звучали” (читай: скрипели). Заметим, что признаки эти относятся, как
это обычно и наблюдается при землетрясениях, и к внутренним помещениям
жилых построек, и к природным объектам. Более того, соотнеся те и другие
признаки с существующей сейсмической шкалой (с учетом того, что речь
идет о деревянных, бревенчатых жилищах), мы вправе говорить об эффекте 6
7-балльного землетрясения.
Более сильное землетрясение, по-видимому, надо исключить (его
воздействие на суше!), так как иначе бы речь должна была идти о
серьезных повреждениях построек, и уже нельзя было бы согласовать
событие с веселой игрой Вяйнямëйнена на кантеле и общим радостным
изложением эпизода. Если наши заключения близки к действительности,
остается принять, что в поэтической форме здесь отражено сейсмическое
событие силой примерно 7 баллов в Западном Беломорье (во внутренней
части Кандалакшского залива).
Наконец, последний отрывок находим в руне 50. Пилти девочка-малютка,
служанка Марьятты
“Побежала скорым шагом,
Прямо к Руотусу помчалась.
Затряслись от бега горы,
И качались тут пригорки,
Шишки по пескам скакали,
Камни скачут по болоту”. (229).
Этот эпизод, хотя вряд ли локализуемый, весьма примечателен. Заметим,
что и здесь признаки землетрясения вполне определенны и выразительны.
Это и “затряслись горы”, “шишки по пескам скакали”, “камни скачут по
болоту” Но самое замечательное, что эти признаки не повторяют
указывавшиеся в других рунах. Это может означать, что они отражают
отдельное наблюдение, скорее даже отдельное землетрясение. Причем в
данном контексте связь столь значительных колебаний природных объектов
(только!) с бегом “девочки-малютки” смыслового (причинного) значения не
несет и может интерпретироваться только как феноменологическая (ad hoc)
связь во времени природного явления с неким случаем (нахождения
наблюдателя) в природе.
По приведенным признакам интенсивность землетрясения с (преимущественно)
вертикальными колебаниями находится, наиболее вероятно, в пределах 7
баллов.
Вообще из текстов “Калевалы” следует, что карельское население издавна
знало “расколотые камни и рассекшиеся скалы” (руна 5, где Ильмаринен
хочет их склеить), видело “трещину в утесе, в камне узкую полоску” (Вяйнямëйнен
в руне 49). Герои могли “горы твердые разрезать, расколоть на части
скалы!” (Ильмаринен в руне 39). Да даже молодая женщина примеряла к себе
“хоть бы горы я катала, пополам рубила б скалы” (старая нищенка в руне
23). По этим отрывкам видно, между прочим, что карелы знали рассеченные,
треснутые, оторванные скалы не только как результат, но и как процесс,
вероятно, по непосредственным наблюдениям.
Очертив вероятные области возникновения (наибольшего проявления) и силу
землетрясений, как это можно вывести из эпоса, попробуем оценить
возможное время их возникновения, без чего использование фольклорных
сведений сейсмологами малоэффективно.
Вопрос о возможном времени землетрясений – наиболее сложный в данном
рассмотрении – тесно связан с определением времени создания эпоса. А вот
в этом то специалисты затрудняются, во всяком случае они не в состоянии
определить его с желаемой точностью. Придется воспользоваться имеющимися
ориентирами и оценить хотя бы временные интервалы. Э. Лëннрот записывал
руны в первой половине XIX в., между тем как сами руны были в ходу
гораздо шире уже в середине XVIII в., а фактически письменные известия о
них восходят к первой половине XVI в. [4]. Так что отраженные в них
события могут относится к ранним временам временам заселения края.
Водные пути из Корелы (ныне Приозерск на Ладожском озере) в Северную
Карелию и на Белое море (Кемь, Кандалакша, Умба) были освоены и хорошо
известны и корелам, и русским в XVI веке. На Мурманском берегу и в
Беломорье в том же веке появились первые церкви. Однако еще и в середине
XVII в. лапландцы “бродили в языческом мраке” (М.А. Кастрен) и лишь к
середине века XIX у них исчезло воспоминание о язычестве.
В условиях отсутствия у карел письменности и нахождения Северной Карелии
за пределами распространения русских средневековых монастырей (во всяком
случае центров летописания), указанный факт заставляет считать руны
“Калевалы” единственным словесным источником исторических сведений для
обширных областей Русского Севера. Летописные известия, в первую очередь
Двинской летописи (в Холмогорах под Архангельском), относятся в основном
к восточному Беломорью; в Новгородских летописях события столь дальнего
Севера практически не отражались.
