МОИ ЛИЧНЫЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ

Радость заливала мое сердце почти все время в монастыре. И хотелось поделиться ею со всеми людьми, позвать их к Отчему обильному пиру. И отсюда — страшная жажда встречи с людь­ми, чтобы тянуть их к этому духовному свету. И отсюда — двойственность переживаний. Со­знаешь, что твое радостное состояние — плод твоего пребывания в монастыре, а в то же время душа просится вне его, к людям. И я раздирался пополам. Нет-нет да и прорвется моя радость к людям. Так, на Троицу заметил я в храме много богомольцев обоего пола. И стояли они все без цветов. Я был на кли­росе, как певчий. И вот не выдержал, по­спешно сходил в церковную ограду, нарвал мно­го цветущей сирени и, войдя в храм, обошел всех и раздал цветы. Конечно, по монашескому этикету не полагалась такая эксцентричность. Один из моих друзей монахов сказал мне потом: «Это только тебе, брат Анатолий, игумен спустил такую вольность. Ты ведь у нас новичок». А я радовался от души, что вложил мне Гос­подь эту смелость.

Другой раз увидишь толпу туристов, и жаль станет их: ничего не понимают. Подойдешь и начнешь объяснять им по-шведски. Хоть боль­шинство — финны, но и по-шведски находится кто-нибудь понимающий. И с каким благогове­нием смотрят они на тебя, словно ты из потустороннего мира явился к ним. И вот тогда-то чувствуешь силу монашества. Она и без слов говорит так много людям мира сего. Так и хочется им заглянуть в душу твою, разгадать тайну непонятной им жизни, унести оттуда с со­бой хоть крупицу духовных сокровищ, которые они в тебе предполагают. Смотришь на них и думаешь: не про них ли сказал Спаситель, что они как овцы без пастыря? И какая разница с паломниками православными...

Однажды шел я по двору монастыря, и ко мне подходит молодая особа. Говорит по-швед­ски. Просит указать ей, как пройти к о. игу­мену. А потом спрашивает, на каком языке иностранном говорит о. игумен. Я отвечаю: «Ни на одном». «Как, он не говорит ни по-французски, ни по-немецки, ни по-английски? Как же я с ним буду объясняться?» И она вцепилась в меня. «Но ведь вы вот говорите по-шведски», — «Да, но представьте, что во всем монастыре один лишь я говорю по-шведски». Она была оше­ломлена. Она приехала по поручению одной большой шведской газеты описать в ней Ва­лаамский монастырь. И вот очутилась в траги­ческом положении. Я повел ее к о. игумену и рассказал ему, в чем дело. Он разрешил ей осмотреть монастырь и скиты в моем сопро­вождении, дал для этого моторную лодку, и мы с ней целый день объезжали скиты. Вот тут было весьма любопытно наблюдать за ней, ка­кое впечатление на нее произвело все виденное. Часто она бывала потрясена так, что на глаза выступали слезы. Умилило ее очень, как на ко­ровнике нас с ней угостили: подали большую деревянную чашу со сливками, с деревянными ложками и с черным хлебом. Трудно ей было решиться хлебать из общей посуды ложкой по-русски. Но и голод за день сказался. Тут она изумилась еще неожиданной культуре наряду с таким примитивом: оказывается, корм коровам развозится в вагонетках и баках по рельсам, проложенным в коровниках. Потом страшно всем была довольна, благодарила меня и присла­ла огромную статью в газете под заглавием: «Двадцатипятикупольная республика».

Так мои порывы навстречу внешнему миру удовлетворялись иногда неожиданно. Но все же в глубине души я полагал, что надо бы мо­настырю что-то делать и для мира. Часто мы беседовали об этом с о. экономом Харитоном и особенно с о. Исаакием, заведующим канцелярией. Бывало, пойдем с ним в Коневский скит и всю дорогу мечтаем, как бы устроить миссионерскую работу в монастыре и вне его.

И вот теперь, спустя 15 лет, я могу уже ответить на этот вопрос: должен ли был в самом деле Валаамский монастырь приспосо­биться к обстоятельствам и, чтобы влиять бла­готворно на внешний мир, подойти к нему иначе, чем это было прежде? Конечно, нет, — отвечу я. Монастырь не должен был нарочито ухищ­ряться влиять духовно. Это было бы и не­естественно, и попросту невозможно. Монастыри всегда играли крупную роль в духовной жизни народа, но как? — лишь через паломничество. И других путей влияния нельзя изыскать. Тогда надо было бы в корне изменить самую струк­туру их, подражать католическим монастырям. В самом деле, наши монастыри никогда не гну­шались оказанием помощи миру и благотвори­тельностью, школами для детей, издательством.

Но все это было лишь побочным и очень не­значительным приложением. Так и Валаам, как сказано выше, занимался этим. Но духовное море монашеской жизни разливалось по матуш­ке-России через монастырские толпы паломни­ков. Через исповедь их у монахов, через наставления старцев, через чудеса у мощей и икон. Через невидимые связи всех святых Русь скована была воедино силой монашеского духа.

Это влияние монашеского мира я испытал в сильнейшей степени на себе самом. И получил я это не через благотворительность монастыря, не через просветительную его работу, а непо­средственно от соприкосновения с монахами. Как в христианстве сила и значение религии заключаются в самой личности Христа, так и в монастыре сила его влияния — в личностях, в которых отражается образ Христа. В чем же увидел я Христа на Валааме? Во-первых, в богослужениях, в молитве. Каждый раз после вос­кресной литургии я испытывал необыкновенную радость. Сердце исполнялось той молитвенной теплотой, которая есть признак присутствия в нас Духа Святого. С этим сладким чувством сидел я потом в общей трапезной. И сила этой радости была такова, что не позволяла мне си­деть в келье. Я шел обычно в лес, в уединение, и там отдавался этому радостному чув­ству. То же чувство овладело мною, как я описывал, много раз после бесед с отдельными старцами. Значит, присутствие Христа и воздей­ствие Его через них несомненно. И получить это воздействие иначе нельзя, как только в лич­ном общении. Вот почему и идут паломники, чтобы соприкоснуться с монашеским миром в лице отдельных монахов, старцев, духовников. Потом у многих завязывалось личное общение на всю жизнь, начиналась иногда переписка. Все это — такие явления, которые нельзя за­менить никакой благотворительностью или просветительной работой. И она нужна, но нельзя ради нее менять строй и дух веками сложившегося монастырского православного уклада.

За последние годы число православных паломников опять стало возрастать — из лимитрофов и эмиграции. Приезжали многие экскурсии. Все там говели и вдохновлялись светом Христовым на всю жизнь. Так воистину светильник не может укрыться под спудом. Валаам, как магнит, притягивает к себе однород­ных по духу. И если он должен будет после пережитых потрясений восстановляться, то ему не придется придумывать новых форм монашеской жизни, а восстановить именно старые и притом наиболее строгие.