Верхний возможный временной предел событий таким образом устанавливается
определенно – это XVII середина XVIII вв. Основа же эпоса, несомненно,
гораздо более древняя. Специалисты обоснованно заключают, что в
“Калевале” совмещены разные временные пласты. Отчетливо находят черты
родового общества, причем времени матриархата. В ряде рун, как
повествующих о пахаре-певце Вяйнямëйнене, так и особенно о
пахаре-кузнеце Ильмаринене, отчетливо выделяются сведения о знакомстве
героев не только с медью, но и с железом, с болотными залежами железа.
Не только в области Калевала, но и в Похьеле туманной (Лапландии)
помнят, что “камни – первая посуда”, “сосны – первые жилища” и знают
“стала ржавчина железом, на утесах медь родиться” Железный век на юге
Карелии относят к 1500 – 500 гг. до нашей эры. На севере, в Лапландии,
он, скорее всего, должен был продолжаться (и) позднее. Между прочим,
руны с участием кузнеца Ильмаринена исследователи относят к более
поздним пластам, чем те, где действует в основном Вяйнямëйнен. Самыми
поздними считаются песни о Куллерво.
Верхний возрастной предел создания “Калевалы” по указываемым в разных
рунах бытовым признакам определяется временем христианизации карел. Как
известно, на юге Карелии таковая началась в XIII в. (1227 г.). В
Беломорье распространилась не раньше первой половины XVI в., а в глубине
Северной Карелии позже [5].
Есть еще один независимый способ подойти к определению возможного
интервала времени создания рун. Для этого используем ботанические и
сельскохозяйственные сведения в рунах в сопоставлении с современными
палеоботаническими и палеоландшафтными знаниями. В разных частях эпоса
неоднократно упоминается дуб и даже дубравы (в Вяйнëле). Это можно
принимать в качестве указания на обычное произрастание данной древесной
породы на широте Северной Карелии. Такая ситуация могла быть только в
период климатического оптимума, т.е. не позже 4 – 3.5 тыс. лет назад,
между тем как в настоящее время этот представитель широколиственной
флоры не поднимается выше широты Финского залива.
Другой возрастной признак – это земледелие. Герои “Калевалы” – не только
рыбаки, охотники, но и пахари, причем не в первом поколении, ибо им
знакомы и недороды. Когда распространилось хлебопашество в Северной
Карелии, мы до сих пор не знаем. Но в дневниках Лëннрота (в 1841 г) есть
указание на его северный предел у 66°, на южном берегу Кандалакшского
залива. На широте 62–64 с.ш. в серединной Финляндии ранние следы
земледелия согласно спорово-пыльцевому анализу относятся к середине XIII–XV
векам, хотя обнаружено несколько участков, где пыльца культурных злаков
появляется в осадках, датируемых I тысячелетием н.э. и в отдельных
пунктах даже I–II тысячелетиями до н.э. Для более северных частей страны
подобные данные еще отсутствуют, поэтому пока нет оснований принимать
появление земледелия (если не говорить о времени климатического оптимума
голоцена) раньше 13–14 веков. Недавно стало известно, что в
Северо-Ладожском районе Карелии , например, пахота началась в 600 1000
гг. н.э., т.е. 1500 1000 лет назад, а на юге финской Карелии не позже XV
в. [7]. Дополнительно отметим, что Г. Агрикола (XVI в.) называет
Ильмаринена и Вяйнямëйнена “финскими богами”, но ко времени создания
(расцвета ?) “Калевалы” от их божественной природы мало что осталось,
оба они, хотя и в разной мере, превратились в героев [1].
Поздние пласты формирования рун, по-видимому, могут относиться к XV XVII
вв. Генерально в этих временных пределах можно считать возникшими и
отраженные в рунах 3, 44 и 50 сейсмические события. Подчеркнем, что по
контексту, локализации и индивидуальным характеристикам три описания
принадлежат разным (по месту и времени) сейсмическим событиям. Два из
них, относяшиеся к Беломорью, с более конкретизированными ( памятными)
признаками могут быть более поздними, чем первое, Северо-Карельское.
Теперь зададимся вопросом, а нельзя ли соотнести выделяемые в тексте
“Калевалы” сейсмические события, с какими-либо из известных по
письменным источникам землетрясений на севере Фенноскандии? Н.И.
Николаев ошибался, полагая, будто в “Карелии нет точно зафиксированных
свидетельств проявления сильных землетрясений” [3, стр. 22]. Так думалм
и другие. Но ныне они известны. Самое раннее из таковых датируется 1542
г., в XVII в. известно крупное землетрясение в восточном Беломорье.
Последнее, известное по летописным сведениям, недавно обработанным [7],
разразилось под дном Белого моря (но проявилось на обширной территории
по его берегам и ощущалось даже в поселении (остроге) Кола. Его
эпицентральная интенсивность оценивается около 8 баллов, на берегах
Кандалакшского залива сила составляла не менее 5 баллов. Не
соответствует ли оно Беломорским событиям эпоса? Исходя из оценок
балльности, даже приблизительных, вряд ли есть основания соотносить
данное событие с отраженным в руне 44, если верны наши оценки силы
сотрясений при нем порядка 7 баллов в Западном Беломорье. Что касается
сотрясений, охарактеризованных в руне 50, то такое сопоставление
возможно, т.к. это событие можно рассматривать как позднее, однако оно
не доказуемо ввиду отсутствия в руне признаков для локализации
сотрясений.
Землетрясение 1542 г., также известное по летописи, достаточно
определенно локализуется в серединной части Кандалакшского залива [7].
На южном берегу залива у Полярного круга сотрясения достигали 5 6,
возможно 6, баллов. Для землетрясения, отраженного в руне 44 “Калевалы”,
мы не видим с точки зрения (оценки) силы, локализации и возможного
времени проявления серьезных препятствий для его условной идентификации
с таковым землетрясением, известным в западной части Кандалакшского
залива в 1542 г. Допущение более позднего локального события
маловероятно, ибо оно, вероятно, было бы отражено в письменных
памятниках, тогда как отражение более раннего в той же местности вполне
возможно.
Остается проанализировать возможности датирования события в наиболее
известном отрывке “Калевалы” (в руне 3), относящемся к одноименному
району современной Карельской республики и более западным территориям.
Здесь мы можем использовать лишь косвенные указания. Вяйнямëйнен у себя
в Вяйнëле пахарь, давно знакомый с земледелием, т.е. действует,
по-видимому, в период 1000 600 лет назад. Этому не противоречит и такая
примета христианизации лапландцев как крестик на груди девушки Айно, к
которой сватается Вяйнямëйнен (руна 4-я). Вспомним, что православие
начало проникать на Мурманский берег в XIII в., а в середине XVI в.
преподобный Трифон основал обитель в низовьях р. Паз. В Коле в XVI в.
основан монастырь [5]. Вместе с тем, никакими письменными сведениями о
землетрясениях в Лапландии и тем более в Северной (континентальной)
Карелии раньше XVIII в. мы не располагаем. Похоже, что отраженное в руне
3-й событие в Вяйнëле (и широких окрестностях), имело место до XVII и
скорее всего до XVI в. Иначе трудно объяснить отсутствие сведений о
столь сильном (около 8 баллов) событии в записях церковных приходов
окружающих областей.
Чем же известна в сейсмическом отношении Карельская область Калевала в
последние столетия, когда пропуски значительных событий в письменных
источниках допустить трудно?
Фактически речь идет в данном случае об областях Суомусальми и Куусамо,
принадлежащих соседней Финляндии. Наиболее сильное из известных здесь
землетрясение произошло в 1926 г., когда в эпицентре его сила составила
6 баллов, и ощутимые сотрясения достигли берегов Кандалакшского залива
[9]. Более сильные землетрясения в этой области по письменным источникам
не известны. Между тем, рассматриваемый в “Калевале” эпизод приводит к
допущению здесь в масштабе 0.5 1 тыс. лет сейсмических событий и
интенсивностью порядка 8 баллов. О том же, кстати, говорят и крупные
сейсмодеформации в этой и соседних к северу районах Карелии в виде
мощных скальных обвалов, скарпов, рвов и свежих трещин [8, 10].
Все ныне известное вынуждает не только зону Кандалакшского грабена, но и
область Куусамо и соседнюю часть Северной Карелии в пределах России
относить к сейсмически опасным в долговременном аспекте. Так что недаром
здесь “всколыхнулися озера, горы медные дрожали”. А ведь как раз в этих
местах, не подозревая ни о чем подобном, собирались в 80-х годах
разместить очередную атомную станцию. Ныне планируют ставить новые блоки
на Кольской АЭС. И на недавно введенной в действие Карте общего
сейсмического районирования России (ОСР-97) для Северной Карелии
допускают сотрясения не выше 6 баллов за 1000 лет. Есть организации и
ответственные(?) люди, стремящиеся любыми путями сохранить принятые
оценки, в данном случае применительно к Карелии. Сделаны они были по
данным за сотню-другую лет. Но народная памятьпростирается на несколько
сотен лет и должна быть признана источником вполне надежным. Похоже, мы
достигли времени, когда пора опять пересматривать оценки сейсмической
опасности для особо ответственных объектов.
Статья написана в рамках проекта РФФИ, грант 00-05-64274. |